– Хм, при таком морозе и не нагулять аппетита? Однако, выбрали правильно – вуодка, можно сказать, ваш национальный напиток, недаром же московиты ее так любят! Пожалуй, и я с вами… – добавил Варкош, разливая по чаркам.

– Водка – напиток скорее польский, – заметил Юрий, принимая чарку. – Впрочем, а я кто? Разве не поляк? Почти… За ваше здоровье, господин граф! От посольских никаких новостей?

– За вас, господин Георг! – граф приподнял бокал и чуть склонил голову. – Новостей? Так скоро я их и не жду.

– Мы уж более трех месяцев тут околачиваемся, а хоть на йоту что сдвинулось?

– В вас говорит нетерпение молодости, друг мой! Хороший дипломат должен уметь ждать, если нужно, то и годами.

– Ежели так рассуждать, то вы конечно правы. Мне-то и подавно жаловаться грешно. Без этой вашей миссии, мне, может, за всю жизнь на родине побывать не довелось бы.

– Значит, Московия для вас все же родина? – Варкош испытующе посмотрел на Юрия. – А чужим вы себя здесь разве не чувствовали? Ни разу, ни с кем? Однако, простите! Боюсь, я задал нескромный вопрос – слишком личный! Вы вправе не отвечать…

– Да нет, почему нескромный? – Юрий помолчал, нерешительно поглядывая на кувшин темного, отливающего рубином вина, но передумал и плеснул себе немного водки. – Всякое бывало, иногда даже ряженой мальпой себя чувствовал! И с речью поначалу трудновато приходилось – акцент выдавал, хотя языком я, хвала Господу, владею свободно. Ну а сейчас-то все добже, и сам опыта поднабрался, и ко мне притерпелись, да и то сказать, мало ли по Москве странного люда шляется!

– В вас-то что странного? – граф удивленно приподнял бровь. – Такой блестящий кавалер… могу поспорить на что угодно – уже не одна боярышня на вас заглядывается! Я угадал?

Юрий усмехнулся.

– Боярышни! Где я их вижу? Они здесь по теремам сидят, а когда обедню стоят – уж так закутаны да размалеваны, что и не разглядишь какова, да еще мамка рядом, наподобие цербера! Куда до них нашим европейским дуэньям… – он запнулся, потом натянуто улыбнулся. – Вот я и ответил на вопрос – где моя родина… сам не знаю. Бывает, мнится – вот она, тут, рядом! Манит, зовет, словно в детство, в сказку вернулся! А потом, как оглянешься, столкнешься раз-другой с этой татарщиной…

Юрий замолчал, безнадежно махнув рукой. Молчал и Варкаш, с аппетитом похрустывая поджаристыми кусочками дичи, что не мешало ему незаметно и с большим интересом наблюдать за гостем.

– …дикость какая-то! – Юрий даже покраснел от досады, возвращаясь к той же теме. – Будь не ладны такие нравы! Словно и не христиане вовсе, а дикие моголы, басурмане – где женщине грош цена! Хотя, что я говорю, и среди неверных не везде такое увидишь. В Кордобских халифатах, например, женщина занимала достойное место – к ней относились по-рыцарски, а здесь…

Варкош сочувственно вздохнул, прикрыл глаза и развел руками, показывая, что и сам не постигает такого варварства, потом согласно кивнул:

– Вы совершенно верно заметили – татарщина!

Некоторое время, ели молча. Юрий – рассеянно, граф – с удовольствием, смакуя каждый приглянувшийся кусочек, но в то же время что-то про себя прикидывая, обдумывая. Лишь пригубивший в начале чарку с вуодкой, он теперь наслаждался душистым, пахнущим солнцем и югом, золотистым вином. Юрий же не захотел смешивать, понемногу подливая себе из зеленого штофу. В маленьком покойчике было в меру тепло, уютно… потрескивали свечи в высоких шандалах, да прятно пахло горячим воском и дорогими духами. Граф удовлетворенно вздохнул, и как бы между прочим, спросил:

– Поправьте меня, господин Георг, если я ошибусь: насколько мне помнится, вам должны быть знакомы некие братья Вельяминовы? Кажется, Микаэл и Алексис – я прав?

– Так. Знаю оных, еще бы! Лоботрясы, коих свет ни видывал. Охоты, пирушки… да вы же сами нас и свели на приеме у Правителя, они тогда, провожая, вели вашего коня, а вы им за услугу талеры подарили и еще попросили меня вас перетолмачить… помните? Кстати, оба зачем-то к Посольсому приказу приписаны, а что они там делают, непонятно!

