Вдоволь насосавшись, Ксюша с блаженным видом отваливается от бутылочки и начинает засыпать.

— Подержи ее столбиком.

Смолин послушно укладывает малявку себе на плечо, придерживая голову одной рукой.

— Она меня сейчас обрыгает? — спрашивает обреченно.

— Надеюсь.

Спустя минуту так и случается. Кирилл воспринимает это стоически:

— Я перезвоню.

Продолжая удерживать телефон возле уха, я откидываюсь на подушки и пытаюсь перевести дыхание. Кажется, все это время я не то, что дышать, моргать и то боялась. Но вроде все прошло нормально. Кирилл справился.

Странно в этом признаваться, но как отец он оказался далеко не так плох, как я ожидала. Удивил.

Перезванивает он мне минут через двадцать. Уже переодевшись в свежую футболку, с влажными после душа волосами.

— Как ты? Жив?

— Не уверен, — вымученно улыбается и вытягивает перед камерой правую руку. Она мелко подрагивает.

— Это нормально. В первые дни я вся тряслась.

— Утешила, — тяжело опускается на диван, — я бы не отказался от пары стопок успокоительного.

— Перебьешься, — мнусь, потом все-таки признаюсь, — ты молодец, достойно продержался.

— Да, я такой, — хвастливо выпячивает грудь, но тут же сдувается и снова приваливается к спинке дивана, — ты меня лучше порадуй. Скажи, что она будет спать до девяти утра.

— Ха-ха-ха, — фыркаю я, — размечтался. Четыре часа и вперед, к станку.

— Снова мыть?

— Угу. И мыть, и кормить

— Чтоб я так жил. Только ешь, гадишь и никаких забот.

Не хочется его пугать. Но…

— Если няньку не найдем, то завтра тебе придется еще и купать ее.

В голубых глазах на миг проскакивает паника.

— Это сложно?

— Понятия не имею. Еще не купала.

В ответ тяжкий вздох.

— Ты…это…будь готова, ладно? — произносит тихо и с изрядной долей обреченности, — я позвоню, когда она проснется.

— Звони.

Мы еще долго разговариваем с ним, и наша беседа крутится исключительно вокруг ребенка. Мы старательно обходим тему наших взаимоотношений и провального брака. Это сейчас не имеет никакого значения. Сейчас важно лишь то, что мы с ним в одной упряжке, что у нас появился объединяющий элемент, и мы оба заинтересованы в том, чтобы все прошло гладко.

Я скидываю ему ролики с советами по уходу за младенцами. Смолин честно смотрит, задает вопросы, и вообще относится на удивление серьезно. Хотя чему удивляться, он всегда ко всему относился серьезно, кроме меня.

Глядя на то, как он возится с ребенком, я чувствовала такой раздрай в душе, что словами не передать. Очень сложно оставаться равнодушной, когда отец твоей дочери и правда ведет себя, как отец. Всякие дурацкие фантазии рождаются, и мысли из разряда «а что если…»

А ничего.

Просто ничего и все.

Смолин собственник. Ребенок его, значит, ради этого ребенка он расшибется в лепешку. Это хорошая черта, правильная, но увы, ко мне, как к бывшей жене это не относится.

Как он тогда про меня сказал? Навязанная обуза? Разве что-то поменялось? Нет!

В те четыре часа, пока я ждала очередного звонка от бывшего мужа, я ни на миг не закрыла глаз, зато успела хорошенько прорыдаться.

Глупо все это. Пусть у нас общий ребенок, пусть сейчас общаемся, как никогда прежде, но я все та же навязанная обуза. Пора уже отпускать прошлое и делать шаг в будущее. В то самое, где я буду спокойная, счастливая, уверенная в себе и в человеке, который рядом.

Я реалистка, поэтому не грежу о нелепых поворотах судьбы, таких как: пошла в магазин, столкнулась на ступенях с мужчиной, и хватило одного взгляда, чтобы понять, что он тот самый.

Нет. Это так не работает. Для начала надо привести себя в порядок, свои мысли, уставшее сердце и душу. Найти островок спокойствия, отпустить все то, что камнем тянет вниз и расправить крылья.

