Зал неумолимо погружался в прострацию — выдернули среди ночи, заставили проголосовать за снятие Первого секретаря, а теперь зачем-то рассказывают про Африку.

— Наши внешнеполитические ведомства работают на твердую «отлично», — продолжил Варданян. — Установление социализма в некогда капиталистических странах, укрепление международных связей с союзными, социалистическими силами — эти очевидные и крайне значимые успехи характеризуют работников внешнеполитического аппарата наилучшим образом. Однако от ошибок и головокружения от успехов не застрахован никто, и тактические плюсы от поддержки режима диктатора Бокассы могли затмить товарищам глаза. На долгой дистанции Бокасса послужит рычагом маргинализации социалистического движения в глазах капиталистического обывателя, отдалив неизбежную победу социализма во всем мире. В связи с этим, как временный исполняющий обязанности Первого секретаря ЦК ВЛКСМ, я выношу на голосование вопрос о проведении митинга на Красной площади с требованиями прекращения экономической и дипломатической поддержки режима диктатора Бокассы. Назначить его предлагаю на завтра.

Суббота, удобно.

— Работай! — шикнул я на растерявшегося модератора.

Трясущимися руками сняв очки, он с видом идущего на казнь вынес вопрос на голосование. Товарищи книжечками трясти не спешили, поэтому мне пришлось подать пример. Следом за моим билетом в воздух взметнулись остальные. Единогласно!

Партии и Правительству моя самодеятельность не понравилась, поэтому они меня похитили через исполнителей в виде «номерной» охраны — позвонив Пятому на размещенный в машине «Алтай», велели доставить меня на конспиративную квартиру. Голос оператора из трубки было хорошо слышно и мне, поэтому я тут же принялся придумывать план побега:

— В принципе, выпрыгнуть из машины у меня получится — я давно готовился к такому повороту: пробка, в которой мы сейчас стоим, подходит идеально.

Пятый, естественно, не ответил.

— Вы за мной побежите, но я заметил, что вы хромаете последнюю пару дней. Полагаю, сменили обувь, и у вас теперь мозоль.

Пятый неуютно поежился.

— Проблемой таким образом является «наружка» из следующей за нами машины, — указал я за спину. — В квартале отсюда, под трансформаторной будкой, у меня закопан парабеллум — если успею добежать, перестрелять охрану у меня получится — они-то в меня стрелять не станут.

— Это будет нечестно, — заметил Пятый.

Треснула броня — Ткачев и не таких из душевного равновесия выбивал!

— Нет у меня парабеллума, — вздохнув, признался я. — И правы вы — нечестно стрелять по тем, у кого запрет на ответную стрельбу. Особенно если они — сограждане.

Пятый с видимым облегчением кивнул — если я в самом деле убегу, размер ЧП и количество летящих голов даже представить трудно. Повернувшись к заднему сиденью, я открыл свой портфель и достал оттуда выращенный во Вьетнаме манго. Повернувшись обратно, из бардачка вынул ножик. Вынув манго из оберточной бумаги, принялся его чистить, складывая кожуру в бумагу:

— Когда-то я ходил в школу. Там у нас были уроки про Римскую Империю. Одна девочка — Клавой ее зовут — спросила, почему рабы не убегали. Я тогда объяснил, что любой Империи необходим мощный силовой аппарат. Мы — не исключение. Даже будь я обычным уголовником, а не фигурой мирового масштаба, мне бы пришлось попотеть, чтобы спрятаться от власти. Но реально глухих уголков у нас много, и, если человек согласен жить в лесу, забиться в тайгу до истечения срока давности преступления в целом реально. Но мне в тайге будет скучно.

Впившись зубами в плотную, сладкую мякоть, прожевал кусочек и продолжил:

— Но вот конкретно мне от Советской власти сбежать невозможно в принципе. Едва я выпрыгну из машины, в действие приведут специальный план. Моя поимка станет приоритетом номер один, и все сотрудники силовых служб — включая армию и даже свободных от тушения пожаров МЧСников — встанут на уши. Первым делом оцепят иностранные посольства — они, как бы грустно не звучало, для меня единственный вариант. Впрочем, он от совершенства далек — в настолько критической ситуации посольство тупо штурманут, перебив всех, кто сопротивлялся. Холодная война из привычного состояния перейдет в фазу кризиса, но, полагаю, договорятся — такой пропагандистский «кейс», особенно если я при штурме помру, нашим врагам будет полезнее обмена ядерными ударами.

