— Я умру? — это спросить получилось чисто машинально, но я тут же пожалела о том, что вообще попробовал говорить. От адской вспышки боли в горле и в голове из глаз даже брызнули слезы.

— Возможно, умрешь, крошка. Но есть надежда на то, что ты справишься, и все будет, как раньше, — голос рыцаря был усталый и тихий. На плече я почувствовала тяжелую ладонь. — Ну-ну, не плачь, я сделаю все, что в моих силах. Пока ты в сознании, попробуй выпить этот отвар, он ослабит боль.

Дейк, обхватив меня руками, приподнял, как ребенка. О том, чтобы попытаться сесть самостоятельно, не могло быть и речи: я просто потеряла бы сознание от болевого шока.

К моим губам приникла деревянная миска, обжигая губы и нос вонючим горячим паром. На этот раз на запах было плевать, если это хоть немного ослабит боль, можно что угодно выпить… Но температура! Кипяток я пить не смогу, внутри итак все жжет, а с этим станет еще хуже!

Чувствуя, что я просто не в силах пить что-то горячее, инстинктивно избегая еще большей боли, стараюсь отстраниться от миски.

— Бэйр, не упрямься. Ты не маленькая девочка, должна понимать, что с этим будет лучше… — проворчал рыцарь, пихая мне в зубы миску. От резкого движения кипяток смочил губы, немного отвара попало в рот… Ощущение было такое, что весь рот, это все сплошная открытая рана и сейчас ее полили горячей кислотой!

От новой боли слезы вовсе ручьями потекли, я ничего не могла с этим сделать. А миска с отваром стала казаться орудием пыток для профессиональных инквизиторов. Плотно сжав челюсти и губы, я старался отодвинуться от нее как можно дальше… Говорить я уже не могла, от отвара горлу стало еще хуже, я даже не мог проскулить от боли, что вышло бы инстинктивно при возможности.

— Ну что такое? Бэйр, я понимаю, что это больно и противно, но надо! Извини.

Рыцарь обхватил меня одной рукой, словно стальным кольцом, прижимая к себе. Этой же рукой он умудрился зажать мне нос, вынудив через пару минут открыть рот… и тут началось.

Так больно мне не было никогда в жизни! Отвар больше всего действительно напоминал кипящую кислоту, которая разъедала полость рта, пищевод, желудок, шла дальше… Такое ощущение, что все органы один за другим покрывались язвами или вовсе прожженными дырками.

На время у меня полностью отключилось восприятие чего-либо. Я ничего не чувствовала, кроме разрастающейся, всепоглощающей внутренней боли.

Бесконечную вечность я старалась вытерпеть, ждала, когда это кончится. Не знаю, сколько времени прошло к тому моменту, когда я снова смогла соображать, но после него мне стремительно начало становиться лучше, боль отступала.

Первое, что я поняла, это что рыцарь все это время прижимал меня к груди, как маленького ребенка. Стало противно и стыдно.

— Отпусти… — говорю тихо, опасаясь новых вспышек боли. Не зря опасалась, как выяснилось, от одного слова все тут же вернулось на несколько секунд.

— Тебе нельзя говорить, Бэйр, — решил Дейк, и не думая меня отпускать. — Скоро ты уснешь.

— Где мы?… — все равно спрашиваю, пытаясь осмотреться. При попытке открыть глаза накатила жуткая слабость, я поняла, как сильно меня измотала процедура лечения.

— Я дотащил тебя до одного постоялого двора, мы пробудем здесь, пока ты не выздоровеешь. Все хорошо, тебе не о чем волноваться, спи.

— Отпусти… меня.

— Хорошо, недотрога.

Последнее, что я почувствовала, это как меня опускают на мягкую подушку. Раньше я ее не чувствовала из-за боли, но теперь с радостью обнимаю прохладное перьевое чудо. На время мне стало так уютно и хорошо по сравнению с недавним состоянием, Это было все равно, что испытать на своей шкуре ад и рай.

Сразу после этих мыслей сон обрушился на меня, как мешок с песком.

Сквозь спокойную темноту сна начали приходить странные ощущения. Мягкость и тепло вокруг стали превращаться в онемение и холод. Воздух вокруг становился настолько холодным, что его невозможно было вдыхать, да и нечем было, легких или не было, или я их не чувствовала. Вокруг была пустота и, кажется, я сама была этой пустотой.

