Цензурных слов не осталось, поэтому пишу:

Спокойной ночи

И отключаю телефон.

Все. На сегодня с меня хватит общения с бывшим мужем. Эту отраву надо принимать строго дозированно, по чуть-чуть и маленькими глотками. Иначе несварение гарантировано.

Чтобы не думать о Кире, я пытаюсь снова утопиться в работе, но мысли разбегаются как тараканы, и у меня не получается ровным счетом ничего. Внутри гудит, чешется, зудит от возмущения, пальцы трясутся, и в голове надсадно гремит многообещающее «Я же все равно узнаю».

Спустя полчаса я сдаюсь и захлопываю ноутбук:

— Чтоб тебе пусто было, Смолин!

Надо ложиться спать. Возможно, завтра утром станет легче. В голове прояснится, и я найду светлый проблеск во всей этой ситуации.

Увы, утро преподносит очередные сюрпризы из разряда «расслабились? Тогда мы идем к вам».

Во-первых, при включении телефона я обнаружила прекрасное Смолинское «мы не закончили». Не знаю, чего он там заканчивать собрался, я лично все. Наелась досыта, до тошноты. Поэтому игнорирую это письмо счастья.

Потом нахожу сообщение от отца:

Надеюсь, ты уже помирилась с Кириллом?

То есть по мнению папочки сразу после его звонка я должна была ползти на пузе, вымаливать прощение у бывшего мужа, и вприпрыжку скакать замуж еще раз.

Даже не думала

Моментально прилетает едкое:

А стоило!

Мое терпение с каждой секундой становится все тоньше. От него пластами отваливаются целые куски, обнажая пылающий комок нервов. Поэтому отцу отправляю то же, что и Киру накануне:

Тебя это не касается!

Конечно, он сразу звонит и, конечно, я не беру трубку. До одури скучаю по тому счастливому времени, когда спокойно нежилась в кровати, поглаживая тугое пузико, потом, закутавшись в мягкий халат, шлепала на кухню в меховых тапках. Делала себе кофе с зефирками и пила его, глядя машу и медведя.

Все, кончились мультики. Начались фильмы ужасов со Смолиным в главных ролях и папаней на подтанцовках.

Может, в деревню свалить? Куда-нибудь в тайгу. Где на сотню километров буду только я и десяток медведей? Хотя уверена, Кир меня и там достанет.

И это еще его предки, похоже не в курсе, что бывшая невестка понесла и вот-вот готова осчастливить их внуками.

Стоит только подумать об этом, как телефон снова оживает.

Твою мать! То есть его мать!

— Отстаньте от меня все, — со стоном прячу голову под подушку и жмурюсь, будто это может спасти меня от навязчивого гула, — просто идите туда, где были все это время.

Я в таком состоянии, что кажется будто подо мной тонкая ниточка, а ниже – пропасть. И вот иду я по этой ниточке, ручки в стороны растопырила, убого мотаюсь то в одну сторону, то в другую, пытаясь удержать равновесие.

Повторяю про себя, что нервничать нельзя, что нервничать вредно, что беременная должна быть румяной и счастливой, мечтать о розовых пупсиках, и не расстраиваться по пустякам.

Однако, после следующего звонка несчастная ниточка моего терпения рвется с громким треском.

У меня нет привычки игнорировать незнакомые номера, поэтому, когда вижу на экране набор цифр, отвечаю без лишних раздумий:

— Слушаю.

— Светлана Геннадьевна, добрый день, — в трубке раздается красивый голос, — напоминаем, что у вас сегодня прием в пятнадцать тридцать. Не забудьте с собой карту.

— Какой прием? — туплю, — какая карта?

— Евгений Петрович, должен посмотреть, что вам назначали раньше.

— Кто такой Евгений Петрович?

— Ну как же, — мягко усмехается она и говорит со мной, как с маленькой, — врач, который будет вести вашу беременность. Ваш муж обо всем договорился, так что с нетерпением ждем вас в нашей клинике.

Она еще что-то чирикает в трубку, но я уже не слышу. Перед глазами красные круги, в груди надрывно бухает.

Я убью его! Прямо сейчас!

Я специально пью кофе не торопясь, чтобы по возможности успокоиться и остыть. Очень хочется найти какой-нибудь стабильный островок внутри себя, и спрятаться на нем от все доброжелателей, уверенных, что имеют право совать нос в мои дела и навязывать свои условия.

