Переодеваюсь на автомате, проверяю документы, забираю фуражку, тихо выхожу. Так же машинально завожу машину. В ушах крики Каринки, перед глазами — Агата. Вжать педаль в пол, въехать в первый попавшийся столб. Так легко со всем покончить, плакать никто не будет. Нога опускается сильнее, иду на обгон, сердце бьётся в горле. Визжат тормоза на светофоре, отрезвляет. Совсем рассудка лишился. Дебил, блядь. Утыкаюсь лбом в руль, мычу.

Соберись, тряпка. Соберись, выдохни. Прими последствия. Вернусь — буду доверие дочери завоёвывать. И с Костиком тоже поговорить надо. Сейчас? Или через год-другой? Сейчас, Марат.

— Ты не прошёл тест, — говорит Андрей, наш врач, и пристально смотрит на протокол медосмотра. — Что случилось?

— Ничего, — улыбаюсь, а у самого ладони мокрыми становятся.

— А если честно? Марик, не пущу, сам знаешь.

Блядь. Стискиваю виски, пальцами, провожу ладонью по лицу.

— По ходу, с женой развожусь.

— Понятно. — Андрей кивает и ставит красную печать на протоколе. — Зайди к кадровикам. Отвод от полётов на неделю по медицинским показаниям. Решай свои дела, приводи нервы в порядок.

Забираю бумаги с ощущением свободного падения. У дверей догоняет любопытное:

— Кто виноват-то?

Поворачиваюсь, криво улыбаюсь:

— А сам как думаешь?

Марат

Не могу сейчас домой. Не могу, и всё тут. Сижу в машине и не знаю, куда дальше, зачем. Можно в нашу гостиницу, но Андрей наверняка разнесёт, потянутся сочувствующие, через это прошедшие и желающие помочь. У Карена сегодня рейс. Мой. А я за бортом. Думаю, где у нас поблизости могут быть гостиницы, открываю карту. Хочется забиться в нору и сдохнуть там. Привести мозги в порядок? Хуй там, они у меня пропеллером взбиты в кашу.

Бронирую номер, по пути заезжаю в магазин, набираю разной хуйни, бросаю, не глядя, в корзину. Туда же пару бутылок вискаря, колу. Нажраться от души, забыться, уйти от проблем. Обычно их встречал глаза в глаза, но сейчас не могу сам на себя смотреть.

Номер с двуспальной кроватью, приличный. Мы в таких с Агатой останавливались, когда встречаться начали, а уединиться негде было. Половину стипендии на них сливал и не жалел. Когда всё пошло не так? Или с самого начала начал неправильно, когда поставил на первое место не чувства к Агате, а расчёт?.. Когда увидел тестя и подумал: хочу так же. Чтобы жена дома ждала, в рот заглядывала. Наши с Агатой отношения с самого начала были не про «на равных».

Она совсем другая, не тот образ, что себе нарисовал и оживил. Сейчас просто глаз не отвести, при одном только взгляде аритмия начинается. Столько скрытой силы в жестах, взгляде, интонации…

Сажусь на пол, прислоняюсь к кровати и достаю бутылку. Не верится, что потерял. Так просто. Только сейчас начинает доходить, отдача бьёт в голову. Срываю пробку, присасываюсь к горлышку. Выдыхаю, проглотив, на глазах выступают слёзы.

Каринка. Простит ли когда-нибудь? Хочется верить, что простит. Не сразу, но простит обязательно. Всё, что необходимо, для этого сделаю. И Костик. Как ему вообще это объяснить, он же такой маленький! Бля-я… Придётся с Лялькой обсудить. Видеть эту суку не хочу, как отрезало. Вещи у неё забрать надо. Или хуй с ними, пусть выбрасывает?

Новый глоток согревает горло. Достаю из пакета банку с колой, запиваю. Кусок в горло не лезет, все эти нарезки мясные хуй пойми зачем набрал.

За бортом. Ненужный, значит. Как так-то? Почему? Всё так хорошо было, когда по пизде пошло?.. Половина бутылки выпита, голова наливается чугуном. Упираюсь затылком в кровать, вытягиваю ногу. Надо было переодеться, форма помялась. Во что переодеваться? Я без вещей совсем, лететь же собирался. С трудом поднимаюсь, раздеваюсь, иду в душ. Под тёплой водой голова гудит сильнее, приходится упереться в стену руками. Смотрю вниз, хмыкаю:

— Из-за тебя, дружок, все проблемы, да?

