— И что товарищ Бессонов делает в городе Таллине? Зачем носит полные сумки с чем-то?
Я уже здорово порадовался, что вытащил паспорт без проблем, что это не тот знакомый мент с вокзала, поэтому подробно отвечаю:
— Так погулять приехал в красивый город на утреннем поезде. Билет имеется при себе, — отвлекаю я внимание на ту сторону, где чувствую себя увереннее.
— А в сумке что? — сразу по самому больному месту протягивает меня сержант.
Понятно, что докопаться к моему здесь появлению не получится никак. Я совершеннолетний по советским законам для поездок между городами и даже союзными республиками.
В армии мне служить рано и алкоголь не продадут, зато кино с эротикой на все сеансы, на которые вход до шестнадцати лет, мне разрешено посещать.
— Сувениры для родственников и знакомых, — отвечаю коротко.
— Покажите, — кивает сержант на сумку, не выпуская паспорт из рук.
Спорить тут бесполезно, или сразу здесь покажу, или придется в отдел милиции идти. А оттуда выбраться посложнее будет, там у дежурного разрешения придется спрашивать, а то у начальника отдела. А договориться вообще окажется трудно, пусть мне нечего даже предъявить. К деньгам тоже не докопаться особо, хотя они довольно большие для обычного подростка. Только уже потраченная на конфеты сумма и еще имеющиеся на руках средства однозначно покажут начальству, что я точно прожженный матерый спекуль. Не смотря на свою молодость.
Составят за уши притянутый протокол на спекуляцию и доказывай потом в местных судах, что никто ничего не продавал.
«Не доверять мнению сотрудников советской милиции не имеем основания» — что-нибудь такое мне и заявят в суде.
Местному судье тоже наверняка сильно не понравится, что заезжие жулики из Ленинградской области вывозят всем интересный дефицит большими сумками. Влупит по максимуму, просто для острастки.
Да и некогда мне такими похождениями заниматься, вопрос требуется решать прямо сейчас на этом самом месте.
Я расстегиваю молнию и те же красивые коробки снова бросаются в глаза проверяющим.
— Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, — досчитывает молодой. — Итого всего двадцать коробок конфет.
— И как вы это объясните? — взгляд сержанта становится серьезнее и тяжелее.
— Что объяснить? — пожимаю я плечами, прикидываясь ничего не понимающим парнем. — В каком таком смысле объяснить? Что такое конфеты объяснить? Или почему они в коробках?
Сержант сразу начинает злиться:
— Почему у тебя в сумке столько конфет в коробках? Да еще дорогих, — переходит с сопляком на «ты» сержант.
— В смысле, почему столько? А сколько можно в сумке носить? — немного издеваюсь я над милицией. — Есть какие-то ограничения на переноску конфет за один раз? Можно только десять или пятнадцать коробок переносить? А двадцать уже нельзя?
— Двадцать коробок — это слишком много. Нормальному гражданину для личного потребления столько не нужно, — довольно неуклюже объясняют мне мою вину.
— А где это написано, сколько нормальному гражданину конфет нужно и можно? — продолжаю я не понимать сути предъявы.
Нигде, конечно, ничего такого не написано, это всем присутствующим понятно.
— Чеки есть на товар? — вмешивается уже молодой, не выдержав моей непонятливости.
— Не украл, конечно. Честно купил, — я достаю из кармана гроздь помятых чеков за сегодня.
— Что еще есть в карманах? — сержант решает перейти к осмотру содержимого карманов.
Я молча достаю из одного кармана ключи от квартиры и небольшую пачку купюр по пять и три рубля из другого кармана. Показываю все это милиционерам и снова убираю в карманы брюк, как бы продемонстрировав последние оставшиеся деньги.
— Сколько денег? — начинается понятная мне работа мысли у сержанта.
— Двадцать пять с мелочью, — отвечаю я, хорошо зная, сколько отложил сам специально для такого случая.
Да, каждый раз перед выходом из магазина после покупки товара откладываю небольшую сумму на случай примерно таких проблем. Что есть двадцать-двадцать пять рублей и больше точно ничего нет.
