— Ты говорила, что мы тебя не обидели, — тихо сказала Кенира, — но я вижу, что всё не так хорошо, как ты пытаешься показать.

— Не беспокойтесь, это мои личные проблемы, — отмахнулась Незель.

— Ты — наш друг, — возразил я, — а теперь уж и несколько больше, чем друг. И если это не пересечёт границы дозволенного, мы бы хотели знать.

— Кое-какие границы дозволенного ты, Улириш, пересекал неоднократно и очень глубоко, — лукаво улыбнулась Незель, но тут же посерьёзнела. — Проблема именно в любви.

— В любви? — удивился я.

— Да, именно. Ты думаешь, что я, жрица бога, связанного с любовью, не только знающая, что красива, но и понимающая насколько, имею столько любви, сколько пожелаю?

Мне показалось, что вопрос с подвохом, но, пусть это выглядело так, словно называю её шлюхой, я кивнул.

— Это вовсе не так, — грустно улыбнулась Незель. — Такое может показаться таким же смешным, как продавец омни, которому приходится ходить пешком, но если кто менее всех сталкивается со столь сильным чувством, так это я. Не смотри так, я говорю не о том, что каждый день вижу в храме, а именно о чувствах, направленных в мою сторону.

Кенира отпустила мою руку подошла к Незель и ласково её обняла. Незель не отстранилась, наоборот, прильнула к моей подруге. В Кенире бурлил целый поток чувств: нежность, сочувствие и понимание.

— Жадные взгляды, которые словно оставляют на твоей коже скользкие жирные пятна, — тихо сказала Кенира, — приятные слова, за которыми ты чувствуешь одну лишь фальшь. Показное дружелюбие, за которым ты видишь лишь одно-единственное желание. И ночь, о которой всегда жалеешь даже раньше, чем она заканчивается.

— Всё именно так, — ответила Незель. — Я жрица Фаолонде, воплощение красоты и желания. Казалось бы, что может пойти не так? Но жрецы и жрицы нашего храма… Кто-то из них видит во мне путь к продвижению в храмовой иерархии, кто-то считает мой сан слишком высоким, чтобы смотреть в мою сторону как на женщину, а не начальство. Посетители храма… Многие из них приходят с женами или возлюбленными, другие смотрят на меня с обожанием и восхищением, но не решаются подойти, ну а те, кто всё-таки решится, они… Поверьте, решительность и уверенность в себе редко сопровождаются хорошими душевными качествами, так что этих отталкиваю уже я. Ну а если не оттолкнула — всё как ты, Алира, и сказала: не было ни разу, чтобы я не пожалела. Верховная жрица храма Фаолонде — замечательный трофей, которым невозможно не похвастаться.

— И значит, когда я тебя… то есть, когда с тобой… — прошептал я.

— Да, я почувствовала то, что не чувствовала давным-давно, — грустно усмехнулась Незель, выглядывая из-за плеча Кениры. — Любовь. Яркую, сильную, горячую. И направленную прямо на меня. И там, во сне, я испытывала такие же яркие ответные чувства. А потом, просыпаясь, лишь думала, мечтала и тосковала о том, чего лишена. Ты спрашивал, не обижаюсь ли я на вас, на ваши забавы? Нет, наоборот, благодарна, ведь смогла прикоснуться к несбыточному.

— Незель, ты наш друг, и всегда останешься нашим другом, — сказала Кенира, отпуская ту из объятий. Незель отстранилась с видимой неохотой.

— Но? — задала Незель вопрос. — Всегда есть какое-то «но».

Кенира взяла её за руку, подошла ко мне, заглянула мне в глаза и поцеловала в губы. А потом развернулась и поцеловала в губы Незель.

— Не все «но» обязательно плохие, — лукаво усмехнулась она.

Я стоял ошарашенный, пытаясь понять, что именно происходит. Нет, пусть мне иногда говорили, что я не понимаю намёков, но я никогда не был тупым настолько. Вот только… Происходящее отдавало толикой абсурда.

— Ули, да чего же ты стоишь, словно табурет? — возмутилась Кенира.

— Незель очень красива и молода, — качнул головой я. — А я уродливый старик. И чтобы она…

— Знаешь, — перебила меня Незель, обращаясь к Кенире, — мне он казался намного более смышлёным.

Кенира звонко засмеялась.

— Ули одновременно самый умный человек, изо всех, кого я знаю, но при этом и самый большой дурак. Представляешь, кое-что очень похожее он когда-то говорил и мне.

