Настроение, мягко говоря, не улучшилось — многие знания, многие печали, как говорится.
Между тем с Пятым легионом Алауда, который будет создаваться на материальной базе распущенного Ахена, разобрались. Теперь настал черед последнего «слота» под новый легион. Кайсара с Варроном перебирали варианты, находя одни слишком претенциозными, другие не подходящими. У меня же в это время постепенно вырисовывался план, который на первый взгляд показался лютой дичью. Да-да, именно тот момент, как у меня иногда бывает — сделаю какую-нибудь дурость, потом жалею. Но чем больше я о появившейся идее думал, тем дальше она казалась все более стройной и логичной.
Иногда бывает такое, что мудрые ученые мужи долго и безуспешно пытаются решить какую-то проблему, а простое решение показывает случайный и иногда малообразованный человек, не отягощенный грузом знаний. Вот как я сейчас — у меня слишком мало знаний для анализа, но именно это позволяет видеть суть вещей. Самозатачивающаяся Бритва Оккама, которая работает без моего участия.
— Лорд-протектор, — обратился я к Варрону, когда в беседе возникла пауза.
— Да?
— Гай Антоний Цезарион Макрон Германик. Он обладатель золотых крыльев, а значит посланник культа. Я правильно понимаю?
Варрон не ответил вслух, даже не кивнул. Похоже, на такие вопросы прямо не отвечают. Молчание затягивалось — лорд-протектор с Кайсарой смотрели на меня, ожидая продолжения.
— Я вот чем встревожен: как мы можем авторитетно заявлять что-то в Сенате и вести переговоры, если тот, кто уничтожил почти всю нашу фамилию, не понес никакого наказания?
— Он из рода Антониев, и…
— Вот именно. Вы же не хотите просто отправить нас на Олимп, чтобы мы там провалили переговоры и в результате неудачи взорвали большую бонбу? А для ведения переговоров нам нужен хоть какой-то авторитет, которого пока просто нет. Наш оппонент же не только из влиятельного рода Антониев, в первую очередь он представитель культа Митры, если уж на то пошло. И я не требую суда и публичного порицания, просто… несчастный случай, например. Все поймут, что случайности неслучайны, а большего нам и не нужно. Кроме того, здесь ведь вопрос даже в практической плоскости: как я могу быть уверен, что Гай Антоний не планирует козней против нашей фамилии? Как я отправлюсь в Академию, оставив за спиной Кайсару наедине с таким очагом напряжения?
— Вы можете быть уверены, что Гай Антоний больше не представляет для вас и вашей фамилии никакой опасности.
— То есть вы нам его не отдадите?
Если скажет «нет», то тогда можно быть уверенным, что мы с Кайсарой нужны именно для того, чтобы отправить нас на Олимп как «большую бонбу». И от этого уже нужно будет отталкиваться в дальнейших планах.
Глаза Кайсары, кстати, сейчас ярко засияли ультрамарином. Похоже, тоже поняла. Но я на нее не смотрел, держал взглядом лорд-протектора. Несмотря на непроницаемое лицо, было ощутимо, что моя прямота ему не очень нравится. Через Кайсару ощутимо — она только что взяла меня за руку, словно готовясь к чему-то, или в попытке успокоить, так что я почувствовал эхо негативных эмоций.
Лорд-протектор молчал, а я забеспокоился. Ну вот зачем так сходу быка за рога? Уже пожалел, что настолько прямо спросил, надо было с Кайсарой сначала посоветоваться. Потому что мы все понимаем, он все понимает, и если не отдаст…
— Нет, я вам его не отдам.
Вот это плохо, похоже перегнул я палку.
— Вместилище души Гая Антония находится в штаб-квартире Альтергена, чуть позже сообщу точный адрес ячейки хранилища.
Вместилище души? Это что еще такое? — было моей первой реакцией на услышанное.
«Receptaculum anima», — тут же прозвучало эхо чужой памяти с картинками мыслеобразов. Не очень понятно, от кого — или от пассажира в голове, или от Кайсары, которая держала меня за руку. Зато понятно все стало: Варрон отдаст нам вместилище души, создаваемое во время обретения крыльев.
