Дмитрий Морфеев
Красный утес
Пролог
Я не думаю, что это пустая басня.
Если есть жизнь, почему не может быть
средств для бесконечного продления ее?
Г. Р. Хаггард, Она
Однажды прекрасная Констанция Циммерн спустилась в погреб, оступилась на лестнице и уже не смогла подняться обратно.
Напрасно она ждала спасения. Некому было прийти ей на помощь. Ее главный защитник, красавец-муж, отправился в дальние края и уже долго не возвращался.
Благодаря съестным запасам обездвиженную Констанцию не постигла голодная смерть. Медленно и безрадостно плыли дни, вскоре обернувшиеся неделями. И только певчая птичка, запертая в клетке, разделяла ее участь. Чтобы скоротать время и не лишиться рассудка, все свои мысли девушка записывала в дневник, который всегда носила с собой.
Через некоторое время несчастную все-таки нашли. В погреб спустился незнакомец и предложил ей шанс на спасение.
Чистая душой и сильная духом, Констанция долго отказывалась от странного договора. И все же настал день, когда под гнетом боли и отчаяния она решилась: горькое вымученное согласие слетело с ее уст. Один миг, один неверный шаг, перевернувший все.
***
Очнулась Констанция там же, где сознание покинуло ее. В погребе, ставшем ненавистной клеткой.
Где-то вдали пел свою звонкую песенку жаворонок. Белые солнечные лучи пробивались сквозь щели в кладке, а подвальную затхлость чуть-чуть развеяло притоками свежего воздуха.
«Стало быть, уже утро, – подумала Констанция. – Вот бы еще хоть раз увидеть рассвет».
Тут она вспомнила все, что случилось накануне: незнакомца чудаковатой наружности и страшную сделку.
«Верно, я тронулась умом, – задумалась Констанция, пытаясь унять дрожь. Случившееся пугало, хоть и казалось иллюзорным. – Право, все это дурное наваждение. И странный человек, и соглашение. Ведь дверь из дуба и заперта на стальной засов: никто не мог сюда спуститься, не выломав ее. И Рейнер ею так гордился…»
Рейнер… Сейчас воспоминания о муже безжалостно пронзали сердце, словно сталь рапиры.
Отогнав гнетущие мысли, Констанция посмотрела на полки, запасы с которых обеспечивали ей пропитание. На двух нижних, до которых она могла дотянуться, лежа на спине, почти ничего уже не осталось. Констанция удрученно вздохнула. Как назло, она была очень голодна.
На третьей полке стояла вытянутая баночка с джемом. Констанция нащупала дощечку, с помощью которой обычно доставала продукты, и осторожно попыталась дотянуться ею до банки. Деревяшка доставала до стекла, но всякий раз неизбежно соскальзывала, а банка оставалась неподвижной.
– Происки нечистого! – вспылила измучившаяся Констанция, громко хлопнув дощечкой по полу.
Переполняемая яростью, она вдруг чуть приподнялась, достала банку рукой и легла обратно.
Сперва Констанция не поняла, что произошло. Затем испугалась и замерла, ожидая расплаты за резкое телодвижение, однако привычной боли не последовало.
«Что же это?» – подумала она, затаив дыхание, и тихонько приподнялась вновь, не почувствовав никакой боли.
Еще вчера от падения с лестницы у нее была поломана спина, а сегодня утром все вдруг прошло. Не веря своему счастью, она села.
«Неужели ученый не обманул? Неужели все произошло на самом деле?» – подумала потрясенная Констанция, ощупав спину.
И действительно: Констанция встала на ноги. Все ее тело было в полном порядке. Вне себя от радости, она закружилась на месте, затем с небывалой легкостью вспорхнула по лестнице и выбралась из своей темницы.
Здесь ее настигло разочарование.
– Саншайн! – вскрикнула Констанция, бросившись к клетке.
На самом дне, головкой вниз, прижав к себе крылышки, лежала пташка – последний подарок Рейнера. Констанция коснулась любимицы и тут же отдернула руку. Птичка уже застыла навеки.