— Эй, но тогда я был ещё и жирным, как перекормленный боров, — напомнил я. — И, естественно, я не мог представить, что столь красивая де…

— Вот! — победно воскликнула Кенира. — Вот именно это он мне и сказал, представляешь?

Девушки переглянулись и засмеялись. Он трагичной атмосферы не осталось и следа, пусть и было немного обидно, что эта перемена настроения происходит за мой счёт.

— Посмотри, он надул губы, — обратила внимание Незель.

— Да, тогда было точно так же, — согласилась Кенира. — «Я никогда не смогу тебя полюбить! Потому что у меня есть богиня, и не будет никого другого!»

— Эй, всё было не так! — попытался оправдаться я.

Девушки вновь засмеялись.

— Ули, — наконец, сказала Незель, — ты очень забавный, а сейчас похож на обиженного мокрого котёнка. Но если ты не веришь Алире, то уж поверь мне, жрице бога любви — внешность не главное!

— Вам с Алирой так говорить легко! — возмутился я.

— Конечно легко, — широко улыбнулась Незель, — потому что мы настоящие красавицы. Но и ты на себя наговариваешь. Даже сейчас ты вовсе не урод, ну а тогда, во сне, был вполне симпатичным.

— Ты не видела его в лесу, — заговорщически, стараясь, чтобы я всё услышал, прошептала Кенира, — Тогда он бы не смог пролезть комнату, пришлось бы расширять дверной проём. Ну и лицо: весь этот жир и подбородки!

— Вот видишь, Улириш, я права, — сказала Незель, — внешность всё-таки не главное! Ведь эта красавица полюбила тебя даже таким. Но я рада, что мы встретились только сейчас — этот дверной проём мне очень дорог.

Девушки снова рассмеялись. Я разозлился. Не имею ничего против хорошего смеха, но не в том случае, когда смеются надо мной. Я сделал к ним решительный шаг, увлёк обоих за талии и поцеловал сначала Кениру, а за ней и Незель. Обе с готовностью ответили на мои поцелуи.

Дальнейшее происходило в каком-то тумане. Я не представляю, каким образом исчезла моя одежда, и не помню, чтобы раздевалась Кенира. Зато тонкие, ничего не скрывающие жреческие одеяния Незель стягивали мы с Кенирой вдвоём. А потом Незель толкнула меня на диван, а Кенира, удерживая жрицу за талию, опустила её на меня сверху.

Никогда в жизни я не был в постели с двумя женщинами, для меня всё происходящее являлось чем-то странным, нездешним, существующим в каком-то другом мире. Я очень любил Кениру, и то, что в этот момент находился с другой женщиной, ничуть этот факт не отменял. Наоборот, мои чувства к Кенире, готовой зайти для меня настолько далеко, стали только крепче. Пускай сейчас я ласкал другую, но всю свою любовь, теплоту, радость и нежность слал именно ей.

Несмотря на безотрадную и до абсурда прискорбную историю Незель, я не испытывал к ней ни капли жалости — только участие, теплоту и искреннюю благодарность. Такое отношение не изменила даже наша с ней близость, но в этот момент возникло кое-что ещё. Незель стала посредником той любви, что испытывала ко мне Кенира, любви, которую я чувствовал через реликвию, и проводником моих ответных чувств. И, похоже, в религии Фаолонде это тоже имело кое-какое важное значение.

Я надеялся, что при создании храма архитектор предусмотрел хорошую звукоизоляцию, либо же её обеспечивал какой-то аспект божественной силы. Потому что иначе о происходящем узнал бы весь храм — мы не сдерживались и были очень, очень громкими. Ну а, возможно, именно в храме Фаолонде подобными звуками никого не получилось бы удивить. А когда мы в очередной раз достигли кульминации, когда мир утонул в яркой ослепительной вспышке, я понял, что эта самая вспышка — не только плод моего воображения.

Мой левый искусственный глаз, сигналы от которого я блокировал сознательным усилием, внезапно стал видеть. Но дело заключалось не просто в слетевшей блокировке — вся мешанина цветов и форм, идущая по моему глазному нерву, обрела ясность и чёткость. Новым глазом я мог рассмотреть мир в мельчайших деталях — каждую пору на шелковистой коже Незель, капельки пота, выступившие на её полной и упругой груди, каждый белокурый курчавый волосок в её причёске. Мир заполонило ещё одно прекрасное лицо — надо мною склонилась Кенира, чтобы страстно поцеловать в губы.