Когда погибает жнец, душа втягивается в воронку, возвращаясь обратно в петле времени. Когда погибает посланник, душа из уничтоженной оболочки двигается через пространство и возвращается в квазиживую статуэтку, служащую маяком. «Душа на крыльях летит», причем буквально. Потому что крылья — это часть ауры астральной проекции, они не совсем в материальном мире существуют. И после, когда статуэтка принимает вернувшуюся душу, из нее восстанавливается телесная оболочка в капсуле подобной той, где мне внешность меняли.
— Жизнь я вам его не отдам, отдам душу. Как залог. И сообщу ему об этом, после чего Гай Антоний полностью исчезнет из общественной жизни так, что долгие годы о нем никто не услышит. Эффект от этого будем много громче, чем от несчастного, как вы говорите, случая.
«Extra Romam non est vita», — подсказало эхо.
«Вне Рима жизни нет». Одно из жестких наказаний — изгнание из Вечного города, культура отмены на максималках. Да, если Гай Антоний исчезнет из общества, действительно эффект будет серьезным. На годы, не навсегда, но тем не менее. Половинчатое решение от Варрона, по принципу или ишак, или падишах. Но компромиссное и лучшее для него в этой ситуации, в которую я поставил его своей неудобной прямотой.
И Варрон похоже решил, что отделался от нас меньшим злом, поставив ситуацию на паузу. Но, учитывая мой дикий план, он сделал просто царский подарок, о котором я не мог даже и мечтать.
— Да, это лучший вариант событий, — не лукавя, кивнул я. — Тогда давайте по легионам: если у нас будет Пятый Алауда, пусть будет и Четвертый, он же Скифский. Мы же набирать его будем в числе прочего рекрутами из Княжева? Вот вам связь веков, почти как Четвертый легион, сформированный Марком Антонием в Скифии. Этот тот, у которого еще эмблема рисовалась не римской цифрой четыре, а в виде четырех единиц.
— Вы хорошо знаете историю Рима, — удивленно посмотрел на меня Варрон.
— Нет, это я случайно услышал где-то.
Не стал ему объяснять, что нас с Древним Римом разделяет меньше двух тысяч лет, мы к этому периоду гораздо ближе чем они, прямые потомки и наследники. И о легионах я действительно мало что знаю, а про Скифский услышал только потому, что русских иногда к скифам приписывают. Именно поэтому и запомнил, а не пропустил как большую часть того груза информации, который на меня ежедневно выливался через окошки потребления новостей. Но Варрон все еще смотрел вопросительно, поэтому я добавил невольно:
— Действительно случайное знание. Просто с наследием Рима мы постоянно сталкиваемся в повседневной жизни, вот взять хотя бы название месяцев: незадолго до того, как я попал в аномалию монолита, как раз размышлял — если бы Марк Антоний победил Октавиана Августа в гражданской войне, назывался бы у нас восьмой месяц не августом, а антоном?
Кайсара вдруг ощутимо сжала мне руку, а Варрон поджал губы. Повисла неудобная пауза — и судя по лицам, я сейчас что-то явно неприличное сказанул.
— Запомните, есть важное правило: в обществе никогда, ни при каких обстоятельствах не стоит упоминать об обстоятельствах поражения Антония и Клеопатры и последующего превращения Республики в Империю в вашем мире. Никогда и нигде.
Судя по тону Варрона и по взгляду Кайсары, дело действительно серьезное.
— Хорошо, учту.
Еще некоторое время мы потратили на обсуждение символики нового легиона, но без огонька, теперь уже действительно обсуждались мелкие детали, которые большим начальникам не интересны. По итогу, выбрав символы, позвали нескольких специалистов-секретарей, среди которых Марина неожиданно оказалась, назначили ответственных для создания рабочей группы, утвердили и заверили подписями приказы, заводя и разгоняя бюрократическую машину.
Когда Варрон ушел, в кабинете повисло молчание. Кайсара отошла к окну, я же сидел за столом подперев подбородок. Долго сидел, все еще пытаясь осмыслить свои безумные догадки и идеи.
— Что?
— О чем думаешь? — повторила Кайсара вопрос.
Почувствовала, похоже, как у меня голова пухнет.
