— Иващенко? — Прошептал я. — Это ж тот тренер, о котором мне говорил дядя Костя. Друг его.

— Чего? — Не расслышал стоящий рядом со мной Глеб.

— Нет, ничего.

Я привстал на носочках, стараясь через головы увидеть, тут ли Константин Викторович. Тренер должен прийти. Он не раз рассказывал, как с теплотой и грустью в сердце ждет дня, когда его подопечные выйдут из стен девятой школы во взрослую жизнь.

Дядю Костю я не увидел. Зато увидел самого Иващенко. Высокий и крепкий пожилой мужчина, стоявший до этого за спиной директрисы, вышел вперед. Широкие плечи и ровная, офицерская выправка говорила о том, что Иващенко был не только атлетом и тренером, но еще и военным человеком.

Его строгое лицо явно имело когда-то резкие, точеные черты. Сейчас с возрастом, они округлились, слегка обрыхлели. Когда-то темные, но теперь серые от седины волосы мужчина зачесывал назад.

Поздоровавшись, Иващенко начал:

— Когда-то, еще до войны, я тоже отправился во взрослую жизнь из этих стен. А повзрослеть мне пришлось гораздо, гораздо раньше, чем вам. Потому помните и цените каждый миг вашей мимолетной, но такой важной в жизни каждого человека, школьной жизни. Готовьтесь к новым трудовым, спортивным свершениям. Свершениям в жизни, которая у вас еще только начинается…

Украдкой ища дядю Костю взглядом в стройных рядах линейки, я надеялся, что он все же пришел.

Тренера я отыскал стоящим за спиной теперь уже шестого класса «Б». Прячась от зоркого взора нашей классной руководительницы Ирины Сергеевны, я стал аккуратно пробираться к тренеру сквозь одноклассников.

— Ты Куда, Медведь? — Шептали мне некоторые недовольно.

— Куда ты? Линейка же!

— Вова, ты чего?

Выбравшись, я торопливо направился к Константину Викторовичу.

— Дядь Кость, — сказал я тренеру серьезно. — Вы видели? Ваш друг здесь.

— Я не знал, что он приедет, — сказал Константин Викторович, глядя на своего старого друга поверх голов школьников. — Да откуда ж мне было знать?

— Нам надо поговорить с ним.

— Надо, — согласился Тренер. — Надо поговорить.

— Хорошо, — кивнул я. — Я буду ждать вас вон там, где мой класс стоит. Как все закончится, сразу пойдем.

Не ответив, тренер кивнул.

Рома Маслов — один из ребят-тяжелоатлетов бережно посадил себе на плечо девчушку с красивыми пышными бантиками. Когда он встал, девочка, улыбаясь, принялась звонить последний звонок своим маленьким колокольчиком.

Константин Викторович не стал дожидаться, когда она закончит. За спинами пионеров он торопливо направился к стоянке, развернувшейся у школьной котельной. Туда уже спешил и Максим. Кажется, у него были какие-то дела, настолько важные, что Иващенко не дождался окончания линейки.

Константин Викторович видел, как, извинившись и попрощавшись с директором Максим, быстро направился к Волге, ждущей его на стоянке.

Константин Викторович боялся. Боялся посмотреть в глаза своему старому другу. Боялся его холодного, чужого взгляда. Совсем такого, каким наградил его Максим, после похорон Кристины. Константин Викторович боялся, но все равно шел.

Он обогнул угол коробки, которую выстроили ученики, и быстро пошел к Волге. Когда увидел Максима совсем близко, замер. Метров шесть разделяли старых друзей. Оставалось только руку протянуть, позвать, окликнуть. Заглянуть Максиму в глаза.

Воспоминания о том старом предательстве, что раскололо их дружбу, вдруг нахлынули на Константина Викторовича. Он почувствовал, как от волнения немеют кончики пальцев. Как злой ступор сковывает поношенные железным спортом мышцы и кости.

Как ему следовало поступить в тот раз, три года назад? К кому поехать? С кем остаться? Он решил, что выбирать нельзя. Что он всюду успеет. Он не успел. И все равно получилось предательство.

Страх снова взглянуть в глаза Максиму взял над Константином Викторовичем верх. Он не решился позвать старого и теперь уже бывшего друга, а только отвернулся, притворившись незнакомцем.