Разум находился в каком-то раздробленном состоянии, я очень плохо понимала, где я, кто я, что происходит… точнее ответы на эти вопросы менялись с неуловимой для заболевшего разума скоростью.

Мир вокруг состоял лишь из онемения, холода и непонимания, мечущихся туда-сюда мыслей и желаний, затем картинок и образов, постепенно превращающихся в реальную сцену.

Сквозь сон я почувствовала, что безумно хочу крепкого кофе, но это желание тут же исчезало, его сметало другое: хочу воды. Воды из родника, который недалеко от лесного дома…

Вода ледяная, даже в самое жаркое лето от нее зубы сводит, но она такая вкусная, что невозможно напиться. Эта вода как пропитана самой жизнью, самой силой земли, она совсем не похожа на воду из колодца…

Ручей начинается в лесу, неподалеку от дома. В доме живет мать, там всегда пахнет травами и глиной. Ручей идет в поле, там много цветов и трав, из-за холмов ветер приносит запах вереска. С поля он стекает в реку, а до нее идти далеко, а за ней деревня. В деревне живут люди, к ним лучше не соваться. Люди, лишенные дара, совсем как дикие звери.

Какой дом, какое поле, где я все это видела, когда я о таком думала? Я не могла понять. Но странные воспоминания продолжали прибывать, я вспоминал лицо матери, которая не была ей… Или была?…

Невысокая полноватая женщина в простом платье стоит напротив. У нее иссиня-черные волосы и блестящие глаза, от нее пахнет травами и глиной, ее руки как всегда испачканы, в волосах сено.

Женщина смотрит на меня ласково и улыбается, я чувствую, что тоже улыбаюсь, тоже… люблю ее. И я знаю ее всю жизнь, знаю, как никого другого. Никого роднее ее у меня нет. Ведь она моя мать.

— …Я верю в тебя, дочка. Однажды и птенцы улетают из гнезд. Тебе пора… Ах, ты уже такая взрослая! И куда только время подевалось?

Дочка? Я ее дочка? Странно, я ведь вовсе не…

Нет, быть не может, моя мать выглядит совершенно по-другому! Кто я? Почему женщина так смотрит на меня, почему я ее знаю? У меня галлюцинации? Почему мне кажется, что моя мать и я — это другие люди?

— Ты уверена, что хочешь уйти сегодня? — вдруг обеспокоенно спросила женщина. — Я волнуюсь…

Нет, я не уверена, мне плохо… Мама, у меня что-то с головой, мне мерещится, что я не я…

Так хочется это сказать, но я говорю совсем другое. Само вырывается, я даже не собиралась это говорить.

— Мама, мне уже шестнадцать. Я могу о себе позаботиться, ты хорошо меня учила!

— И вправду, тебе давно пора уходить, искать своего пути… — вздохнула Риита. — Жалко, что у тебя нет маленькой сестрички, мне будет так одиноко здесь.

— Мам, мне пора…

— Ну да, конечно, — женщина улыбнулась, как будто солнце выглянуло из-за туч, стало тепло и светло.

Риита шагнула ко мне и обняла, я уткнулась носом ей в шею, вдыхаю уже такой родной запах трав и глины…

— Мам, я тебя не забуду, ты не бойся! Я вернусь! — на глазах выступили слезы, так не хочется с ней расставаться!.. Но надо. Путь сельских клуш начинается с выхода замуж, а мой путь начнется тогда, когда я покину свою родительницу.

— Я тоже никогда не забуду тебя, дочка, — вздохнула женщина, гладя меня по голове. — Твои сестры никогда не возвращались, но ты возвращайся! Ты ведь у меня последняя, младшая… Дадут боги, ты найдешь себе мужа и вернешься ко мне, чтобы показать внуков.

— Муж это удел деревенских! Корову проще содержать, чем одного мужика, мороки с ним столько… Я не хочу себе мужа.

— Хах, дурочка ты еще! — весело рассмеялась женщина, отпуская меня. — Ну ступай. Я буду ждать о тебе известий, дорогая.

— Мир еще узнает мое имя и прокричит его так, что ты непременно услышишь даже здесь, в лесу, обещаю! — улыбаюсь и пускаюсь вон из дома, по тропинке в деревню.

Мой путь начался.

— Бэйр, очнись, ты бредишь! — рев на ухо, будто из трубы, мгновенно меня разбудил, я резко открыла глаза и села на кровати…