Следствие по таким делам следовало вести в направлении выявления антисоветских связей и вражеской деятельности после освобождения преступников из тюрем и лагерей, направляя дела по окончании следствия по подсудности. Если же в процессе следствия таких данных получить было невозможно, дела подлежали направлению в Особое совещание при МГБ СССР для применения к арестованным ссылки на поселение.

Прокуроры, как и начальники органов МГБ, несли личную ответственность за направление в ссылку на поселение. Им предписывалось перед арестом «тщательно изучать архивные следственные дела, по которым эти лица были осуждены, не допуская необоснованных арестов». В отношении лиц, осужденных бывшими тройками НКВД – УНКВД, вопрос об аресте и ссылке на поселение должен был решаться только при отсутствии сомнения в правильности их осуждения тройками. Стариков, беспомощных инвалидов и тяжелобольных при отсутствии материалов об их вражеской деятельности после освобождения из лагерей и тюрем арестовывать не следовало.

В силу секретности предписаний вновь арестованные люди считали происходившее ошибкой и недоумевали, почему от них опять пытались добиться сведения об «антисоветских связях и вражеской деятельности». Тем не менее по получении решений Особого совещания при МГБ СССР они направлялись в ссылку этапом.

При упразднении в 1953 г. Особого совещания в Указе Президиума Верховного совета СССР от 1 сентября 1953 г. обговаривалось, что жалобы и заявления осужденных Коллегией ОГПУ, тройками НКВД – УНКВД и Особым совещанием об отмене решений, сокращении срока наказания, досрочном освобождении и снятии судимости подлежали рассмотрению в Прокуратуре СССР с предварительным заключением по этим делам МВД СССР. Верховному суду СССР предоставлялось право рассматривать по протесту Генерального прокурора СССР решения бывших внесудебных органов.

Чуть позже, 10 марта 1956 г., Указом Президиума Верховного совета СССР[58] установлено, что впредь направление в ссылку могло иметь место только по приговорам судов.

Работникам прокуратуры, как и любого другого ведомства, не удалось избежать репрессирования. Более тысячи из них были арестованы и обвинены в контрреволюционных преступлениях. Подсчитать точное количество затруднительно, поскольку в регистрационных документах органов государственной безопасности не всегда отмечались должности обвиняемых. Кроме того, зачастую людей заблаговременно увольняли из прокуратуры, и они даже устраивались на новую работу, но потом им вменялась в вину контрреволюционная деятельность в бытность прокурорской службы.

Многих ожидал расстрел либо длительные сроки лишения свободы, но также были факты (как и по лицам, не работавшим в прокуратуре) прекращения уголовных дел в ходе предварительного следствия и оправдания судом.

Репрессиям подверглись лица, занимавшие разные должности в органах прокуратуры: от секретарей и конюхов районных прокуратур до прокуроров РСФСР и СССР.

В 1937–1938 гг. по обвинению в совершении контрреволюционных преступлений арестованы, приговорены к высшей мере наказания и расстреляны: Николай Михайлович Янсон (прокурор республики с 1928 по 1929 г.), Николай Васильевич Крыленко (прокурор республики с 1929 по 1931 г.), Владимир Александрович Антонов-Овсеенко (прокурор республики с 1934 по 1936 г.), Фаина Ефимовна Нюрина (прокурор республики с 1936 по 1937 г.), Иван Алексеевич Акулов (прокурор СССР с 1933 по 1935 г.). В 1954–1955 гг. Военной коллегией Верховного суда СССР они полностью реабилитированы.

Инициаторами привлечения работников прокуратуры к уголовной ответственности, как правило, выступали сотрудники органов государственной безопасности и комитеты партии, однако в ряде случаев уголовные дела в отношении работников прокуратуры возбуждались судами или по непосредственным указаниям вышестоящих прокуроров.

В настоящей монографии рассказывается о нелегких судьбах некоторых работников советской прокуратуры, трудившихся в разных регионах страны и ставших в одночасье врагами народа. Подробно приводятся данные о ходе расследования в отношении них уголовных дел о контрреволюционных преступлениях. Для ощущения духа тех лет рассказы (очерки) сопровождаются работами советских художников.

При подготовке настоящей монографии использованы материалы из Государственного архива Российской Федерации, Российского государственного архива экономики, Российского государственного военно-исторического архива, Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации, архива государственного музея истории ГУЛАГа, а также центральных региональных архивов, архивов органов федеральной службы безопасности и прокуратуры Архангельской, Костромской, Липецкой, Магаданской, Мурманской, Нижегородской, Новгородской, Пензенской, Рязанской, Саратовской, Ульяновской областей, Республик Алтай, Коми, Саха (Якутия) и Северная Осетия – Алания. Сведения о многих документах приводятся впервые.

Представляется, что проблема массовых репрессий в силу своей масштабности еще нескоро будет раскрыта в полной мере. К тому же до сих пор немало уголовных дел о контрреволюционных преступлениях и иных материалов по данному поводу остаются засекреченными.

В декабре 1927 г. на XV съезде ВКП(б) принята резолюция «О работе в деревне»[59], в которой классовое расслоение на бедняков и середняков, с одной стороны, и зажиточных крестьян (кулаков), с другой стороны, представлялось процессом, необходимым для развития социалистического сельского хозяйства. Основными задачами партии в деревне ставились объединение и преобразование мелких индивидуальных крестьянских хозяйств в крупные коллективы, ограничение эксплуататорских стремлений сельскохозяйственной буржуазии, распространение планового начала на сельское хозяйство, развитие успехов по заготовке сельскохозяйственных продуктов для города.

Вступление в колхозы должно было происходить на добровольной основе. В стране развернулась широкая пропаганда необходимости и выгодности общественного сельского хозяйства. Политика объединения единоличных крестьянских хозяйств в коллективные получила название «коллективизация», а с 1929 г. – «сплошная коллективизация».

В постановлении ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству»[60] уже говорилось о превзойденных плановых темпах развития коллективного движения и переходе «от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса».

Спустя полмесяца И. В. Сталин написал: «Чтобы вытеснить кулачество, как класс, надо сломить в открытом бою сопротивление этого класса и лишить его производственных источников его существования и развития (свободное пользование землей, орудия производства, аренда, право найма труда и т. д.)»[61].

Следом, 30 января 1930 г., Политбюро ЦК ВКП(б) для организованного проведения начавшегося процесса ликвидации кулацких хозяйств и решительного подавления попыток контрреволюционного противодействия кулачества колхозному движению крестьянских масс приняло совершенно секретное постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации»[62].

Согласно этому документу в районах сплошной коллективизации в отношении индивидуальных крестьянских хозяйств отменялось действие законов об аренде земли и применении наемного труда в сельском хозяйстве[63], а у кулаков конфисковались средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, предприятия по переработке, кормовые и семенные запасы.