Когда последний звонок закончился, я первым делом стал искать Константина Викторовича.

Школьники поздравляли учителей и выпускников с окончанием последнего в их жизни учебного года. Они же, в свою очередь, готовились отправиться в актовый зал, где бывших старшеклассников уже ждали накрытые столы — их выпускное прощальное чаепитие.

Константина Викторовича я нашел только минут через десять. Он в одиночестве стоял сбоку, у школьного корпуса. Весь народ отмечал последний звонок во дворе школы, тут же было безлюдно.

Присев у черного от битума цоколя здания, Константин Викторович курил. Когда я приблизился, он с какой-то спокойной грустью в глазах, поднял на меня взгляд.

— Курите? — Спросил я, в общем-то, догадываясь, что что-то не так.

— Ага, — сказал он. — Вот, у старшеклассников сигареткой угостился.

Тренер горько хмыкнул. Потом затушил бычок об асфальт. Я подошел, сел рядом, оперевшись о цоколь спиной.

— Иващенко исчез, — уставился я в небо. — Я не видел, как он уехал с территории школы.

— Ага, — повторил дядя Костя.

— Вы видели, куда он делся?

— Сел в машину и уехал. Он же очень занятой человек.

— Видились с ним?

Константин Викторович медленно покачал головой.

— Почему?

Тренер молчал долго. Я не торопил. Кажется, то, из-за чего случился разлад в их дружбе, до сих пор сильно тяготило тренера. Мешало ему идти вперед. Мешало заниматься любимым делом. Старые раны до сих пор ныли.

Константин Викторович был разбитым. Я это видел. И, казалось мне, что случившееся тогда, три года назад, гложет его. Это может обернуться несчастьем как для него самого, так и для меня, его подопечного в спортшколе.

— Расскажите мне, — тихо проговорил я, опустив взгляд к асфальту.

Свежеуложенный, еще черный, он полнился всякими мелочами: мелкими осколками стекла, окурками, шелухой от семечек, в россыпи которой синел колпачок от ручки.

— Что рассказать?

— Константин Викторович, — я вздохнул. — Вы опытный тренер. Вы моего отца тренировали. Тренировали взрослого, сильного человека. Тренировали настоящего бойца, который не станет пасовать ни перед тяжеленной штангой, ни перед жизненными невзгодами.

«Я тоже был таким когда-то, — пронеслось в голове. — И снова стану им. Восстановлю равновесие между моей сильной волей и пока еще слабым телом. Я это знаю».

— А теперь вы боитесь поговорить с другом, хоть и бывшим. Бежите от него, как от огня.

— Ты хочешь назвать меня трусом? — Поднял взгляд дядя Костя. — Ну назови, давай. Сейчас для меня это самое подходящее прозвище. Я ведь и правда струсил, Вова. Струсил поговорить с Максимом, после всего, что тогда случилось.

— Уж нам ли не знать, что такое страх, — сказал я, глядя, как высокие тополя спокойно шевелят своими верхушками, поддаваясь ветру. — Уж нам ли не знать, что такое страх перед соревнованиями. Страх перед штангой. Страх за своих подопечных, когда они идут к помосту. Но раз за разом мы этот страх преодолеваем. Покоряем его. Перебарываем себя, чтобы побороть штангу. И если даже с первого раза не получается, часто у нас есть еще, как минимум два подхода.

— О чем ты говоришь? — Удивился тренер. — В смысле «нам ли не знать»?

— А у нас с вами еще один подход, — сказал я, пропустив вопрос дяди Кости мимо ушей. — Мы увидим Иващенко на грядущих соревнованиях. К которым, кстати, я должен подготовиться.

— Ты… Хочешь выступить? — Спросил вдруг тренер.

— Хочу, — согласился я.

«Хочу снова ощутить этот азарт от выступления, — промчалась в голове мысль. — Хочу знать, на что я сейчас способен. С чего я начинаю свой путь в этой новой жизни».

— Ты еще не можешь по-настоящему выступать, — сказал Константин Викторович. — Ты только две недели, как в зале.

— Так подготовьте меня, — улыбнулся я. — У нас еще три месяца впереди.

— Да… да кого я могу подготовить? — Помолчав, ответил Константин Викторович. — Я даже с Максимом не смог поговорить… А тут… Подготовить тебя к выступлению за три месяца? Да это просто невозможно.