– О них и речь, – граф кивнул, снова наполняя свой бокал. – Юнцы, конечно, никчемные, во всех отношениях, но… – он многозначительно поднял палец – могут оказаться полезны! Рекомендую сойтись с ними поближе.

– Но зачем они? – удивился Юрий. – Говорю же, пустяшные остолопы!

– О-о! Это уже из области дипломатии… поверьте, причин немало. Первая: их отец, Петр Афанасьевич, человек умный и весьма осведомленный, хотя место в Посольском приказе занимает не столь уж высокое. Теперь, давайте порассуждаем… раз он так много знает, то вполне может, в чем-то, когда-то, проговориться в кругу семьи. А сыновья, – именно в силу своего легкомыслия, – вполне способны сведения эти разболтать… вам же остается лишь запомнить и сделать свои выводы.

Юрий помолчал, стараясь скрыть неудовольствие.

– Прошу меня извинить, господин граф! Но одно дело извлекать сведения из того, что витает в воздухе, что известно всем. И совсем другое – сойтись поближе, войти доверие, а потом…

– А потом… что? Договаривайте, раз начали! Может – донести? – Варкош негодующе посмотрел на Юрия. – И вы полагаете, я способен, получив от вас какую-либо информацию, пойти сам или вас послать в… как его… Разбойный приказ с доносом? Помилуй, Бог! От вас, пан Георг – не ожидал!

– Да нет же… господин граф! – Юрий смутился, почувствовав себя дураком. – Простите, Бога ради! Вы меня просто не поняли, поверьте, такого и в мыслях не держал!

– Тогда вам следует сначала научиться их выражать, – холодно ответил Варкош, – а потом уже делать заявления, особенно такого щекотливого свойства! Впрочем, в отличие от вас, я понял, что вы хотели сказать, и могу вас успокоить. Речь идет о том же самом – об анализе того, что витает в воздухе, и что слышать может любой. Разве не этим мы с вами занимались последние месяцы? И что, кто-то пострадал? Кого-нибудь по нашей вине препроводили в Разбойный приказ? Или, почувствовав себя московитом, вы испугались, что своей деятельностью можете нанести вред государству Московскому? Уверяю вас, у меня нет таких далеко идущих планов, и у князя Дитрихштейна – австрийского канцлера – насколько мне известно, тоже. А известно мне многое. И последнее: то, что действительно не должно выйти наружу и что канцлер Щелкалов пожелает сохранить в тайне – там и останется! Уж поверьте, мы с вами этих сведений никогда не получим.

– Вы меня убедили! – Юрий смущенно улыбнулся, – я виноват, сболтнул не подумав. Но, знаете, как-то не очень хочется походить на матерого шиша.

Услыхав незнакомое слово, Варкош вопросительно вскинул брови.

– Что значит – походить на «матерого шиша»? Это что-то неприличное, да?

– Неприличное? Боже упаси! Я бы себе такого не позволил, господин граф. Шиш, сиречь шпион, ничего более. А матерый… ну это… опытный! В общем, мастер своего дела.

– Хорошо, что вы мне разъяснили, – удовлетворенно кивнул граф. – А я уж было подумал… знаете, у московитов так много этих слов… в смысле непристойных, и так их легко и просто употребляют… даже женщины и дети!

– Увы, к сожалению, сего не оспоришь! – Юрий поежился, ему стало не по себе.

Варкош, внимательно наблюдавший за ним, решил, что впредь с ним нужно быть поаккуратнее. Его душа раздвоена, и та ее часть, которая тяготеет к русичам, может дать знать о себе в самый неподходящий момент.

– Я, кажется, отвлек вас, господин граф! Вы хотели поговорить о братьях Вельяминовых и о причинах, по коим они могут пригодиться…

– Совершенно верно, благодарю, что напомнили! Итак, первую мы уже обсудили… Вторая же причина немного сложнее, но зато интереснее. У Петра Афанасьевича еще имеется дочь – Катрин, – причем, в отличие от братьев, умна, вольнолюбива и с характером непокорным, даже дерзким. Да, забыл немаловажное – очень красива! – и, загадочно улыбнувшись, добавил: – Из таких в цивилизованном мире получаются фаворитки…

Юрий оторопел, даже немного растерялся. Иезус-Мария! Фаворитка? Но зачем… для кого? Неужто старый интриган решил подсунуть ее царю Феодору или правителю Годунову! И он невольно насторожился – вспомнились предстережения отца: именно подобных хитросплетений татусь и опасался. Сделав вид, что обдумывает услышанное, Юрий занялся едой, прикидывая в уме, как ему отвечать на столь великое глупство. Он не спеша подобрал с тарелки какие-то кусочки, рассеянно прожевал и, положив вилку, озабочено глянул на Варкоша.