– Там же не проедет автомобиль, – сказал он. – Нет твердого покрытия. Годится, только чтобы стаскивать деревья. И вообще, что это такое! Дистанция задана. Как будто ты в первый раз участвуешь в ралли! Тебя же сразу дисквалифицируют…
– Никто не заметит.
– Я, например. – Адамс ткнул Боба Баррайса в бок. – Боб, я в этом не участвую. Мы четвертые, и так будет.
– Мы выйдем победителями.
– Ценой обмана?
– Что значит обмана? – Боб мельком взглянул на Лутца Адамса, прежде чем снова уставиться на дорогу. – Сколько лет мы знаем друг друга, Лутц?
– Пять лет.
– Пять долгих лет, смотри-ка. Пять лет я думал, что ты мне друг. А ты дерьмо!
– Боб! – Лутц Адамс выключил фонарик. Лишь слабое мерцание подсветки щитка приборов и отблеск шести галогеновых ламп освещали изнутри ревущую ракету. – Остановись, и дай я сяду за руль. У тебя нервное истощение. Стрессовая ситуация, как говорят медики.
– Отвяжись ты от меня со своей вонючей медициной! – Боб Баррайс со всей силой нажал на газ. Пальцы забарабанили по рулю со стальной поперечиной. – Если я сверну и потом приеду в Монте-Карло победителем… ты что, смешаешь меня там с дерьмом? Будешь всем рассказывать: он срезал дистанцию! Он обманщик! Боб Баррайс – пройдоха! Будешь таким вшивым другом, да? Ну, говори!
– До этого не дойдет. Мы останемся на предписанной дороге. – Лутц Адамс повернулся к Бобу. «Он – как безумный, – подумал он. – Если бы его сейчас увидел невропатолог, то сразу вколол бы ему мегафен, чтобы успокоить. Что происходит с Бобом в последнее время? Взгляд его мне совсем не нравится. Глаза горят, смотрит, мимо, блуждает неизвестно где». – Остановись, – сказал он настойчиво и положил ладонь на руку Боба. – Боб, не будь упрямым ослом… пусти меня за руль.
– Удивляюсь, как ты еще не подавился своей честностью! Как ты вообще можешь дышать, когда кругом зловоние от лжи? Целая клоака лжи? Ты еще ее не почувствовал? Сходи к врачу. Твоя слизистая не в порядке! – Боб громко захохотал. От его смеха у Лутца Адамса волосы встали дыбом и в голове пронеслась страшная догадка. «Господи, да ведь он сумасшедший, – подумал он. – Никто этого не знал. Все мы считали его экзальтированным, немного со сдвигом, вместо мозгов – куча денег в голове. Стоит кивнуть золотой головой, как звякает монетка. А так нормальный. И вдруг что-то прорвало, несется лавина, готовая все поглотить».
– Стой! – закричал Адамс и ухватился обеими руками за руль.
– Отпусти! – Голос Боба стал визгливым. – Отцепись! «Мазерати» снова занесло. Адамс вцепился в ручку, подтянул ноги и втянул голову в плечи. Бобу еще раз удалось справиться с управлением и послать машину в нужном направлении. Короткими нажатиями на педаль газа и беспрерывным верчением руля он снова взял под контроль 240 обезумевших лошадей.
Адамс прижал ладони ко лбу. Холодный пот струился сквозь пальцы, словно он опустил голову в воду. «Водить он умеет, – думал Адамс. – И мужество, сумасшедшее мужество у него есть. Когда он сидит в своем автомобиле и жмет на газ, он забывает, что смертен, как и все. Гипертрофированное самосознание. Карлик, рассматривающий себя в увеличительном зеркале. Червь, оседлавший слона».
– Еще раз тронешь, и нас размажет по скале, – произнес Боб, глядя не мигая на дорогу. – Через семь минут мы доедем до развилки.
– Сначала я выйду.
– Пожалуйста. – Боб, ухмыляясь, посмотрел на него. – При ста двадцати на обледенелом шоссе это еще никому не удавалось. Сиди, черт тебя подери! Не трогай меня больше! Прежде чем мы свернем, еще надо выяснить, как ты будешь себя вести в Монте-Карло, когда мы въедем победителями.
– Я скажу правду.
– Отлично, святоша. Но правда и то, что банкротство молочной фермы твоего отца было предотвращено благодаря фальсифицированному балансу. – Боб Баррайс несколько раз кивнул, чтобы придать весомость своим словам. – Не отрицай… Мне известны убийственные факты.
– Я ничего об этом не знаю. – Лутц Адамс закрыл глаза. «Не может быть, – промелькнула мысль. – Отец бы на это никогда не пошел. Фальсифицированный баланс, мошенничество с банкротством? Если это правда, как в глаза смотреть людям?»
