Ён успевает уйти от потасовки до того, как она его затронет.

Жара по-прежнему наполняет город, однако теперь сливается с запахом крови и дыма. Пять минут. Ён идёт по улицам города, сворачивая то там, то здесь, всего пять минут. Как за такой короткий срок мог случиться полнейший хаос?

На всём пути с экранов его сопровождает добродушная улыбка Гао.

Ён сворачивает в очередной переулок, когда из окна, разбив стекло, ему на голову вместе с осколками летит стул. Людям больше не страшны наказания. В людях больше не осталось веры. Люди лишились надежды. Вместе с чувствами, которыми их одаривал Великий Гао, ушло и нечто иное. Они по-прежнему выглядят как люди, ходят как люди, даже кричат как люди. Вот только поступать как люди они больше не в состоянии.

Внутри Ёна тоже образуется пустота, разрастается, но сердце пока нет захватила, только колет, сильно так, иногда даже дышать нет сил. Он никогда не верил в чистоту намерений Гао, никогда не считал его лучше любого, кого встречал на своём пути. Так почему?

Ён открывает глаза. Лоб холодят капли пота, на грудь камнем ложится тьма. Он не сразу вспоминает, где он и почему вокруг хоть глаз выколи. Из кабинета Врача доносится храп — Диль сегодня ночует в лечебнице. Обычно он заглядывает ненадолго, а потом снова исчезает в неизвестных направлениях. Однако Дед дал ему передышку.

Как понял Ён, Диль должен был следить за тем, чтобы он ничего не выкинул перед походом в город. Однако самодовольного крысёныша вообще не волнует, имеет ли Ён на уме какие коварные планы, готовит ли какие пакости. После припадка он как ни в чём ни бывало нажрался неведомой гадости и улёгся спать на кушетке.

— Вы не боитесь, что его подкосит в городе? — Ён смотрел на спину отвернувшегося от них Диля. — Во время драки?

На первый взгляд и не скажешь, что дурачок. Если не брать во внимание шрамы и бродяжнический вид, то вполне здоровый парень. Идеальной по стандартам города высоты, широкоплечий — такому завидовать в пору. Худоват, правда, ну и что с того? Силы-то ему не занимать. Одним ударом несколько костей сломает и не почувствует. И почему что-то важное зачастую достаётся тем, кто этого не оценит? Если ещё окажется, что до того, как его лицо было исполосано, он отличался естественной красотой, Ён, вероятно, ненадолго, но возненавидит вселенскую несправедливость. Обидно, да только что тут поделаешь?

— Мы? — приподнял бровь Врач. — Не боимся. Я ему всегда на дорожку лекарств даю. А то, что у Яблоневого сада произошло, так это скорее случайность. Наверное, в городе лекарство использовал, а новое я ему выдать не успел. Кое-кто, — смешливо посмотрел он на Ёна, — потащил его достопримечательности смотреть. Да если и прикончат его, кому от этого плохо будет? Деду разве что? Он на Третьего большие надежды возлагает. — Он шмыгнул носом, заметив, что Ён задумался. — Ну что поделать, если у него никого, кроме меня с Дилем, и не осталось.

— Раньше было больше?

Врач молчал какое-то время — взвешивал, что говорить, а что лучше оставить при себе.

— Да не особо, — почесал он за ухом, не горя желанием продолжать опасную тему. — Не знаю я. Откуда мне? Ты бы тоже спать шёл. Если не можешь заснуть, я тебе снадобий каких отолью. Их у меня завались.

Ён от такого блага отказался, отправился в отведённый ему чулан и долго метался по лежанке.

И как он докатился до самого низа? До Серого дома? Вернее даже не дома, а его задворков? Жизнь в маленькой квартире казалась ему убогой, но теперь… Ён невольно коснулся Борд, которая теперь цеплялась к нему мёртвым грузом.

Если он попадёт в город, она ведь снова заработает? У Диля наверняка найдётся глушилка, но если от неё избавиться, то…

То что? Ён ворочался с одного бока на другой, не в силах перестать думать. Его схватят, осудят по-быстрому, как собирались сделать это с кем-то другим до донесения Че Баля — этой продажной мразоты (Ён никогда не поверит, что он сдал его исключительно из лучших побуждений) — и отправят обратно, в или за серые стены, из которых он выбрался. Ещё и флешку заберут, они методы знают, сомневаться не стоит. Тогда Ён окажется один на один со здешними трущобами. А может и не дойдёт даже до них, если припомнить слова старика об отборе, который ждёт всех новоприбывших прямо в холле серой махины…

Как провалился в сон, он не помнит, только как протяжным эхом слышались вскрики за тонкими стенами и шуршания на улице.

