Стефани не выглядит убежденной, лишь строго сводит на переносице свои тонкие черные бровки — сердится.

— Все, я в душ, — этой фразой я ставлю своеобразную точку в нашем разговоре, а потом добавляю, просто, чтобы разгладить складку на ее лбу: — Хочешь со мной?

Она мгновенно покрывается краской, чем в очередной раз несказанно меня веселит (если в своем нынешнем душевном состоянии я вообще способен искренне веселиться), и присовокупляет:

— Вот уж нет, даже и не надейся.

— Так и знал, что парню-калеке особо рассчитывать не на что, — наигранно вздыхаю я, а потом поспешно выкатываюсь из комнаты… потому что горько. Потому что давит… безысходность, тоска, отчаяние. Я хочу ходить. А кто бы не хотел? И всего остального хочу тоже, просто признаться себе в этом боюсь…

Вспоминаю Барбадос год назад и тенистую террасу в отеле, на которой мы с Шарлоттой впервые за долгое время встретились вновь… На ней были короткие черные шортики и ярко-красная футболка, что в сочетании напоминало мне Цетозию Библис, бабочку с оранжево-красной предупреждающей окраской, — она была одной из моих любимых — и я тогда впервые по-настоящему обнял Шарлотту.

— Эй, эй, — улыбнулась она, — хочешь меня раздавить? — Улыбка у нее была такой же солнечной, как небо Барбадоса, и я искренне порадовался за нее. Особенно меня проняло, когда она тихо добавила: — Я так скучала по тебе, Алекс. Хорошо, что ты здесь! Помнишь, мы хотели оказаться на тропическом острове вместе…

— Только ты, помнится, обещала взять меня с собой, но сбежала в гордом одиночестве… Где отец?

— Извини, — виновато пожала она плечами в красной футболке. — Так вышло… А Адриан сейчас подойдет, — и смутилась.

Я знал причину ее смущения и мог легко ее успокоить, но все-таки не сдержался от «шпильки»:

— А еще ты обещала, что поговоришь со мной, когда будешь готова, однако так этого и не сделала…

Шарлотта смутилась еще больше:

— Знаю, мне нет прощения, — и неожиданно ткнулась носом в мои колени, я даже дернулся от ее прикосновения. Это было так просто для нее… и так волнительно для меня. Я тяжело сглотнул.

— Да брось, ты давно прощена, — с улыбкой произнес я, а потом затушевал собственное волнение шуткой: — Думаешь, это не круто заполучить такую молодую мамочку?! Да это стопроцентный восторг, подруга.

Шарлотта сидела передо мной на стуле, вытянув загипсованную ногу вперед, и ее голые коленки до странности беспардонно лезли мне прямо в глаза — я едва успевал отводить взгляд в сторону.

— Я не твоя мамочка, Алекс, — начала отнекиваться Шарлотта. — Я просто люблю твоего отца…

— Да уж я понял… месяцев семь так назад. Жаль, что ты не доверилась мне тогда…

И она в третий раз за нашу недолгую встречу повторила:

— Прости.

Я подумал, что это уж слишком для одного вечера и, заприметив над нами ночного мотылька, радостно воскликнул:

— Смотри, бабочка!

Шарлотта оживилась и тут же поинтересовалась, как поживают мои собственные бабочки. Я пожал плечами:

— Полагаю, все так же: лежат неподвижными куколками и ждут, когда же я пробужу их к жизни…

Теперь мне кажется, что и я сам, подобно все той же спеленатой в куколку гусенице, втиснут в это инвалидное кресло, из которого нет выхода… Мне бы вырваться, расправив крылья, взвиться в небо в трепетном танце, ощутить пьянящее чувство свободы и освобождения, только этому не бывать…

Из некоторых куколок так никогда ничего и не появляется!

2 глава.

Безудержный ажиотаж нашего дома, другим словом, кроме как «хаос», язык и назвать не повернется: люди снуют туда-сюда, подобно трудолюбивым муравьям, оглашая размеренную тишину нашего жилища своими разноголосыми окриками — подготовка к свадьбе идет полным ходом.

