— Все возможно, если приложить трудолюбие и волю, — сказал я. — Особенно волю. Так проявите же и вы волю сейчас.

— О чем ты говоришь? — Нахмурил брови тренер.

— Расскажите мне все. Что произошло между вами и Иващенко?

Константин Викторович тоже устремил свой взгляд в небо. Прищурился от солнца, которое совсем по-летнему жгло над корпусом школы.

— В тот год я ездил на спортивные сборы со своими ребятами, — продолжил он. — По их окончании планировалось у нас первенство края среди юниоров. Ну я и готовил ребят к выступлению. Ох и на взводе все тогда были. Ребята очень переживали, нервные все ходили. Злые. Ругались вечно. Между собой собачились. Да даже со мной у них начались конфликты. Приходилось все улаживать, настрой им сохранять. Я тогда тоже переживал, хотя виду не показывал. Нервничал, что они перегорят перед самым помостом. Да и других поводов переживать у меня хватало.

Не ответив, я только понимающе покачал головой.

— Я только год, как оправился от смерти жены. Моей Аннушке и пятидесяти еще не было. Сердце у нее больное, — глаза тренера заблестели, и он отвернулся, сделав вид, что сморит на корпус ПТУ, видневшийся вдали, за школой. — Ох и подломила меня тогда ее смерть. Думал, не выкарабкаюсь. Спасли меня ребята. Чуть не силой вытянули тренировку вести, когда я стал пьянствовать.

— Соболезную, дядь Кость, — сказал я.

— Спасибо, — не глядя на меня, кивнул Константин Викторович. — Уж кто-кто, а ты знаешь, каково это — терять близких людей. Такой маленький, а уже знаешь.

— Вы справились. Стали жить дальше. Это главное.

— Да, — он вздохнул. — Вот как я после того, что пацаны для меня сделали, мог бросить их в такой ответственный момент? Они меня чуть не с того света вырвали, а я их возьми да брось? И помыслить я о таком не мог.

— А почему вам могло понадобиться их бросить? — спросил я.

Тренер не ответил сразу. Он долго смотрел вдаль, между могучими стволами стройных тополей, защищавших школу от неспокойных южных ветров. Лицо Константина Викторовича, грубое лицо, лицо рабочего, стало каким-то скорбным. Хотя было видно, что он борется, чтобы не выдать мне всей той бури эмоций, что бушует у него в душе.

— Мы с Максимом, ведь, не просто друзьями были. Были родственниками. — Наконец, сказал он. — Он женился на моей младшей сестре, Кристине. Как только школу закончила, уехала она к Максиму, в Ленинград. Поступила там учиться. Красивая была, только квеленькая. Всю жизнь болела. У них с Максимом даже только один ребенок получился, Леня. На второго не решились, хоть и очень хотели.

— Почему была? — Догадываясь об ответе, спросил я, больше чтобы связать разговор.

— Потому что умерла, — неожиданно быстро ответил Константин Викторович. — Тогда они уже жили в Краснодаре, и Кристина сильно мчалась с онкологией. Рак кишечника к пятидесяти годам заработала. Долго боролась. Когда ей делали операцию, я как раз на сборах был, в Сочи. Так уж совпало, что проходили они в день операции.

На третьем этаже, из окна, над которым мы сидели, раздался звонкий девичий смех. Из окна выбрался паренек и закричал на всю округу:

— Задоркина! Я тебя люблю, Задоркина!

Мы почти синхронно подняли взгляд. Со смехом и суетой, высунувшегося чуть не по пояс выпускника, товарищи затянули обратно в класс.

— Первый раз Максим позвонил мне утром, — продолжил тренер, — сразу после взвешивания. Он сказал, что операция прошла успешно, хоть и с осложнениями. Что Кристина приходит в себя. Я пообещал, что после обеда, первым же автобусом поеду в Краснодар. Часам к семи буду там. А потом…

Тренер недоговорил. Он внезапно замолчал так, словно тяжелый ком появился у него в горле.

