Она была в коричневом льняном платье, ее голову покрывал простой чепец, а не темная кружевная мантилья. О чем я только думал? Мне стало стыдно за свои нелепые подозрения. В тот момент я видел перед собой миловидную молодую женщину. Вовсе не ведьму.

Когда она направилась в сторону леса, я почему-то устремился за ней, хотя уже давно собирался убраться восвояси.

Она спокойно шла впереди, даже не подозревая, что за ней следят. По крайней мере, мне так казалось. Я же тихонько переходил от дерева к дереву, чтобы в случае чего спрятаться.

В какой-то момент я потерял сеньору из виду. Ее силуэт вновь исчез в мутной дымке так же внезапно, как и в предыдущую мою прогулку по лесу.

Тут кто-то коснулся моего плеча. Я решил, что это бес.

Душа ушла в пятки. Я обернулся.

Какого же было мое облегчение, когда я увидел перед собой не гнусного беса, а сеньору Альварес. Кажется, я был так растерян, что слабо улыбнулся, словно какой-то чудак.

Она серьезно смотрела на меня. Впервые я смог разглядеть ее вблизи: аккуратные черты лица и глубокие темные глаза, в которых читалась скрытая печаль.

– Вы следите за мной, преподобный? – холодно спросила она.

Я не нашел, что ответить. Все было слишком очевидно. Меня застали врасплох.

– К-как вы оказались у меня за спиной? – только и сумел выдавить я. – Я ведь шел за вами!

– Это лес, мистер Мейтленд. Тут легко можно сделать крюк и даже не заметить этого.

– Простите меня, сеньора, – сказал я искренне. – Кажется, я совершил большую глупость. Я лишь хотел убедиться, что вы…

– Оставьте свои объяснения. Мне не впервой попадать под подозрения.

– Сеньора…

– А если бы вы решили, что ваши подозрения правдивы? Вы бы рассказали всем? Вы бы обрекли меня на костер?

Она смотрела строго, но я снова различил в ее взгляде подавленную боль от пережитых страданий.

Прости меня грешного, Господи. В тот миг, посмотрев в глаза чужестранке, я был готов отпустить ей любые грехи. Я бы не выдал ее, будь она в самом деле ведьмой! Почему? Не могу объяснить.

– У вас есть прекрасная возможность почти все время проводить в храме, сэр. Не пренебрегайте ею. На вашем месте я бы не покидала этот последний островок спокойствия и благодати, – сказала она на прощание и ушла.

Я не стал ее удерживать.

XII

Положение Амбер-Клифа осложняется с каждой неделей. И я вновь стал сомневаться во всех и во всем. Как ни прискорбно, я уподобился большинству. Мною овладевают те же страхи, что и остальными. В голове не мысли, а каша. Я смешиваю все в одну кучу. И мне все сложнее прислушиваться к голосу разума. Загадочные исчезновения, странный туман, необъяснимая наукой эпидемия, явление беса. Почему все это происходит именно здесь? Почему именно с нами?

Разговор с сеньорой Альварес произвел на меня сильное впечатление. Увы, я чувствую, что это впечатление потихоньку ослабевает, как и вера в ее непричастность. Где она была в ночь, когда пропали дети? Я слышал, что она якобы просидела у постели больного мистера Рида до самого утра. Но что, если ведьма может находиться в двух местах одновременно?

И эти ее слова о пребывании в храме. Что это было? Предупреждение или угроза?

Снова думаю о постриге. Однажды я уже стоял на пороге. Когда все это закончится… Если все это закончится, я бы хотел наконец открыть эту дверь. Пора признать, мирская суета меня истощает. А события, свидетелем которых я стал, только доказывают, что я недостаточно хороший викарий…

Я оказался в Амбер-Клифе по воле Господа и потому буду делать все, чтобы помочь прихожанам, но после хочу уйти на покой, подальше от мирского.

XIII

Порядком измучившись, я решил оставить все мысли о том, что сеньора Альварес может быть в чем-то замешана. Ведь у моих подозрений нет никаких реальных оснований.

«Хватит! Это вообще не мое дело – вынюхивать обо всех правду, словно ищейка!» – вот о чем твердил я сам себе.