Через два дня Шарлотта станет женой моего отца, и это требует определенных усилий: в саду устанавливают праздничный павильон, дом украшают цветами, невеста примеряет свадебное платье… Не знаю, что заставляет Шарлотту нервничать больше: наличие самого этого платья, выписанного отцом из Милана, или семь десятков гостей, каждый из которых оказался неожиданно незаменимым на этом свадебном торжестве… И это при том, что невеста настаивала на скромном мероприятии с самыми близкими родственниками!

«Самыми близкими» — вот ведь сюрприз! — оказались семьдесят человек, из которых только десять были по-настоящему знакомы Шарлотте — остальные… знакомцы отца, которых в его бизнесе просто нельзя было проигнорировать. И, боюсь, невесту все это выбивало из колеи…

Намедни она ворвалась в комнату с бабочками с большими, перепуганными глазами:

— Не уверена, что все это переживу! — рухнула она на стул подле меня. — Наш торт будет в три яруса… Три, представь себе только! А кондитер переживает, что этого может не хватить…

Боюсь, я был неспособен посочувствовать ей в этом конкретном случае — нынче был полон жалости к себе, и иные проблемы казались слишком ничтожными и жалкими по сравнению с собственной бедой.

— Если бы ты собралась замуж за меня, — сказал я тогда будущей фрау Зельцер, — то тебе пришлось бы облачиться в костюм бабочки и слизывать крем языком прямо с его трехъярусной верхушки!

— Хочешь сказать, я должна радоваться, что не ты мой будущий муж?

— Хочу сказать, что тебе надо расслабиться и не накручивать себя по пустякам…

Шарлотта уткнулась лицом в свои ладони, словно все происходящее не укладывалось у нее в голове, а потом наконец улыбнулась… почти умиротворенно. Любишь кататься — люби и саночки возить! Иными словами: любишь моего отца — будь готова к публичности, и, думаю, она уже это уяснила.

А начиналось все довольно тихо: приглушенные перешептывания в столовой, робкие улыбки при нашем столкновении в коридоре, когда Шарлотта вдруг появлялась из комнаты отца, поцелуи на затемненной вечерними сумерками веранде… Одним словом, романтическая идиллия. И тут отец говорит мне: «Хочу сделать ей предложение. Давно пора бы решиться…»

— Так я думал, вы давно все решили. Выходит, нет?

— Выходит, нет, — повторил он задумчиво. — Просто я думал… — и увел разговор на другое.

Предложение Шарлотте он сделал уже на следующий день, а я все продолжал размышлять, о чем же таком он думал: о матери, Юлиане или обо мне… Теперь практически уверен, что все-таки именно обо мне: должно быть, ему казалось неуместным устраивать свою жизнь, не будучи уверенным в благополучии собственного ребенка — он всегда остро переживал за мою инвалидность, потратив огромное количество денег на консультации с врачами, которые как один твердили словно заученное: «Случай сложный, но иногда происходят чудеса!»

Наверное, поэтому я и поверил Стефани, когда она появилась вся такая уверенная… во мне и до боли оптимистичная. Только зря, выходит, поверил… Чудес не бывает. Но, возможно, Стеф все-таки права в другом: свадьба отца растревожила что-то в глубине моего сердца, что-то тщательно скрываемое все эти годы… Что-то под названием безысходность.

— Привет! — Шарлотта появляется из сада с огромным букетом цветов. — Как прошло занятие? Стефани уже ушла?

— Думаю, роль подружки невесты вскружила ей голову, — отвечаю не без улыбки, — так что она упорхнула на последнюю примерку в трепетном нетерпении.

На самом деле я ничего такого не знаю — Стефани почти не говорила со мной о свадьбе — но лучше эта полуправда, чем забивать головы невесты моими нынче безрадостными мыслями.

— Когда приедут Глория с Йоханном?

Шарлотта глядит на часы и постукивает пальцем по губам:

— Думаю, вот-вот должны подъехать. Не уходи далеко, встретим их вместе.

Я молча киваю и продолжаю в задумчивости следить за тем, как она расправляет в вазе букет садовых цветов.

Однажды я обещал Шарлотте фейерверк из тропических бабочек, устроенный в летнее время, говорил, что это будет незабываемое зрелище, и теперь намерен сдержать свое обещание… Правда, тогда я еще не знал, что случится это на ее собственной свадьбе, но тем интереснее сюрприз!