В этот критический момент принц Альфонсо д'Эсте в сопровождении кондотьера Корнелио Бентивольо во главе 4000 пехотинцев, усиленных четырьмя артиллерийскими орудиями, дал бой пармской армии 9 января 1558 года и разгромил её. Война, казалось, возобновилась. Тем не менее, Козимо I снова добился умиротворения, предложив в жёны наследнику Эрколе II свою вторую дочь Лукрецию Медичи.
Однако Рене была против:
– Наш сын достоин руки сестры или дочери короля Франции!
В свой черёд, французы намеренно распространялись ложные слухи о невесте Альфонсо среди прибывших во Флоренцию феррарских послов:
– Эта принцесса слишком уродлива и слаба здоровьем!
Несмотря на это, 13 апреля 1558 года в Пизе был заключён брачный контракт, по которому за дочерью Козимо давалось приданое в 200 000 золотых скудо. 11 мая того же года Алессандро Фьяски, представитель Феррары, в знак обручения преподнёс Лукреции кольцо. Тогда послы впервые увидели её и остались довольны внешностью принцессы. Она показалась им воспитанной и добродетельной девушкой.
Двадцатичетырёхлетний Альфонсо д’Эсте торжественно въехал во Флоренцию 18 мая 1558 года. 3 июля того же года он и Лукреция были обвенчаны в часовне палаццо Питти или, по другой версии, в церкви Девы Марии Нуово. По просьбе тёщи, принц согласился отложить брачную ночь до того времени, когда его тринадцатилетняя супруга достигнет половой зрелости. Через три дня после свадьбы сын Рене покинул Флоренцию и отправился ко двору французского короля, который обещал выплатить суверенный долг перед феррарским герцогством в 300 000 дукатов.
По свидетельствам современников, Лукреция Медичи была влюблена в своего мужа, он же был к ней равнодушен. Её многочисленные письма к принцу часто оставались без ответа. Ожидая Альфонсо, она практически ничего не ела и мало говорила, ежедневно подолгу молилась за него на утреннем богослужении. Спустя некоторое время флорентийский герцог выразил недовольство зятю:
– Когда же, наконец, Вы вернётесь за своей супругой?
Но принц не торопился покидать Францию:
– К сожалению, христианнейший король не торопится возвращать долг моему отцу, поэтому мне придётся ещё задержаться в Париже.
Среди этих волнующих событий Рене не могла быть равнодушной наблюдательницей. Судя по прошлому, вполне можно предположить, что она с ликованием приветствовала бы восстановление французского господства в Италии. Знаменитый воин Монлюк в своих мемуарах рассказывает, как по прибытии в Феррару после неудачи при Сен-Кантене его принимали не только герцог и его брат-кардинал, но и «мадам герцогиня», «как если бы он был их родным братом». Затем Монлюк добавляет:
– Они хотели бы, чтобы я поселился в замке.
В другом месте, после рассказа о своём успехе в броске с подкреплением в Верчелли и о своём возвращении в Феррару, когда между Эрколе и Филиппом II уже был восстановлен мир, он самодовольно продолжает:
– Не нужно спрашивать, был ли я принят месье герцогом, месье кардиналом и мадам герцогиней, поскольку я не думаю, что они когда-либо привечали какого-либо мужчину, какого бы состояния он ни был, больше, чем меня.
Узнав в 1558 году о взятии Кале её зятем Франциском де Гизом, Рене, по словам хрониста, «позволила трубам месье (мужа) зазвучать во дворце мадам (герцогини), в честь упомянутого события». После каждой победы французов ею ко двору Генриха II отправлялись поздравительные письма.
Наряду с тем Рене позаботилась о брошенных герцогом Гизом в Италии французских солдатах. Их положение было крайне плачевным. По словам Брантома, не менее 10 000 этих обездоленных существ были спасены от смерти благодаря щедрости герцогини.
– Ибо, – говорит он, – когда они проезжали через Феррару, она снабдила их всех деньгами и лекарствами, насколько это было в её силах; и когда её управляющий указал ей на огромные расходы, она только ответила: «Что Вы хотите, чтобы я сделала? Эти бедные французы и мои соотечественники, которые, если бы Бог дал мне бороду… были бы моими подданными; и… я была бы их королевой, если бы этот несправедливый Салический закон так сильно не ограничивал меня.