Не знаю почему, но я верю в невиновность сеньоры Альварес. Или все дело в том, что мне только хочется видеть ее такой? Обычной девушкой. И все-таки обычной ее не назовешь… Господи Боже! Я ведь не из тех, кто млеет перед хорошенькой женщиной! Как бы там ни было, у меня нет никаких доказательств!

Я решил вернуться к своим обычным обязанностям. А еще начал поститься. Только хлеб и вода. Ничего больше.

Через полчаса проповедь. Нужно подготовиться.

XIV

Глупец! Как я был наивен!

Ведьмина лихорадка подкосила и меня. Кто бы мог подумать!

С момента последней проповеди прошло уже несколько часов. Я до сих пор не знаю всего, но кое-что понял. Увы, слишком поздно! Кто будет слушать обвиненного в колдовстве?

Перед последней службой в мою подсобку постучали. Это была сеньора Альварес в своем мрачном одеянии, в котором она всегда появляется в храме. Темная вуаль покрывала ее голову.

Она принесла мне родниковой воды. Признаюсь, с одной стороны, мне была приятна ее внезапная забота и внимание. С другой, мне почему-то стало не по себе, но я отбросил сомнения, решив довериться симпатичной малознакомой женщине. Я залпом осушил стакан, что она подала мне, и успокоился.

«Такая, как сеньора Альварес, не может умышленно нести вред другим», – решил я.

Сперва все было прекрасно. Я был воодушевлен столь любезным жестом.

Прежде чем начать проповедь, я окинул взглядом зал, полный прихожан, отыскал сеньору Альварес и сдержанно улыбнулся ей. Она потупилась. Тогда меня это ничуть не смутило. Сейчас же, когда я пытаюсь воскресить в памяти этот момент, мне кажется, что лицо ее обрело скорбное выражение.

На сей раз сеньора была не одна. Рядом с ней сидела Констанция Циммерн.

Мне стало плохо во время проповеди. Я был так поглощен собственной речью, что не сразу заметил, как у меня подкосились ноги. Я вцепился в кафедру и продолжал говорить. Я снова искал взглядом прекрасную сеньору, но не успел. Очень быстро все померкло, и я провалился во тьму.

Иногда сознание возвращалось. Я слышал шум голосов, чувствовал, как меня куда-то несут.

Очнулся я в одном из подвальных помещений церкви, в бывшей темнице Элизабет Джой. Предчувствую, темная комнатка эта отныне станет моею кельей. Здесь я пишу эти строки. При мне остался молитвенник и вложенные в него записки с карандашом. Как хорошо, что с Кембриджских времен я не утратил привычку всюду носить с собой эти вещи.

Никто не остался, чтобы поговорить со мной, чтобы хотя бы предъявить обвинения. Меня просто заперли здесь, не удосужившись даже приставить надзирателей. Пусть никого нет поблизости, но, покуда со мной вера, я не одинок.

На полу, рядом с собой, я нашел листок бумаги с печатью старосты, где рукой одного из членов совета выведено, что я признан одним из подозреваемых в деле о ведьмовстве и что мою судьбу, как и судьбу прочих, определят ведьмоборцы.

Incredibile dictu!9

XV

Я совсем сбит с толку!

Она обрекла меня на заточение, но зачем-то регулярно приходит проведать.

Я знаю, я чувствую, что это она!

Как и прежде, ее появление и уход почти невозможно заметить. Но дважды в день около решетчатого окошка появляется немного еды и питья.

XVI

Всю ночь я провел в молитвах, собравшись не спать столько, сколько потребуется, чтобы наконец-то застать ее утренний визит. Всякий раз я успеваю заметить, как мелькает ее маленький силуэт, и на этом все.

Оконце своей кельи я оставил открытым настежь, чтобы мне было проще заметить ее появление.

Стоило солнцу взойти, как на меня навалилась усталость. Увы, я клюнул носом и снова все проморгал. Меня разбудил сложенный клочок бумаги, свалившийся мне на лицо.

Короткая записка была написана аккуратным почерком на латыни.

Я и не знал, что она столь образована!

Решил переписать сюда содержание этого послания:

«Простите, если сможете. Так было нужно. Здесь, в доме Господнем, вам сейчас безопаснее, чем где-либо.