– Слепота не оправдывает незнание. Слепые могут слышать, обонять, чувствовать. Лутц, я предлагаю сделку. Мы едем по короткому пути и принимаем венок победителей в Монте-Карло, а ты можешь носить белый галстук, на котором не написано красными буквами: «Мой отец проходимец!»
– Ты скотина! Грязная скотина! – Лутц Адамс швырнул путевой журнал назад, на запасное сиденье. Тот упал на пол, между запчастями и ящиком с инструментами. – Я клянусь тебе… это последняя наша совместная поездка! В Монте-Карло я тебя больше не знаю!
– Договорились! – Боб Баррайс снова засмеялся, как будто они рассказывали друг другу забористые анекдоты. – Я пять лет ездил с половой тряпкой! Пора ее выжать.
– Ты ненормальный! Ты действительно ненормальный!
– Называй это как хочешь. Я должен выиграть эти гонки!
– Да почему, черт возьми? Из-за какого-то вшивого кубка, который потом будет пылиться в шкафу?
– Нет, на карту поставлено больше! – Боб подался вперед. Скалы сходились, как концы гигантских щипцов. – Но тебе этого не понять. Ты этого никогда не поймешь! Ты всегда был Лутцем Адамсом. Послушный сын. Школьник. Абитуриент. Студент-медик. Потом врач. Главный врач. Все своими силами. Оставь меня в покое, черт возьми. Я выиграю гонки, понятно?
Адамс молча кивнул. Он положил руку на спинку сиденья Боба. Когда он коснулся его плеча, Баррайс отпрянул, будто его спину обожгла огненная струя.
– Постепенно начинаю понимать, – произнес Адамс успокаивающим голосом психиатра, который соглашается с шизофреником, что тот Генрих Фоглер, а не кто-либо другой, и входит к нему в доверие. – Комплексы, мой дорогой, и именно поэтому мы честно должны прийти к финишу четвертыми.
– Ты идиот! – Боб снял ногу с педали газа. Шесть светящихся лучей галогеновых фар высветили развилку, повернули в сторону, осветили узкую дорогу, выхватив каменистое покрытие из морозной ночи. «Мазерати» послушался управления, колеса со стальными шипами заскрипели по льду, и машина свернула. Лутц Адамс сжал кулаки. Он хотел вцепиться в руль, но в этот момент Боб нажал на газ. Завывая, 240 лошадей запрыгали вверх по обледенелым камням.
Жалкая тропа, высеченная в скалах для ослов. Дьявольская трасса, ведущая в ад. Но на сорок километров короче основной дороги.
– Здесь же не проедет машина! – закричал Адамс и вцепился в щиток приборов. – Мы сломаем себе шею! Боб, еще можно вернуться!
Машина скользила по гладким камням, шипами вгрызаясь в лед. Пару раз колеса пробуксовывали, казалось, «мазерати» парил в воздухе. Обледенелый гравий барабанил по стальному днищу, облака снега накрывали машину, как гриб после взрыва. Но Боб Баррайс ехал дальше. Склонившись над рулем и всматриваясь в танцующие лучи фар, он заставлял автомобиль карабкаться вверх, прокладывая путь сквозь почти смыкающиеся стены скал. Когда тропа стала чуть шире, он опять дал полный газ. Лутц Адамс вытирал дрожащими пальцами мокрое от пота лицо.
«Он погубит нас, – думал он. – Его тщеславие – яд, пожирающий его разум. Слова теряют всякий смысл… Нужно действовать – и очень быстро, пока мы не свернули себе шею».
Рывком Адамс бросился на Боба, когда на узком повороте тот вынужден был сбавить скорость и даже притормозить. Нападение произошло так внезапно, что Боб только и смог, что оттолкнуться локтями. Но, увидя, что Адамс схватил ключ зажигания, чтобы повернуть и вырвать его, он вновь нажал на газ и крутанул руль. «Мазерати» начал дьявольский танец, вышел из подчинения и пронзительно заскрипел по льду.
– Держи! – орал Боб чужим визгливым голосом. – Держи! Скалы.
Голые стены, украшенные льдом, как переливающимися шторами.
В огне фар, как волшебный сад, предстала смерть.
Замерший водопад, и ледяные сосульки – как поднятая решетка ворот. Путь свободен. Прямая дорога в ад!
Прежде чем машина ударилась о скалу, Боб нажал на дверной рычаг, сгруппировался, как прыгун в воду, крутящий сальто, и вывалился из автомобиля. Удар был сильным, но менее болезненным, чем он представлял себе. Как мячик Боб перекатился по обледенелой дороге, камни забарабанили по его телу, как колотушки для мяса. Он грохнулся о скалу, и ему показалось, что позвоночник отделяется от него. Он закашлялся и скрючился. «Вот сейчас я выблюю свой скелет», – подумал он с удивительной ясностью.
