– Поищи лучше! Должен быть выход! Обязательно должен быть!

Ксюша выругалась про себя и осмотрелась в десятый раз. Пяточек комнаты, где она крутилась, выглядел одной сплошной кучей камня и погнутых арматурин. И всё же узенький лаз под обломками был.

– Нашла! Есть дырка какая-то!

– Здорово! Пролезть сможешь?

– Ну, щас попробую… – Ксюша нагнулась к пролазу. Он оказался ещё теснее, чем щель снаружи.

«Если застряну, можно тут и не кричать», – обречённо подумала Ксюша, но почему-то при этой мысли развеселилась. Посмеиваясь, как полудурошная, она взялась протискиваться то ли в вентиляционную шахту, то ли в разрушенный до основания коридор. Вдоль по лазу она смогла проползти метра четыре вперёд, пока не стало свободнее. Всё-таки это был коридор, куда под углом рухнуло перекрытие с верхнего этажа.

– Здесь можно подняться! – окликнула Ксюша, не зная, услышат её внизу или нет, ответа она не дождалась и полезла по наклонной плите. Ещё около получаса ей пришлось искать проломы и дыры на двадцать четвёртом, чтобы выйти к фасаду. Когда она наконец выглянула из окна, Саша радостно помахала с балкона на двадцать втором. Сильно стемнело. Ксюша обвязала конец верёвки вокруг трубы, а другой конец скинула Вире и Саше. Зверолов первым забрался наверх, Сашу подтянул следом.

Все вместе они наконец-то собрались в одной полуобваленной, тёмной квартире без крыши. Над остатками соседней стены темнел чёрный покатый бок вертолёта.

– Вот и всё, Сашка мы доползли. Доползли… – повторил Вира для Серебряны. Ксюша стащила надоевший душный шлем с головы. Ночной воздух овеял потное лицо и охладил лёгкие.

Двадцать четвёртый этаж разрушен, как и два этажа под ним, и два следующих этажа над ним. Но, если двадцать третий и двадцать второй завалило обломками, то на двадцать четвёртом, где упал вертолёт, вся крыша рухнула. Летающую транспортную машину большей частью смяло и погребло, рваные куски обшивки торчали из-под бетона, грузовое отделение задрано вместе с хвостом, эвакуационные люки распахнуты, вокруг россыпь белых пластиковых хронобоксов – все вскрыты и опустошены.

Ксюша со шлемом в руке плюхнулась на бетонную балку. Она устало смотрела, как роются и гремят пустыми коробками кутыши. Саша и Вира бегали среди хронобоксов, заглядывали в вертолёт, отрывали и скручивали, что под руку попадётся, но вся эта суета бесполезна. Кто-то успел побывать на двадцать четвёртом, может быть те самые люди, кто после себя взрывал лестницы, или кто-нибудь из подвальных нашёл путь наверх гораздо быстрее и легче Вириного – изнутри дома.

Напрасно залезли – на Вертолёте нет даже вздутой банки консервов.

– Пусто, – отошёл Вира к Ксюше. Саша настырно перебирала коробки, словно с прошлой минуты в них могло появиться что-нибудь кроме грязи и камешков. Ксюша ни смеялась, ни горевала над крахом их восхождения – слишком устала.

– Завтра утром спустимся вниз, – продолжил Вира. – В вертолёте тряпки есть, неободранные, гнильё всякое, мебелишка разбитая под бетоном. Сейчас наберём и нормальный костёр сварганим, погреемся, ночевать не так холодно будет.

– Ага, и поужинаем – тем, что я принесла, – напомнила Ксюша о единственном стоящем деле во всём походе. Очень хотелось высмеять Виру, как главного выдумщика ползти на Вертолёт: это Вира тащил Сашу на верёвке, как крысиную тушку, это Вира заставил Ксюшу ползти по верёвке над пропастью и втискиваться в щель, это Вира всё затеял и ничего не добился!

Вира смолчал. Чего сказать? Она чужая – после всего, что Ксюша сделала для их подвала, для Сашки, для Кутышей – она им чужая! Вот ведь хорош-зверолов: в городе без старшего брата шагу ступить не может, никому снаружи не доверяет, и её от себя за версту держит, и даже не злится – одно слово – чужая!