После этого мы еще с пару минут препираемся насчет разрешенного количества коробок конфет и шоколада, которые можно покупать гостям города. И просто советским гражданам на отдыхе. Сослаться на какой-то реальный закон у милиции не получается, и они больше давят на мою заскорузлую совесть.
Со стороны милиционеров есть явная прореха в законных требованиях, ибо покупать сколько угодно таких шоколадных наборов никак не запрещено законом. И поэтому предъявить мне официально совсем нечего.
С другой стороны, власть здесь — это однозначно они.
И легко могут меня сопроводить в отдел милиции на вокзале, чтобы дальше со мной разбиралось высокое начальство. Которое законы учило, наверно, и поэтому сможет подвести какую-то законодательную базу под мою вполне законную покупку. Как это мне пока кажется.
— Столько коробок — это же явно для спекуляции ты купил, — звучит новое обвинение.
— Нет, для личного пользования. В подарки друзьям и знакомым. Имею полное право советского гражданина, — отбиваюсь я.
Признаваться в склонности к получению нетрудовых доходов я не собираюсь ни за какие коврижки, тем более, что по месту прописки у милиции на меня тоже ничего нет. Чист я перед законом и это немало сейчас значит.
А потом быстро предлагаю сержанту, пока его напарник отошел на пару метров как бы сам по себе:
— Товарищ сержант, чего нам тут разбираться? Давайте договоримся, пятнадцать рублей с меня и расходимся. Я не опоздаю на электричку в Нарву. И вам хлопот меньше с оформлением не понятно за что.
— Двадцать пять, — быстро реагирует шепотом он.
Это хорошо, что он уже готов к участию в коррупции, значит, точно договоримся.
— Не могу. Мне десятка нужна доехать до дома, — почти сожалеюще отвечаю я. — Мне же до Ленинграда сначала добираться.
— Тогда коробку конфет еще, — быстро он принимает решение.
Явно уже готов договориться на месте с неместным пареньком на какую-то деньгу, чтобы не терять время с объяснительными в отделе. Как говорится — в таком случае, кроме геморроя, вообще ничего из полезного для ппсников не случится. А тут получил монету и иди дальше патрулируй улицы города. И на будущее сделан задел, теперь мое лицо постоянно высматривать будут, как источника денежной благодарности.
— Зайдем в подворотню на минуту, — приглашаю я.
Пока молодой присматривает вокруг, я передаю пятнадцать отсчитанных рублей сержанту, выдергиваю из пакета коробку конфет поменьше и тоже передаю ему.
Он возвращает мне паспорт и патруль тут же уходит дальше по улице.
Сделка случилась, все высокие договаривающиеся стороны с разной степенью довольства расходятся в разные стороны.
Я выжидаю с минуту и потом взвалив сумку на плечо, отправляюсь к вокзалу. Пока ппсники могут меня рассмотреть, сворачивать в подъезд, где живет Елизавета Максимовна, я точно не собираюсь.
Поэтому смотрю им в спину на повороте к вокзалу, потом прохожу до следующего проезда и забираюсь в один из подъездов первого дома. Здесь в окошко на лестничной площадке хорошо видно и сам вокзал и тех, кто проходит рядом.
Через десять минут патруль возвращается обратно, все еще с коробкой в руках и спешит на сам вокзал, чтобы побыстрее избавиться от нее, как я понимаю.
Что они с ней сделают, слопают сами или подарят кому-то — мне все равно.
На вокзале стоят вагоны двух электричек, так что я должен давно уже спрятаться в одной из них и им глаза не мозолить.
Главное, они узнали, что я собираюсь уехать на электричке в Нарву, которые ходят довольно часто по этим социалистическим временам и наверно, что не будут меня поджидать около питерского поезда.
Еще ничего не узнали про мою основную базу и я не засветился в отделе, где меня мог бы с огромной радостью быстро опознать тот самый снулый блондинчик.
Эти ппсники про меня тоже никому ничего не расскажут, а при будущей, вполне теперь возможной, встрече сразу попросят денег, в этом я уверен. Так что теперь ходить мне нужно осторожнее, посматривая на дорогу впереди очень внимательно, а к дому Елизаветы Максимовны подходить по другому проезду. Сначала внимательно рассматривать подходы к вокзалу, а потом уже всю улицу из-за угла проверять.
