Однако, тем приятнее мне было говорить с Раф: она словно пришла из другого мира, веселого и спокойного, где все хорошо! Я была только рада окунуться в этот мир вместе с ней.

Мы много говорили о Кудеяре, Арланд, который его не видел, но наслушался от меня всякого, с интересом следил за беседой.

Царевич, о котором я уже почти год ничего не слышала, все это время бродил по Тангейю, убивая бешеных монстров. Потом пришли рыцари ордена Черного Дракона и вежливо попросили его не отнимать у них работу. Выгнать царевича Охмараги из страны – дело крайне тонкое, но рыцари нашли выход: они устроили Кудеяру оплачиваемый отпуск на пляжах солнечной Финьи, мол, за неоценимую помощь Ордену. В Финье царевич упорно искал хоть мало-мальски серьезное зло, достойное его подвигов, но ничего, кроме борделей и новых видов выпивки, не обнаружил, хотя и с найденным боролся без устали известным способом. Заскучав от загулов, царевич устроился было частным преподавателем для детей из богатых семей, которые мечтали отдать чадушек в лучшую магическую академию Тангея. Но стоило царской чете Охмараги узнать, что их сын взялся за такое неблагородное занятие, репетиторство тут же пришлось прекратить. Затем появилась Раф и вестью о войне развеяла тоску Кудеяра, страдающего на золотистых пляжах с коктейлями и девушками.

Царевич был в пути уже неделю и должен был прибыть со дня на день.

Подходило время ужина, мы все переместились на кухню, где Лео мог готовить, не прекращая болтать с нами.

Раф хотела побольше узнать о событиях под землей, и мы с Арландом, не видя причин скрывать от нее что-либо, рассказали все, что знали.

Видимо, до сих пор Раф слышала только о тех войнах, которые уже закончились. Девушка, с такой гордостью говорившая о том, скольких прикончила на войне ее мать, заметно побледнела и заволновалась, когда Арланд рассказ о небольших стычках, в которых далеко не каждый раз были погибшие.

– А что с твое рукой, Бэйр? – спросила она, переводя тему, когда Арланд начал говорить о том, чем занимался Адольф.

– Я сломала ее два месяца назад, и кости плохо срослись, – ответила я, получше закрывая руку платком.

– И ты что, так отправишься в подземелья? Почему Рэмол тебя не вылечит!? Что у него с головой!? В последнее время у него там завелось что-то похуже ветра!… – возмутилась Рафнейрис.

– Я боюсь, что если ее что-то коснется, могут пропасть способности, которые я развила в лесу, – объяснила я. Я придумала эту отговорку сразу после того, как кентавры стали намекать на то, что руку надо сломать еще раз, потому что, как они решили, раз я не могу ей двигать, кости неправильно срастаются.

Разумеется, Рэмол бы в этот бред не поверил: он меня уже лечил и никакие способности не пропали. Однако, серафим действительно был настолько рассеян, что не обратил особого внимания на мою неподвижную руку.

Раф мне поверила.

– Ах… бедняжка, – девушка прикрыла темные губы ладонью. – Это же ужасно, ты покалечилась и даже не можешь вылечиться!

– На самом деле это не так плохо, все меня жалеют и заботятся больше, чем обычно! – я ухмыльнулась и показала на свой кусок пирога, который был больше, чем у остальных. – К тому же, я могу управлять силами в ней, а это главное.

– Похвальное самопожертвование, – в кухню вошел Эмбер, неизвестно, где пропадавший весь день. – Не каждый смог бы так просто воспринять травму и отказаться от лечения во имя общего блага.

– А кто сказал, что мне самой не нужны мои силы больше, чем мое здоровье? – я удивленно повернулась к нему.

– Она скромная, – пояснил Леопольд, колдующий у плиты. – И очень невежливая! – добавил он, когда я шутки ради пихнула его локтем чуть пониже спины.

– Ясно, – Эмбер качнул рогатой головой, налил себе чая и удалился.

Вечером к нам спустилась Юкка и сказала, что Адольфу гораздо хуже, чем при обычной линьке. Ослабленный организм вспомнил старую детскую болезнь, и змей не может встать с кровати.

Рафнейрис, услышав это, заторопилась к себе, сказав, что сегодня телепортами обскакала почти весь материк и сильно устала.

