Сажусь перед столом, нервно перекладываю бумаги. Ничего не могу прочесть, тем более понять.

Интересно, а Вадим ушёл?

Чтобы не вернуться к двери, насильно увожу себя в другую сторону, отправляюсь в комнату. Надо посмотреть на дочь, вдруг мы разбудили её разговорами. Но Санька безмятежно спит.

Возвращаюсь на кухню. По пути выключаю свет и подхожу к окну. Не хочу, чтобы Вадим заметил меня, если сейчас стоит внизу. Но никого у подъезда не вижу. Двор почти пустой. Редкие прохожие мелькают то тут, то там в тусклом свете фонарей еле различимыми тенями. Но на Вадима они ни капельки не похожи.

Не знаю, сколько я так простояла, наверное, полчаса. Мне точно стало легче. Дыхание успокоилось, пульс бьётся реже. Только тело затекло оттого, что долго нахожусь в одной позе.

Потягиваюсь. Ладно, утро вечера мудренее. Надо хотя бы попытаться уснуть.

Вдруг снова раздаётся звонок. И сердце, тяжело бахнув, разгоняется со скоростью спорткара.

Ну, что такое Вадим творит? Он же Сашу разбудит! И я решительно направляюсь к двери. Не для того, чтобы снова увидеть, просто хочу прогнать.

Резко распахиваю её со словами:

— Я тебе всё сказала, что ещё надо?

На полуслове изумлённо замолкаю. На пороге стоит незнакомый мужчина.

У квартиры стоит невысокий мужчина неопределённых лет с одутловатым лицом и короткой, неряшливой, запущенной бородой.

Взъерошив и без того неопрятные, давно немытые волосы дрожащей рукой с грязными ногтями и татуировками в виде перстней, он широко щерится:

— Лариса? Доброго вечерочка.

От его улыбки кожа лица, желтоватая и морщинистая, собирается неровными заломами, и сразу становится заметно, что во рту очень мало зубов.

Нахмуриваюсь, пытаюсь собраться с мыслями, вспоминаю, кто это может быть? Сантехник, что ли? Или дворник? Кажется, да. На дворника похож, хотя я, конечно, особо не приглядывалась… И чего ему нужно? Почему именно ко мне зашёл?

— Добрый вечер. Слушаю вас.

— Геннадий, — торжественно представляется мужчина, по-гусарски подкручивая усы. — за авансом пришёл.

— Ой… — теряюсь я от неожиданности.

И в этот момент на этаже разъезжаются двери лифта, из него выходит Вадим. В одной руке держит бутылочку с минеральной водой, в другой сигареты.

Увидев нас, расширяет глаза:

— Эт что? — уточняет у меня, чуть склонив голову к плечу, — не успел за сигаретами выйти, а тут…

Геннадий возмущается:

— Не «что», а «кто». Я муж Ларисы… Как тебя по батюшке? — поворачивается ко мне.

— Вячеславовна, — растерянно запахиваю халат поглубже.

— Ларисы Вячеславовны, — подмигивает он мне опухшим глазом с паутиной красных сосудиков и торжественно завершает, — и отец её дочери.

Вадим, который как раз в эту минуту, открутив крышку бутылки, делает глоток воды, давится ей и заходится в кашле.

— Чтооооо? Что ты сказал, мужик?

Он отставляет на пол бутылку, берёт его за грудки и приподнимает. Геннадий намного ниже ростом, поэтому его ноги отрываются от земли и болтаются в воздухе. Не раздумывая, Вадим бьёт его в лоб своим, опускает обратно.

Рычит:

— Ты ничего не попутал, пень берёзовый? Ещё всечь, чтоб соображать начал?

— Чего сразу всечь-то? Чо ты рамсишь, ты ж не голимый, я вижу, — обиженно лопочет Геннадий, — я подработать пришёл, ничего больше. Аванс только возьму и уйду.

В соседней квартире кто-то громко чихает, судя по звуку, прямо около глазка. Господи, какой стыд…

— Вадь, не надо, отпусти его, соседи… — жалобно встреваю я.

Но бывший не реагирует.

— Какой ещё аванс? — снова встряхивает мужчину.

С того чуть не сваливаются грязные джинсы с обтрёпанными швами, он подхватывает их и держит за пояс в области бёдер.

— Какой-какой, обычный аванс, за отцовство.