— А потом начались соревнования. Тогда Витя Сергеев был на помосте, боролся со Славиком Ильиным в рывке. Витя сильный был, — отвлекся тренер, — но нервный. Штангу зашвыривал слишком далеко назад. Волновался. Не чувствовал меры, когда начинал ее рвать. Как раз перед его выходом меня снова вызвали к телефону. То опять был Максим. Он сказал, что Кристина пришла в себя, но состояние ее ухудшается, что она зовет меня. Что хочет видеть. Я пообещал, что немедленно выезжаю. А когда вернулся в спортзал, чтобы предупредить своих, все уже случилось.

— Что случилось? — Спросил я тихо.

— Витя снова штангу далеко за спину закинул, но теперь не удержал. Выступал он в весе до шестидесяти пяти килограмм, а рвал семьдесят. Вот эти семьдесят ему прямо на спину и рухнули. Несчастный случай. Травму он получил серьезную, слава богу, хоть не перелом позвоночника.

— И вы остались с ним, — вздохнув, сказал я.

— Остался. Пока скорая приехала, пока его госпитализировали, пока вместе с ним доехал я до больницы. А тут уже и вечер. Короче, в Краснодаре я был только к часу ночи следующего дня. Но к тому времени…

Константин Викторович поджал губы, словно не решаясь произносить эти слова.

— Вашей сестры не стало?

— Не стало, — сказал он. — Я пытался с Максом поговорить, объяснить, что у меня случилось сегодня: будто черная полоса в жизни, все одно к одному. Да только я видел, что он и сам сломлен был. И не стал меня слушать. Выругал так, будто я школьник какой-то. Сказал, что Кристина звала меня, перед тем как впасть в беспамятство и потерять сознание. Сказал, что ему надо было, чтобы в такой роковой час я был рядом. А меня не было.

— А что было потом?

— А потом так по мне все это ударило, что я запил, Вова. Страшно запил. Стыдно мне стало до жути. Стыдно и горько. Так, что я… Я ж думал, что и туда и сюда поспею, — перескочил тренер с одной мысли на другую. — Но не поспел. А потом… А потом даже не смог в себе силы найти, чтобы прийти на Кристинины похороны. После этого мы с Максом окончательно разбили наши отношения. Да и родня на меня осерчала. А еще противнее мне знаешь от чего, Вова?

Константин Викторович вдруг взглянул на меня. В его широко открытых, усталых глазах стояли скупые слезы. Они собрались в уголках, будто бы не решаясь скатиться вниз. Будто бы тренер силой одной только собственной воли удерживал их.

Я не ответил, не стал нарушать эту краткую паузу вопросом, который, в общем-то, и не нужно было задавать.

— Максим со мной долго был, когда моя жена умерла. Он на целую неделю отменил все свои дела, чтобы меня поддержать. Приехал в Устрь-Кубанск, ради меня одного. А я, выходит, предал его? Выходит, что предал…

— Зря вы себя вините, дядь Костя, — сказал я, немного помолчав.

— Как это, зря? А кого же мне еще винить⁈

— Так сложились обстоятельства, — продолжил я.— Вы не виноваты, что ваша сестра заболела раком. Вы не виноваты, что Витя уронил на себя штангу. Не виноваты, что так неудачно произошло все это в один день. Сказать, что вы сделали тогда?

— Я и так знаю, что сделал, — намного раздраженно ответил тренер. — Я по всем фронтам опростоволосился.

— Нет. Вы не захотели выбирать. Вы не оставили в беде мальчишку и не забыли о сестре. Поехали к ней, как только смогли. Не ваша вина, что она умерла до вашего приезда. А Максим Валерьевич был подавлен и нашел успокоение в том, чтобы разругаться с вами. Выплеснул на вас все свои душевные страдания.

Константин Викторович нахмурил брови. Задумчиво замолчал, уставившись в бугристый асфальт.

— Знаете, что я думаю? — Продолжил я. — Что вы не общаетесь не потому, что Максим Валерьевич злится на вас до сих пор. Вы не общаетесь, потому что боитесь друг друга. Вас объединяет многое. Горе со смертью вашей сестры тоже. Мне кажется, вы просто боитесь. Боитесь поговорить. Вам обоим стыдно и кажется, что вы провинились друг перед другом. Вы корите себя за то, что не попрощались с сестрой, а он наверняка переживает, что вспылил тогда, выплеснул на вас свое горе.

— Странный ты, Володя, — сказал вдруг тренер, после долгого молчания.

— Почему же странный?

Взглянув на Константина Викторовича, я слегка улыбнулся.