Без сомнения, примирение Рене с Римской церковью было актом отчаяния с её стороны, и это «вскоре стало орудием пыток» для неё самой. Некоторое время духовник герцога и его компания не замечали этого, но были другие, кто видел. В частности, среди последних следует назвать итальянского реформатора Галеаццо Караччоли, старшего сына маркиза Вико, который обратился к новой вере в Неаполе, что вызвало негодование его собственной семьи. Он удалился от двора Карла V в 1551 году в Женеву, где стал не просто учеником, но и преданным другом Кальвина. Именно после неудачной попытки его отца в 1555 году отозвать его в Неаполь, Караччоли, «возвращаясь с радостным сердцем» с бесполезной встречи, на которую его привело только чувство сыновнего долга, «приехал в город Феррару, где его ждали». Там он познакомился с герцогиней, которая долго беседовала с ним о смене религии, о Женевской церкви и о Кальвине. После чего, чтобы скрасить ему утомительное путешествие, Рене послала ему свою собственную карету. Таким образом, она отдавала дань уважения тому духу самопожертвования в другом человеке, которого ей недоставало в самой себе.
20 июля 1558 года она получила новое послание от Кальвина:
– Теперь… я умоляю Вас, мадам, любой ценой упорствовать в ежедневном обучении в школе Господа нашего Иисуса Христа, поскольку на самом деле Вы достаточно хорошо знаете, даже без увещеваний со стороны других, что Вам это необходимо, особенно в то время, когда дьявол устраивает все возможные неприятности, чтобы заставить Вас отвернуться от неё…
– Я также слышал, мадам, что у Вас в собственном доме не без шипов, – продолжает реформатор. – Но всё же Вы должны преодолеть это зло вместе со всеми остальными; и какой бы большой ни казалась опасность того, что те, кто не исправится, но останется упрямым, если Вы отмахнетесь от них, отомстят богохульством и клеветой, всё же лучше один раз рискнуть, чем постоянно оставаться в стороне.
Впрочем, Эрколе II, удовлетворившись тем унижением, которому он подверг свою жену, больше не преследовал её на почве религии в течение короткого оставшегося срока своей жизни. Но их семейная гармония, которая была нарушена ещё до того, как их разногласия стали такими ожесточёнными, так и не была восстановлена. Внешне они примирились, но с тех пор продолжали жить порознь.
Между тем, родина Рене при короле Генрихе II всё больше становилась ареной жестоких преследований протестантов. Как и его отец, Франциск I, он любил наблюдать за мучительной смертью своих жертв, наслаждаясь зрелищем их мук.
– Но тем временем небесный суд вынес приговор неправедному монарху, – пишет Изабелла М. Брейкенридж.
Это произошло во время торжеств по случаю браков его дочери и сестры, которые скрепили Като-Камбрезийский мирный договор с Испанией. Генрих II был смертельно ранен во время рыцарского турнира копьём капитана Монгомери. Упав в объятия принца Альфонсо д’Эсте, он протянул только двенадцать дней и скончался в мучениях. Когда ужасные новости были получены в Ферраре, герцог распорядился отслужить великолепную панихиду по племяннику Рене в кафедральном соборе. Менее чем через три месяца после смерти французского короля, 3 октября 1559 года, Эрколе II скончался в результате непродолжительной болезни, длившейся всего восемь дней, можно сказать, преждевременно, поскольку ему не исполнилось и пятидесяти двух лет. В своём завещании он передал Рене дворец Бельригуардо и половину земель, прилегавших к нему, «до тех пор, пока она будет жить как добрая католичка». Но если Эрколе думал связать её совесть золотой цепью, то он не знал свою жену.
Летописцы семьи Эсте, такие как Родди, Фриззи и Муратори, не жалели похвал покойному герцогу. В том числе, из-за его покровительства искусству и литературе. Сохранился любовный сонет, написанный Эрколе II незадолго до смерти:
