– Сейчас нет. – Она показала на рюмки: – Все подготовлено, не правда ли? Продуманы все детали.

– И да, и нет. – Доктор Дорлах разлил вино и закурил английскую сигарету. – Я ожидал, что вы захотите мне что-то сказать. Так?

– Да.

– Ну вот видите. Излагайте. Не надо стесняться меня, Марион.

– Вы когда-нибудь видели стесняющуюся барменшу? Это прозвучало горько. Доктор Дорлах покачал головой:

– Не будем терять времени, говоря об исключениях, которые лишь подтверждают… ну, сами знаете. По телефону вы о чем-то намекнули, и вот я сразу зарезервировал для нас этот спокойный часок.

– Прежде всего: завтра я выйду замуж за Боба.

– Меня это слегка удивляет.

– Я не увильну.

– Брак – не испытание на прочность.

– Как его жена, я имею право на суде отказаться от показаний. Вы мне сами это говорили. Таким образом, суд никогда не сможет доказать, что в то время, когда Рената Петерс была сброшена с моста, Боб не был у меня. Ввиду недостатка доказательств они будут вынуждены оправдать его. Меня не смогут принудить к показаниям. – Да, это моя стратегия, совершенно справедливо.

– Я не подставлю вам подножку. Боб будет освобожден от обвинений.

– И поэтому вы выходите за него замуж? – Доктор Дорлах сделал большой глоток. Вино было мягкое и изумительно подогрето, оно ласкало язык и горло. Да, такое вино рассчитано на более приятные часы, чем этот. – А любовь?

– Я люблю Боба и в то же время боюсь его. – Она откинулась назад, устремив взгляд на лепнину потолка, и судорожно сплетала пальцы. – Это ужасно. Все во мне стремится к нему, но, когда он лежит рядом, я цепенею от страха. Как с этим бороться?

– Забыть Боба после свадьбы.

– Что это значит?

– Завтра вы женитесь. На процессе мы выцарапаем Боба. Как только приговор вступит в законную силу, я возбужу дело о разводе. Чистая формальность. Ваша компенсация, как мне уже известно, будет весьма значительна.

– Я не хочу денег.

– Вы будете носить фамилию Баррайс, а это обязывает.

– Но я не куплена этой семьей!

– Конечно, нет. Но это вовсе не позор, Марион. Если бы вы знали, что в состоянии купить эта семья и уже купила… Люди во Вреденхаузене живут без мозгов – все мозги лежат у Хаферкампа в сейфе. Уже несколько недель полиция пытается прорвать это молчание. Все напрасно. – Доктор Дорлах наклонился вперед: – Боб вам когда-нибудь рассказывал о старом Адамсе?

– Я не знаю. По-моему, нет. – Она пожала плечами.

– Старый Адамс, отец Лутца Адамса, сгоревшего зимой на гонках в машине Боба, пропал. Ему удалось ускользнуть от людей, собиравшихся поместить его в психиатрическую лечебницу. Он убежал в лес и больше не появлялся. Очевидно, его подобрала какая-то машина. С тех пор господин Хаферкамп ищет его.

– Почему вы мне все это рассказываете?

– Этот старый Адамс представляет огромную опасность для Боба. Он повсюду рассказывает, что Боб сознательно оставил гореть его сына. Доказать это невозможно, но тот, в кого кидают грязью, пачкается, хочет он того или нет. Удалось добиться, что Адамса сначала положат на психиатрическое обследование…

– Хаферкамп добился этого, не так ли? И вы, доктор Дорлах!

– Да.

Марион сжалась, ей вдруг стало холодно. Она отчетливо почувствовала власть денег и поняла в этот момент, что сама не более чем марионетка в игре этих людей, для которых своя честь важнее, чем судьба всех людей вокруг.

– Это что, предостережение? – спросила она тихим голосом.

– Предостережение? С чего вы взяли?

– В том случае, если я не захочу разводиться? Если я останусь с Бобом, не предам его, стану ему настоящей женой?

– Но, Марион! – Доктор Дорлах расхохотался от всей души. – Какие интонации! Предположим, вы действительно были полны твердой решимости пропустить Боба через исправительное сито вашей души и любви…

– Я полна решимости!

– Чудно! Окунитесь с головой в этот эксперимент. Не позже чем через полгода вы выбросите белый флаг и сдадитесь. То, что требует Боб, не под силу выдержать ни одному человеку. Он пришел в этот мир, чтобы на свой манер потрясать его. При землетрясении а-ля Баррайс обрушится немало домов, включая вас, но большинство останутся стоять. Локальное землетрясение, если продолжить этот образ. Когда вся его энергия будет израсходована, от него останется кучка пепла.

– И вы ждете этого?

– Да. Миссионерской деятельностью у Боба больше ничего не достигнешь. У него ангельская внешность, он остроумен и полон шарма, но это обман, за этим ничего нет, он очаровывает поразительным сочетанием дьявольского и детского. Это сводит с ума женщин, их разум плавится. И они кидаются на него со всей силой таящейся в них материнской эротики. Вот и весь секрет успеха Боба у женщин. Хитрость, если угодно, неосознанная, подаренная природой хитрость: ангел со склонностями вампира.

– Я останусь с ним! – громко произнесла Марион.

– Чтобы из вас высосали кровь?

– Да.

– Ваше вино, Марион. – Доктор Дорлах поднял бокал за ее здоровье. Она не сделала еще ни одного глотка и сейчас не притронулась к бокалу. – Завтра вы будете красивой невестой. В десять часов регистрация, в одиннадцать – церковь.

Марион вскочила. Ее лицо вздрогнуло.

– Вы и церковь хотите втянуть в эту комедию?

– Домашнее венчание. Большой зал оборудован под церковь. Пастор придет в дом. – Доктор Дорлах пожал плечами. – Баррайсовские деньги. Посчитайте-ка, сколько налогов на церковь ежемесячно платят рабочие и служащие их фабрик! Годовой церковный налог господина Хаферкампа настолько высок, что он может позволить себе собственного епископа. Он также состоит в церковном совете, собирается финансировать детский дом при церкви и полностью оплачивать трехдневную поездку «Женской службы»[6] в Шварцвальд. Так что приход пастора – всего лишь небольшая ответная услуга. Завтра он соединит руку Боба и вашу и произнесет: «Пока смерть не разъединит вас!» Кстати, жуткая формулировка, с юридической точки зрения скрытый намек решать проблемы таким образом. – Доктор Дорлах отмахнулся, когда Марион что-то еще хотела спросить: – Марион, воздержитесь от всех объяснений. Вы покорили денежную вершину – ну и живите, наслаждаясь видом, который оттуда открывается. Перед вами лежит огромная пустынная страна нормальных людей. Пусть вас это больше не волнует…

– Боб знает обо всех этих планах?

– Вряд ли. То есть он узнает об этом сейчас от господина Хаферкампа. Он будет со всем согласен.

– Я не верю в это!

– Я ценю вашу веру, детка… – доктор Дорлах иронически улыбнулся. – Сейчас дядя Теодор покупает у племянника последний кусочек его души!

Они сидели у широкого камина, разделенные пустым креслом, – три безжалостных противника, готовых в любой момент растерзать друг друга.

Хаферкамп разлил виски – верный признак того, что бой предстоит суровый, без перчаток, голыми кулаками, пока противник не будет повержен.

– Тебя интересует завтрашняя программа? – начал битву Хаферкамп.

– Постольку – поскольку. – Боб злобно усмехнулся. – Я ведь всего лишь женюсь…

– Хорошо. В десять – регистрация, в одиннадцать – церковь.

– Небо тоже будет петь, когда они заиграют «Веди нас, Христос»?

– Пастор Лобзамен придет сюда.

– Превосходно. Кстати, прелестная фамилия для божьего слуги.[7] Человек с такой фамилией мог стать только пастором. Восхваляйте Господа и рассыпайте его семя среди всех народов…

– Твой процесс назначен на двадцать третье число следующего месяца. Дело будет слушаться два дня. Таким образом, двадцать четвертого будет вынесен приговор. Он может быть только оправдательным. Когда он вступит в законную силу, уже начнется развод.

– Вы, видать, совсем из ума выжили? – Боб громко захохотал. Он закинул ногу на ногу и позвенел льдом в бокале с виски: – Я люблю Марион.

– Это уже становится скучным. – Хаферкамп с грохотом поставил свой бокал на стол. – Дорлах утверждает, что и эта Марион привязана к тебе, как муха к коровьему заду.