На душе у Констанции сделалось гадко и тоскливо. За свою недолгую жизнь она уже не раз видела смерть, но никак не могла привыкнуть к этому извечному порядку вещей и не понимала людей, живущих так, словно с ними однажды не случится то же самое… Констанция ненавидела смерть и всякий раз долго горевала о почивших, но не показной скорбью. Это была тоска, сокрытая глубоко внутри.
Чтобы хоть как-то отвлечься, она достала из кармана дневник в кожаном переплете и, быстро пролистав большую часть страниц, будто боясь их содержимого, написала на чистом листе:
«Ученый не обманул – боль ушла. Я смогла подняться и теперь двигаюсь с такой легкостью, как никогда прежде».
Она хотела написать что-то в память о пташке, а может, даже вложить в дневник мягкое красивое перышко, но тут услышала шорох. Кто-то пробирался сквозь кусты сирени перед домом.
Желая остаться незамеченной, Констанция прижалась к стене у окна, что выходило на палисадник.
Некто подошел к самому окну и оставался по ту сторону стекла некоторое время, очевидно заглядывая внутрь дома.
Услышав отдаляющиеся шаги, Констанция тихонько посмотрела вслед непрошеному гостю. Им оказался Нолан Фок, сын лесоруба; он и его сестра Розалин частенько нанимались к чете Циммерн помогать по хозяйству.
«И что ему здесь понадобилось?» – нахмурилась Констанция.
За некоторое время до инцидента в погребе от Констанции отвернулись почти все односельчане: кто-то пустил лживый слух, будто бы она промышляет ведьмовством.
«Жаль, что я и в самом деле не ведьма, – с досадой подумала Констанция, припомнив все невзгоды, что ей пришлось вытерпеть от соседей. – Тогда бы они узнали…»
Помои во дворе, вымазанная навозом дверь и эта тупая злоба в глазах сварливых матрон… Раньше Констанция принимала всю эту соседскую милость с поистине христианским смирением. Но сейчас одни только воспоминания вызывали в ней ярость, и, наверное, впервые в жизни Констанция не стала ее сдерживать.
Ее учили: показывать гнев – недостойно для женщины и просто стыдно. И благочестивая Констанция верила, подчинялась и почти никогда не злилась, а если и случалось рассердиться, то виду не подавала. Со временем скрывать негативные эмоции так вошло у нее в привычку, что это удавалось ей без всякого труда. И все ценили Констанцию за добрый нрав, сдержанность и прекрасные манеры. А Рейнер и вовсе боготворил.
Сейчас же гнев пронизывал Констанцию насквозь. Должно быть, ее прекрасное лицо исказила гримаса ненависти. Констанция чувствовала, как подрагивал на нем каждый мускул, но ее это совсем не волновало. После того, что она пережила, меньше всего хотелось думать о навязанных манерах.
Констанция бросила ядовитый взгляд на конверт, лежавший на столе. То было послание к Рейнеру, написанное незадолго до трагедии. Тогда жизнь в деревне стала настолько невыносимой, что Констанция собиралась уехать к брату на какое-то время.
Констанция хорошо помнила содержание письма, а если бы и не помнила, то все равно не стала бы перечитывать.
«Пусть лежит как есть», – решила она.
Рейнер бросил ее здесь одну в погоне за призраком. А что, если и не было никакого человека, повинного в их бедах, а главное, в гибели их ребенка? Что, если муж действительно сбежал от нее и все это время морочил ей голову редкими письмами, а сам поселился где-нибудь и живет как ни в чем не бывало?
Констанция колебалась. Она не могла однозначно решить, мог ли ее супруг поступить с ней подобным образом или нет.
Но кое-что она знала наверняка. Если бы Рейнер не уехал, на нее бы не обрушились все эти злоключения. Ей бы не пришлось терпеть немилость соседей и домогательства старого болвана старосты. Уже только за это она имела полное право злиться.
И брат тоже хорош. Неужели он совсем не забеспокоился, когда она не явилась в назначенный срок? Почему он сам не приехал проведать ее?
От всех этих мыслей Констанции стало тошно в собственном доме. В доме, на который они с Рейнером возлагали столько надежд. В доме, в котором они были счастливы, пусть и недолго.