Очень хочется. Правда. Но ни черта не выходит.

Беременные гормоны зашкаливают, в висках грохот, во рту горечь. Все мои планы быть спокойной, уверенной и холодной идут по одному месту, стоить только вспомнить Кирилловское невозмутимое «Касается». И я все-таки сдаюсь.

Иду в свою комнату, одеваюсь, не слишком заботясь о том, чтобы произвести впечатление. Не крашусь. Не навожу марафет и не пытаюсь сделать из себя конфетку. Мне плевать, что подумает обо мне мой бывший муж. Даже наоборот хочется, чтобы он посмотрел на меня, сморщился, будто чего-то невкусного под нос подсунули, и решил, что такая, как я ему не подхожу. Что губошлепины лучше, и что детей он еще сто штук настрогает.

Расползаясь на подтаявшем снегу, ползу к машине. Шапка скатывается на бок, пуховик кажется тесным и неудобным, угги хлябают. Короткий путь отнимает много сил и еще больше раздражает, усиливая мой запал.

Я злюсь. Еду не так аккуратно, как обычно, резко бью по тормозам и даже пару раз хлопаю по клаксону, чем зарабатываю недовольные взгляды других автомобилистов. Наверное, думают, что насосала на права. Пусть. Плевать.

Из-за нерасчищенных дорог, увязнувших в снежной каше, путь до Смолинского офиса занимает уйму времени и выматывает меня так, что хочется присесть на кожаный диванчик, вытянуть ножки и отдохнуть.

Но когда вижу мужчин в деловых костюмах с дорогими портфелями и лицами такими, будто вся Вселенная у их ног, злость снова набирает обороты.

К черту!

Иду к проходному пункту. Я не записана, у меня нет ни пропуска, ни пригласительной карты, но турникет передо мной плавно отъезжает в сторону. Охранник, который сидит за пультом приветливо машет рукой, узнав жену одного из своих работодателей.

Не в курсе бедолага, что я давно не жена, и что у меня сейчас внутри тысячи демонов жаждут кровавой расправы. Знал бы – не пустил бы ни за что.

Я невозмутимо прохожу к лифтам. Мне хватает внутреннего стержня чтобы не бежать, не дергать свой шарф, как бывает в моменты волнения и вообще ничем не выказывать своего состояния.

Вежливо киваю попадающимся навстречу людям. Некоторые кажутся знакомыми, но лишь мельком. Кир никогда не подпускал меня близко к работе, никогда не вводил в круг своих коллег и знакомых, предпочитая держать нелюбимую обузу подальше от того, что действительно ему дорого и интересно. Поэтому все эти персонажи просто едва знакомые отблески. Мне нет до них никакого дела.

Возле лифта останавливаюсь рядом с мужчиной лет сорока пяти в костюме стального цвета и женщиной примерно такого же возраста. Тоже в костюме стального цвета. С идеальной прической и дорогим маникюром. А я разобранная, как мышка-норушка после спячки. На миг становится стыдно за свой внешний вид, но потом вспоминаю, что я здесь не для того, чтобы очаровывать посторонних людей, а чтобы разобраться с Киром.

Оцепенение и стеснительность тут же уходят на задний план. Киваю с уверенной улыбкой:

— Добрый день.

Смолин на двадцать третьем. Зайдя в лифт, я тыкаю нужную кнопку и занимаю самый дальний угол. Кроме меня в кабину входят те двое, какой-то мужчина, трущий платком покрасневший от натуги потный лоб, и в самый последний момент заскакивает девушка в белой блузке и такой узкой черной юбке, что кажется будто вот-вот и от неосторожного движения она расползется на подтянутых булках.

Я замечаю эту дамочку только потому, что у нее ярко накрашенные пухлые губы. Мой личный триггер.

Она мне не нравится.

У нее узкие лодочки на высоких шпильках. Чертовски неудобные, я знаю. В них можно красиво сидеть, но никак не бегать весь день по этажам с рабочими поручениями. Значит, надела не просто так, а чтобы похвастаться длинными ногами.

Впрочем, весь ее образ заточен на привлечение мужского внимания. Банальная мелкая хищница, заплывшая поохотится в богатый водоем. Таких всегда полно в том месте, где крутятся деньги. Ничем не лучше и не хуже других щучек, уверенных что лучший способ устройства в жизни – это волшебная пися.