— Значит, побеспокоит кто-то другой, — небрежно отмахиваюсь, ничуть не сомневаясь в своих словах, — кстати, как прошла командировка? Не слишком утомился?

Красивые мужские губы сжимаются в тонкую упрямую линию. Никто не любит, когда его ловят на вранье. Даже такие равнодушные и самовлюбленные сволочи, как Смолин.

— В рамках обычного, — спокойно ведет плечами, — а что?

Извинений не будет. Я знаю. Но все равно так больно, что не продохнуть.

— Ничего, Кирилл. Ничего, — улыбаюсь несмотря на то, что внутри крошатся остатки глупого сердца.

Так тебе и надо, Света. Так и надо. За тупые мечты всегда приходится расплачиваться.

— Раз ничего, то закрываем тему. Этой девки больше не будет. Гарантирую.

Вот здесь по плану мне положено заткнуться, проглотить и сделать вид, что все в порядке, конфликт исчерпан. Кир не сомневается, что я так и сделаю, поэтому разворачивается, чтобы уйти с кухни.

— Можешь подтереться своими гарантиями, Смолин, — бросаю ему в спину, — я хочу развод.

Смолин сначала останавливается, замирает на миг, потом медленно оборачивается. Темные брови подняты, в глазах вопрос из разряда: мне что-то послышалось?

— Повтори, — не просит, а приказывает.

Светлые, как у северного демона глаза смотрят на меня не отрываясь, и в них нет ничего кроме ленивого интереса. Кажется, я смогла его немного удивить. Так себе достижение, если честно.

— Я хочу развод, — мой голос тверд. В нем нет ни истерики, ни просящих нот, ни сомнений. Просто ставлю перед фактом, и мне насрать, как он это факт примет. Лампочка переживаний давно перегорела.

— У кого-то расшалилась фантазия?

Фантазия у меня шалила вначале, когда от счастья, что мне достанется такой муж, я была готова прыгать по облакам и блевать сахарными пончиками.

— Никаких фантазий, Кир. Меня не устраивает наш брак.

Он хмыкает:

— Даже так…

— Даже так, — киваю.

— И что же тебе не нравится, дорогая моя жена? — Слово «жена» в его устах созвучно со словом «табуретка», — я нарушаю какие-то обязательства? Ты чувствуешь себя обделенной? Чего-то недополучаешь?

Тебя… Все это время я недополучала тебя…

Но это так, бред, никому ненужная лирика.

— Мне не нравится твое отношение. И то, что ты не в состоянии защитить семью от постороннего вмешательства. То, что сегодня произошло – это унизительно.

Смолин досадливо морщится и все-таки признает вину:

— За Олесю извини. Я не думал, что она такая дура. Я отдал распоряжение, чтобы ее и на пушечный выстрел в нам не подпускали. Больше ее поблизости не будет.

— Будет кто-то другой?

Не отвечает, но ответ я и так знаю. Конечно, будет. Вокруг него вечно вьются и блондинки, и брюнетки, и рыжие. С губами, без губ, с сиськами по пуду и с прыщами, на которые даже лифчик не требуется. Богатый красивый мужик – это как горшок с медом. Пчелы от него просто дуреют.

— Свет, это снова ревность?

Да, я когда была такой дурой, что призналась Кириллу в своих чувствах, и даже наивно ждала чего-то в ответ.

— Я не ревную, просто противно.

Смолин подходит и останавливается так близко, что я чувствую тепло его тела. Отступать некуда, позади подоконник и холодное стекло. Я запрокидываю голову и спокойно смотрю на мужа.

Он неспешно поднимает руку, прикасается ладонью к моей щеке. Медленно, обрисовывает линию скул, спускается к губам. Большим пальцем проводит по нижней, слегка оттягивая ее. Рассматривает меня. Спокойно и без единой эмоции, а у меня пульс зашкаливает. В груди долбит так, что ребра трещат.

— Ты забыла, что наш брак – это не про любовь?

От того с каким равнодушием он это произносит, острый ледяной шип еще сильнее впивается под ребра. Но снаружи этого не заметно.

С легкой, ничего незначащей улыбкой я отстраняюсь и убираю от себя его руку:

— Ты не даешь об этом забыть, Смолин. Но сейчас дело не в любви.

— А в чем?