— За какое ещё «отцовство», не пойму⁈

Вадим резко оборачивается ко мне, из глаз искры летят, ноздри возмущённо раздуваются:

— О чём он? Это чмо и есть Санькин отец, что ли⁈

Испуганно, быстро-быстро машу головой.

— Нет, нет, ты что…

— А фиг ли ему надо от тебя тогда?

— Аванс, — сипит Геннадий, — просто аванс. За то, что отца буду для её дочки изображать. Двести рублей в час. По объявлению я…

Вадим отпускает его. Кладёт широкую ладонь на затылок, пренебрежительно, но уверенно направляет к лифту, нажимает кнопку и заталкивает внутрь:

— Чтоб больше тебя здесь не видел, тень человека.

Тот словно не обижается, жалко бормочет:

— Командир, дай хоть на метро, я ж потратился, пока сюда ехал.

Вадим не глядя достаёт из кармана крупную купюру, суёт Геннадию. Тот присвистывает и подобострастно частит:

— Спасибо, командир. Я понял, ты теперь отец её дочки, ну, и без вопросов. Хорошо, когда бизнес-конкурент подходит разумно…

Двери закрываются, лифт трогается, дальше уже не разобрать слов.

Вадим поворачивается ко мне. Надвигается неумолимо. Когда подходит в упор, инстинктивно делаю несколько шагов назад.

Он снова оказывается в квартире. Невозмутимо снимает с себя толстовку, цепляет за капюшон на крюк трёхногой вешалки. Медленно с надменным выражением лица, запирает дверь.

Наконец, возвращается ко мне.

Пытливо смотрит в глаза:

— Что за дичь ты творишь? Может, теперь расскажешь?

Несколько лет назад

— Что за дичь ты творишь, Вадим? — бубню себе под нос, раз за разом набирая номер мужа.

В ответ раздаются длинные гудки. Он не отключил телефон, просто не отвечает.

Я сижу на постели рядом с дочерью. Так и не прилегла после того, как мы с Вадимом поругались, и он ушёл.

На часах уже девять утра, но мы так ни разу и не поговорили. В мессенджере подсвечены двумя зелёными галочками только мои сообщения. Их там, наверное, уже около ста штук. Все прочитаны, но ни на одно из них реакции не последовало. Я ругалась, уговаривала вернуться, звала домой, и тут же угрожала выгнать, если только появится на пороге. Признания в любви перемешаны с обещаниями ненавидеть всю оставшуюся жизнь. Я умоляла его простить меня, и тут же обвиняла сама. Этой бессонной ночью я устала до изнеможения. Голова гудит, пульс бьёт в виски, как будто это не кровь толкается в стенках артерий, а чугунные молоточки беспорядочно колотят в кости черепа.

— Мама, а печенька есть?

Вздрагиваю, резко прихожу в себя. Кошмар, я даже не заметила, что дочка проснулась… Она сидит на кровати, сонная, с надутыми губками, с отпечатками пальчиков на щёчке.

Моё солнышко, так люблю её. Но именно сейчас не могу, ничего не могу… Я с ума схожу от мыслей, что с Вадимом произошла беда. Если он очень злится на меня, не хочет разговаривать, то почему просто не отключил телефон или не отправил мой номер в чёрный список? Да. С ним определённо что-то плохое произошло… Я должна найти его.

Подрываюсь. Спешу к шкафу, достаю оттуда Санькины брючки, футболку, кофту тёплую:

— Одевайся, — кладу рядом с ней, — сейчас к бабушке поедем, там покушаешь.

Дочка неловко начинает собираться. Мои руки нервно дрожат, когда я натягиваю джинсы и водолазку. Иду в ванную, брызгаю на лицо ледяной водой. Не смотрю в зеркало, вслепую расчёсываю волосы, собираю их в гульку.

Вызываю такси, одновременно помогая Сашеньке застегнуть пуговички.

— А мы к какой бабушке?

— К бабе Оле.

Мои мысли сейчас похожи на снежную бурю, они холодные, колючие и беспорядочные, закрывают собой всё вокруг. Мне даже дочку не видно в этом урагане, а мысль только одна, чтобы скорее всё закончилось.

Через двадцать минут мы выходим у ворот дома свёкров. Держу сонную Сашу за ручку, упрямо жму кнопку звонка.

Наконец, калитка распахивается.

— Лариса? — фальшиво улыбается свекровь.

Она странно выглядит, глаза виновато бегают, закрывает собой калитку, не пускает внутрь.

— Ольга Петровна, мне очень нужна ваша помощь. Пусть Саша с вами посидит недолго.