И вот теперь Ён лежит в темноте и обливается холодным потом. Если бы ему сказали, что можно отмотать жизнь к тому моменту, когда он отправился за булками к ресторану Оли-Вара, нужно только помолиться, он бы помолился — чего уж там — даже Гао бы помолился, от него не убудет. Да только никто не говорит!

Ён видит через тонкую щель между стеной и полом, как в чулан начинает пробиваться утренний свет. Он вскакивает. Недосып и недоедание дают о себе знать именно сейчас, когда Ёну важно оставаться в строю. Он, качаясь, идёт к двери, нащупывает ручку и хочет выйти, но не слышит обычного скрипа петель.

Закрыт. Однако он не помнит, чтобы слышал щелчок замка. Значит всё-таки проваливается в сон, но не замечает этого из-за бессменной темноты. Кто-то пришёл?

Ён прислоняется ухом к ржавому железу и прислушивается. Глухие голоса раздаются где-то у входа в лечебницу. Говорящие ругаются, но тихо. Первый, Врач — не повышает тонов. Второй, он же гость — хрипит то ли от бессилия, то ли манера речи у него такая, Ён пока не разобрал.

— Ты что же уговор нарушаешь? — бормочет незнакомец.

— Не я был тем, кто его нарушил, — отвечает Врач.

— Это как же? — сипит тот. Голос звучит громче — гость проходит в кабинет, и Ёну ничего не остаётся, кроме как затаить дыхание. — Мы как договаривались? Ты нас лечишь, мы вас не трогаем.

— И воду нам даёте, — соглашается Врач. — Даже рану залатать нынче недёшево стоит. Сам должен понимать. А вы что же? — Некоторое время висит неловкая тишина. — Кто недавно Дилю череп проломил, когда он у колодца был?

— Не признали, — снова бормочет тот. От его неумения врать даже у Ёна зубы сводит, а он к этому делу человек давно притерпевшийся.

— Ну так и я в тебе того, с кем договаривался, никак признать не могу.

— Ишь как возгордился! — гость сплёвывает, не обращая внимания на то, что находится в лечебнице, месте, где чистота одно из важнейших условий. Судя по шагам, он хромает к столу. — Кем это себя возомнил! Вот погоди! Наскучите вашему хозяину, Деду этому, вмиг с вами покватаемся! Сколько из себя мните, настолько вас и опустим! Даже и не помышляйте помирать раньше! Тебя я точно верну, откуда вылез! — со смаком хрипит он. — Будешь со своими сородичами из одного корыта хлебать! И никто больше тебя не прошляпит! Не сбежишь! А как время подойдёт, все твои внутренности оставшиеся выскребем под чистую. — Ёна передёргивает оттого, с каким удовольствием он проговаривает каждое слово. — Что язык проглотил? Прошлое своё вспоминаешь? Ха-ха! То цветочки были, поверь мне! Когда в низах живёшь, это ещё не кошмар. А когда выбился повыше, жизнь получше повидал, а потом снова на дне оказался — это куда страшнее. А? Али я не прав? — Гость болезненно хохочет, затем его накрывает кашель. — До чего жадный, — говорит он. Его жалоба сопровождается тяжёлым звоном. Гость хватает пепельницу бесшумно, а вот ставит обратно небрежно, оттого сперва кажется, что резкий звук идёт из ниоткуда. Однако следующая фраза помогает восстановить события. — Последнее портишь? Чтоб никому не досталось? Тебе для чего на свет позволили появиться, самовлюблённая ты скотина? — затем изо всех силёнок кричит, правда, получается у него не очень: — Лечи, ублюдочный! Не то главарю нашему доложу на тебя!

— Ты сначала живым до него доберись, — спокойно отвечает Врач. — А сейчас вали-ка отсюда, пока моё терпение не лопнуло. Заляпал мне тут всё слюнями и кровью. Тьфу!

— Вот ведь… — гость медленно шаркает в сторону выхода. — Попляшешь ещё у меня… Так просто сдохнуть не дам…