В том, что я не хочу, чтобы мой ребенок жил в атмосфере, когда родители друг другу, как чужие люди. Я не хочу, чтобы однажды к моему сыну подвалила какая-нибудь губошлепка со словами о том, что папа не любит ни его, ни маму. Я не хочу сочувствующих взглядов и пересудов за спиной. Я не хочу больше улыбаться и делать вид, что все хорошо, когда мы выходим куда-то вместе.

— Ни в чем. Я устала и мне нужен развод.

Смолин смотрит на меня, как на бестолковую куклу:

— Свет, когда наши отцы задумывали этот брак, я был против. Ты помнишь об этом?

Отвожу взгляд.

Конечно, помню. Кирилл тогда сразу сказал, что не хочет никакого договорного брака, и что навязанная предками жена, ему не нужна, даже ради дела. Это только я, дурочка, радовалась и была уверена, что стоит нам только пожениться и все наладится. Как полюбим друг друга, как заживе-е-ем. И вообще моей любви должно было хватить на нас двоих. Увы, не хватило.

— Просто ты был умнее меня, — не скрывая горечи, признаю очевидное, — но какой бы брак между нами ни был, я не давала своего согласия на то, чтобы об меня вытирали ноги.

— Я груб с тобой? В чем-то отказываю? Не забочусь? По-моему, все пункты соблюдены.

Кроме одного. Ты меня не любишь…

Но этого пункта не было в договоре, как и пункта про верность.

— Остальное – мое личное дело, — сдержано продолжает он, и мне отчаянно хочется ударить его, отвесить пощечину, чтобы руке стало больно. Потому что его спокойная рассудительность убивает.

— Мы разводимся, Кир, — цежу сквозь зубы и, отпихнув его с дороги, пытаюсь уйти.

Он ловит. Хватает за запястье, сжимая его до боли, вынуждает остановиться.

— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Или забыла про договор? Нам никто не даст развестись.

Боже, как жжет в том месте, где он прикасается! Кажется, вот-вот и кожа расплавится.

— Это ты забыл. Вы все забыли. Договор – это не кабала, не контракт на пожизненное рабство. Брак может быть расторгнут, по желанию одной из сторон.

Смолин тихо смеется:

— Про неустойку напомнить?

— Мой адвокат уже все посчитал.

Впервые с начала разговора он подбирается, откидывая маску равнодушного сукина сына. Взгляд становится жестким:

— Готова все отдать.

— Забирай, — выдергиваю руку из его захвата, — только подпись не забудь поставить в нужном месте.

— Думаешь, отец погладит тебя за это по голове?

Об отце я вообще не думаю. Я для него – товар, золотая кобыла, которой можно торговать ради своей выгоды. К сожалению, я поняла это слишком поздно. Когда пришла с чемоданами домой, после того как Смолин впервые показал, что для него значу я и наш брак. Рыдала, говорила, что хочу развестись. А отец вместо того, чтобы заступиться и утешить, приказал возвращаться обратно и не страдать херней.

— Мне плевать, Кир. Просто дай мне развод. Остальное – не твоя проблема.

Он растягивает губы в ленивой усмешке:

— Я подумаю над твоими словами… Если будет время.

— Будь добр, постарайся его найти.

Потому что у меня каждая неделя на счету. Еще месяц-полтора и придется притворяться, что люблю пожрать, и это от пиццы и бургеров начал расти живот. Впрочем, Смолин не дурак, его таким не обманешь.

— Всего хорошего, — киваю и ухожу с кухни, чувствуя, как его взгляд неотступно следует за мной.

Просто отпусти меня, Кир. Дальше я сама справлюсь…

Я знаю, что он заподозрил неладное. У него чутье, как у волка, но в этот раз мне нужно его переиграть, потому что, если узнает правду – не отпустит, так и останусь птицей в золотой клетке.

Мне не нужна ни его клетка, ни золото. Я хочу свободы и расстояния. Такого, чтобы не было возможности случайно пересечься и оказаться нос к носу со своим прошлым.

Время еще детское, но я отправляюсь в спальню. У беременного организма нет сил на долгие переживания, он хочет спать и нежности. С нежностью засада, а вот с первым я могу ему помочь. Едва голова касается подушки, я проваливаюсь в серую мглу, и когда муж заходит в комнату, уже вижу десятый сон.