Дедушка как бы нечаянно этот план на столе «забыл», позволив мне посмотреть. По принципу «доверяй, но проверяй», полагаю. Пятый до комментариев не снизошел, поэтому я открыл окно и обратился к сидящему в занявшей правую полосу дороги «тойоте» мужику, который давненько на меня таращился — узнал:

— Добрый вечер, товарищ.

Он открыл окно:

— Добрый вечер, Сергей.

— Если я бесследно исчезну, передайте всему миру, что я стал юродивым и ушел в лесной скит.

Товарищ похлопал на меня глазами, а Пятый не выдержал:

— Клоун!

— Шучу! — успокоил я мужика.

— Слушай, пока красный горит, дай автограф, — подсуетился тот и за неимением других бумаг протянул мне дорожный атлас.

Я расписался, отдал, светофор порадовал зеленым светом, и мы поехали дальше. Взяв трубку «Алтая» сам, я отзвонился домашним, предупредив, что домой я сегодня ночевать не приеду. Вопросы адресовать деду Паше — пусть объясняет разгневанным дамам, почему любящий дядя, брат и отец в одном лице вынужден тратить драгоценное время на сидение в конспиративной квартире, хотя все дела можно обсудить во дворе судоплатовского дома — там ничуть не менее безопасно, чем здесь.

В темные времена, когда жилищный вопрос государство решало своими силами, согласно утвержденному графику — то есть неплохо, но хотелось лучше — немалая часть конспиративных квартир использовалась для конспиративного — то есть не совсем законного — проживания КГБшников. Не законного по документам, но, если оперировать не сухими бумажками, а моей любимой социалистической справедливостью, приемлемого — если помещение простаивает без дела и едва ли для оперативно-разыскной-шпионской работы будет применяться, почему бы не заселить туда «бурильщика»?

Квартира на третьем этаже хрущевки с окнами на ничем непримечательный дворик со спешащими нагуляться перед приходом темноты детьми была как раз из таких: в холодильнике завалялась забытая упаковка рыбных полуфабрикатных котлет с вышедшим полгода назад сроком годности, в туалете обнаружился плакат Мерилин Монро — и это КГБшник вешал, разве так можно? Почему не отечественная, например, Варлей?

В единственной комнате на подоконнике стоял горшок с торчащей из него палочкой. Сухие листья вокруг вызывали к засохшему цветочку жалость, а большое красное пятно на лишенном простыни матрасе на ржавой кровати прекрасно гармонировало с плакатом в туалете, позволяя установить особенности характера бывшего жильца — полагаю, любитель поспать в винной луже и полюбоваться на заграничный секс-символ уже в КГБ не работает — чистки проводятся в штатном режиме, и такой деятель под одну из них неизбежно попал бы.

От нефиг делать я отмыл пятна с чайника при помощи нашедшейся на кухне соды, наполнил водой и поставил на плиту, приговаривая:

— Придут гости, а у нас все как у людей — и чайник как новенький, и кипяточек поспел. А есть ли чай?

Обыскав шкафчики, не нашел искомого и выдвинул инициативу:

— Товарищ Пятый, пойдемте до гастронома? Придут гости дорогие, а нам и на стол поставить нечего — подумают, что мы голодранцы какие-то.

Вздохнув, сидящий на продавленном старом диване Пятый поделился мечтой:

— До отпуска доработаю и напишу рапорт о переводе в Первый отдел. Буду сидеть в заводоуправлении, сушки с бухгалтершами трескать и бумажки перебирать. Во жизнь будет!

— Как только сотрудник охраны делится со мной планами на будущее, он почти сразу попадает в больницу, — поделился я в ответ статистикой.

Дав слабину, Пятый поежился, подошел к окну и на всякий случай задернул шторы, заменив вечерний сумрак тусклой лампочкой.