Я верю, что так будет, но знаю, что не сразу. Что это не просто так, и придется поработать, прежде всего над самой собой. Понять и принять, как аксиому, что себя надо любить и ценить. Прислушиваться к своим желаниям и потребностям, и не жертвовать ими в угоду тому, кто эти жертвы не оценит.

Звучит красиво. Жаль, что выполнить это не так-то просто, потому что сердце упрямо сжимается, стоит только подумать о Смолине.

— Что ж ты гад так пророс в меня? — спрашиваю в полумраке палаты и горько усмехаюсь, — когда только успел.

Потом он звонит, и мы снова повторяем все процедуры с Ксюшей. В этот раз бывший муж уже не удивляется залежам в подгузнике и методично орудует салфетками. На купании правда снова потеет и бледнеет, да и с бутылочками накладка получается – дочь решает, что уж очень голодна и начинает вопить заранее.

Я наблюдаю за всем этим через экран мобильника, не дышу, прижимаю руки к груди и молюсь только об одном. Чтобы Кирилл справился.

И он справляется. И в этот раз, и в следующий.

В общем ночка выдается сложной. Я почти не сплю, и с утра получаю нагоняй от врача:

— Беречься надо! — сурово вещает она, — в твоих же интересах быстрее поправиться!

Я все понимаю, но как тут расслабиться, когда сердце не на месте? Оно дома, с дочкой и мужчиной, который когда-то причинил боль, и на которого я теперь вынуждена положиться.

Это сложно, но я пытаюсь. Честно.

Главное не разрешать себе думать о том, как здорово Кир смотрится с нашей девочкой на руках, и как здорово было бы видеть его вот так, каждый день.

Это была самая долгая неделя в моей жизни. Семь дней, которые я была заперта в больнице, превратились в нескончаемую череду переживаний, телефонных разговоров и попыток не сойти с ума.

Я все время думала, как там Ксюша, как Смолин, все ли у них получается. И хотя Кирилл уверенно заявлял, что у него все под контролем, я не верила ему и изводила себя подозрениями и дурными мыслями. В свободное время развлекалась тем, что ревела.

Ни дать ни взять классическая истеричка. Даже стыдно было, особенно когда приходила Ирина Михайловна.

— Это нормально вообще, вот так рыдать? — я уныло шмыгаю носом, рассматривая свои бледные ладони.

— Нормально, Светлана. У вас гормональная перестройка организма, понизился уровень эстрогена, вдобавок ребенок на отдалении. Поверьте, вы еще отлично держитесь. Главное не накручивайте себя и больше отдыхайте.

Я старалась, честно.

Чуть легче стало, когда Ленка объявилась.

— Ты где пропадала? — спрашиваю у подруги, а она мнется, невразумительно что-то мычит в трубку, а в конце и вовсе выдает непонятное:

— Вот выпишешься, тогда и расскажу.

Опять чего-то натворила, но призываться по телефону наотрез отказывается. Зато соглашается подстраховать Кирилла, правда без особого энтузиазма:

— Ты ведь в курсе, что про детей я знаю лишь то, что это личинки, которых откладывают взрослые женские особи, после тесного общения с мужскими экземплярами?

Я смеюсь:

— Знаю.

— А что руки у меня золотенькие, и растут прямиком из золотенькой жопки, ты в курсе?

— В курсе.

Лена обреченно вздыхает:

— Ладно, я сделала все, что могла. Мое дело предупредить.

— У тебя все получится.

— А то! — нервно смеется подруга, — особенно с такой колоритной поддержкой, как твой Смолин.

В общем, с горем пополам мне удается отправить ее на помощь Кириллу. Так этот дурень еще недоволен оказывается и включает ревнивого упыря. Не знаю, как им удается найти общий язык и не поубивать друг друга за эти дни, но новость о моей выписке оба воспринимают с огромным энтузиазмом.

Из клиники меня забирает служебный автомобиль Смолина.

Я сижу на заднем сиденье и чуть ли не подпрыгиваю от нетерпения, когда за окном проносятся знакомые улицы. Скорее, скорее, домой. К детке!

Когда приезжаем, водитель собирается помочь мне с багажом, но едва поспевает за мной. Я так тороплюсь, что готова и сумку эту, и его самого закинуть себе на закорки, лишь бы никто не задерживал моего продвижения к цели.