Член молчит, а мне ответ и не нужен. Самому себе объяснить не могу, нахуя на Ляльку полез. Точнее, нахуя как раз знаю: сочная, так и захотелось откусить. Надо было на этом и остановиться. Чем привлекла? Явно не доступностью, за этим добром всегда можно к стюардессам сходить. На хую божественно вертелась? Тоже нет. Бывало и лучше. Почему её выбрал заменой Агате? Агату вообще можно кем-нибудь заменить?

Горько. Хочется кожу содрать. Выбираюсь из душа, надеваю халат, смотрю в зеркало. Мудак ты, Маратик. Со всех сторон, куда ни посмотри, конченный мудак.

Накрываю на стол, включаю телевизор — тишина давит на уши. Таким одиноким как сейчас никогда себя не чувствовал. Одиночество окружает, как в вакуум погрузили. Ещё недавно всё было: жена, любовница, двое детей. Сейчас лопнуло. Ни ху-я. Есть ли смысл сражаться, удерживать Агату? А как я без неё? Без обеих своих девочек? Вспоминаю наш последний отпуск, когда зимой отмечали Новый год на Красной Поляне. Сука, я даже тогда умудрился к Ляльке смотаться. Ебались как кролики, потому что всегда два часа свободных было. Секс тот почти не помню, а вот блестящие Каринкины глаза, когда в снежки играли перед домом — помню ещё как. И как Агата голову на плечо положила вечером, перед камином. Не ценил тогда. Закрываю глаза, горло сжимается. Сука, забыл, когда в последний раз плакал.

Просыпаюсь с гудящей головой. Не помню, как отрубился. Телек работает, на часах — семь утра. Перегар висит в воздухе, во рту кисло. Понедельник — день тяжёлый, как ни крути. Даже если ты в этот понедельник свободен. Завтрак в номер, вкуса еды не чувствую, сплошной картон. Надо ехать домой, только дом ли теперь там? Вчера утром надеялся всё исправить, сейчас понимаю — опоздал.

Номер забронирован на три дня, пока поживу тут. Надо квартирантам сказать, чтобы со следующего месяца съезжали. Что делать с квартирой? Как будто есть варианты… Девочкам оставлю без разговоров. Себе только машину оставлю, у Агаты своя. Благородно? Скорее, плата за боль, которую им причинил. Господи, как же хочется закрыть глаза, а открыть пять лет назад! Как там фильме было, когда он одно слово на стене написал, и всё изменилось? Нет. Я бы тоже «нет» написал на руинах разрушенной семьи.

Надо с Костиком поговорить, не откладывая. Пишу Ляльке, предупреждаю, что к садику приеду. Прочитала, спрашивает: зачем? К тебе, блядь, просится! Ясно же, что к сыну. Отправляю голосовое:

— Хочу поговорить с Котом.

Думаешь, ему нужна сейчас твоя правда?

Пишет, не голосовым. Можно позвонить, но её голос слышать не хочу. Нужна ли четырёхлетнему ребёнку правда? Он и не поймёт особо. Но хочу, чтобы знал, что его люблю, и что у него есть старшая сестра, к которой часто езжу. Придёт время, расскажу всё, о чём бы ни попросил, но хочу, чтобы о Каринке уже сейчас узнал. Надеюсь, Лялька не станет против меня настраивать. Говорит, что отпросится раньше с работы и приедет к трём, после тихого часа.

Домой приезжаю, пока там никого нет. Каринке пока лучше на глаза не показываться, хотя бы пару дней, пусть потихоньку новости в голове уложит, потом начну мосты наводить. Стою на пороге, дышу и не могу надышаться. Раньше не замечал, как тут пахнет: по-родному. Неповторимый аромат, который появляется, когда долго живёшь на одном месте. Глаза печёт. Мне теперь сюда как гостю приходить, выходит?..

Медленно хожу из комнаты к комнате. Везде рука Агаты чувствуется, всё стильно и вместе с тем уютно. Помню, как в Провансе были, как она эту вазу выбирала, а потом через границу везла и боялась, что разобьётся. Или картина на шёлке из Китая, купленная на блошином рынке в Самарканде… Каждая подушка на диване с историей. И фотографии наши везде… Не везде. В спальне только она и Каринка, остальных нет, и пустота над изголовьем притягивает взгляд. Чувствую, как дыра в груди разрастается и затягивает.

С собой беру немного вещей — остальное у Ляльки потом заберу. Выхожу, не оборачиваясь, жмурюсь, когда дверь за спиной закрывается и щёлкает замком.

— О, Маратик, здравствуй! — из лифта выходит соседка, тётя Полина. — С рейса или на рейс?