Люциуса я не видела весь день, но ему наверняка было, чем заняться. Я сильно подозревала, что он, узнав о внеплановом отдыхе, мог отправиться в город, чтобы навестить Люську. Очень сомневаюсь, что его безумные чувства остыли из-за появления Рэмола.

Рэмол не вернулся к ужину, и это, судя по тому, что никто о нем даже не спросил, было нормально.

– Когда разозлится, он может летать сутками… Он проводил в небе по нескольку лет, ни разу не спустившись на землю, когда был при своем боге. Небо его родной дом, – объяснила мне Юкка.

После ужина, который закончился около десяти вечера, мы все разошлись по комнатам. Арланд пытался расспросить меня о кинжале, но я, как бы мне самой не хотелось исследовать его возможности, не могла ничего сказать. Все-таки это было слишком опасно здесь, где к нам в любой момент могли постучать, подслушать, да и просто заподозрить неладное по ощутимым колебаниям в пространстве.

Мы легли спать около полуночи, и я почти сразу же уснула. Точно помню, что мне снилось чудовище из подвалов поместья Сеймуров. Оно не нападало на меня, не гналось и не пыталось убить. Перед моим взором проходила его жизнь, бесконечный путь по лабиринтам подвалов, редкие запахи, еще более редкие эмоции.

Видение было тяжелым, оно давило и вытягивало силы, я проснулась с таким чувством, будто во сне ко мне прицепился вампир. Правда, несмотря на чувство опустошенности, спать мне больше не хотелось. Бессонница погнала меня вон из постели.

Арланд спал, как ребенок, обняв мою подушку и прижавшись носом к моему плечу. Мне не хотелось его будить, поэтому я осторожно подсунула ему под нос другую подушку.

Кречет, лежавший у кровати, заботливо лизнул меня в пятку, когда я вставала, а потом поднялся и поковылял за мной.

– Почему бы не поиграть в лунатиков? – тихо спросила я у пса, зажигая яркий огонек на пальце, как на зажигалке. – Прогуляемся на кухню, пополним силы, а потом в библиотеку, посмотрим над чем там целыми днями пылится Эмбер!

Пес согласно фыркнул и, потянувшись, первый пошел к двери.

Натянув на ноги мягкие шерстяные носки и накинув на плечи теплый махровый халат Арланда, я вышла из комнаты.

В особняке все спали, царила абсолютная тишина, в которой был слышен каждый шорох. Я шла по коридору, ощущая себя старым приведением. Это показалось мне забавным, и я стала кружиться, размахивая полами халата: как же приятно было подурачиться, пока никто не видит!

Мое веселье прервал тихий звук, которого днем я бы и не услышала. Впереди меня тихо открылась дверь.

Застыв, я приглушила огонек, но не гасить совсем не стала. Я находилась за поворотом и могла вжаться в стену так, чтобы меня не заметили, а я видела все.

На самом деле я не собиралась подслушивать или подглядывать, все это произошло слишком быстро, а реакция последовала сама собой.

В коридор из комнаты выбежала Раф, я узнала ее по коротким темным волосам. Она закрыла дверь судорожным движением, как будто хотела хлопнуть ей, но вовремя вспомнила, что нельзя шуметь, иначе можно перебудить всех эхом.

Девушка ссутулилась и опустила голову, прислонилась к двери спиной. Ее плечи, едва прикрытые легким халатом, задрожали, она обхватила себя руками и медленно опустилась на колени, склоняя голову еще ниже, так, что волосы закрыли лицо. Я не сразу поняла, что она плачет: она не издала ни единого звука.

Я думала подойти и утешить ее, но, когда мне в голову пришла эта мысль, Раф поднялась и быстро побежала через коридор, запахнувшись в свой халат.

Она пронеслась мимо меня, даже не заметив, и скрылась за другой дверью. Я услышала только шлепки голых ног по камню.

– И что это было? – спросила я у Кречета, который недоуменно смотрел на дверь, за которой скрылась девушка.

Я взглянула на ту, первую дверцу, и неожиданно вспомнила, что это комната Адольфа.

– Дела… что же у них такое произошло? – спросила я у пса. Он посмотрел на меня своими умными глазами, а потом опустил голову. – Ты прав, это не наше дело.