Вира без спроса взял Ксюшин рюкзак и пошёл искать место для костра, и для ужина. Ксюша проводила его колким взглядом. Скоро от пустых коробок вернулась Саша. Серая от усталости, она обречённо присела на балку и уставилась на ночной город. Чёрные тени высоток поблёскивали и рябили мелкими огоньками. Где-то на этажах жгли костры. Может – бандиты? Наверняка бандиты, кутыши ведь в центре города не живут. Кострами загонщики обозначают свою территорию, и что Вышка живая.

Глаза Саши тупо уставились перед собой, будто на пустом вертолёте вся жизнь закончилась. Ксюша стянула перчатки и взяла её за холодную руку.

– Видишь, красная звёздочка? – бессильно указала Саша на небо. Сквозь мутную хмарь светлела едва различимая красная точка. – Одна такая звёздочка есть, красная-красная. Она висит над чистым озером – далеко на западе, над городом из дерева, где не растут ни чадь, ни ложка. Каждый дом на берегу озера – расписной, узорный, по два, или три этажа, с фигуринами всякими, и воротами с птицами и русалками. Люди там живут добрые, потому что сытые – в озере у них много рыбы. И среди всех рыб есть одна волшебная, какую поймаешь, и любое желание загадать можно, и она всё исполнит – всё-всё-всё. Люди рыбке той молятся, одежду в честь неё железными чешуйками обшивают. Если эту рыбку поймать, то её отпустить надо, и про желание своё никому не рассказывать.

На этаже затрещал огонёк. Ксюша мельком оглянулась на Виру. Ловчий обложил костёр от ветра хронобоксами и подкидывал на растопку щепки от мебели. Ксюша отвернулась к городу и нашла взглядом Башню. Впервые за жизнь у Кощея она не ночевала дома. Узник волнуется? Нет, ему с вороном наплевать, наверное, щёлкают друг друга по клювам где-нибудь на запертых этажах, и знать не знают, где она, с кем она, как она… Узкая ладонь Саши в руке – вот и всё настоящее в ночном, замерзающем мире, где солнце ушло на закат к расписному деревянному городу.

– И что бы ты загадала, Саш?.. – тихо спросила Ксюша.

– Я бы?.. – прикусила губу Саша, меленько задрожала и из глаз у неё скатились слёзы. – Я бы, Ксюша, загадала… загадала, чтобы… мама моя не умерла, – пролепетала Саша распухшими губами и вытерла слёзы рукой. – Ей очень, очень плохо! Лежит, кашляет, еле дышит. У неё махра, Ксюшенька, ничего не помогает, а ящики все пустые! Понимаешь? Пустые ящики, в них лекарства нет!

У Ксюши округлились глаза. Верно, Саша как-то обмолвилась, что у неё мама болеет, но отмахивалась, мол, это ничего, это пройдёт, но сколько времени уж вместе, а мать Саши болела, болела, и на поправку не шла.

– Захар говорит: «пей побольше горячей воды, отдыхай», – а не проходит, – всхлипывала Саша. – Он всем так говорит, кто заболеет… Не сердись, Ксюш, что я тебя на Вертолёт потащила, что ты чуть не упала – это я придумала, не Вирочка! Вирочка меня отговаривал! Но мы лекарство искали, понимаешь? Если не тут, то нигде! Вот почему сюда лезло столько народу. Кто ж знал, что вертолёт давно обобрали? И говорили, что обобрали, и Вира слышал, только я всё равно полезла, и вас потащила за собой, Ксюша!.. Лекарство от махры – здесь, говорят… Либо сюда, либо к Башне, а к Башне не лечиться, к Башне погибать ходят. Никакого лекарства из Башни никто не даёт!

– Это другим не даёт, а меня-то чего не попросила! – не стерпела Ксюша. – Я бы тебе принесла! Тебе, для Оксаны!

– Вира сказал, что нечего у тебя и просить, что мы и так в должниках. Ты нам носишь, а потом как Серый Повелитель зло какое-нибудь Котлу сделаешь, что вообще плохо, что ты узнала про наш подвал. «Добра просто так не бывает», – говорит, и ты ни разу лекарства нам не приносила, и ты не знаешь, что такое лекарства, ты в нашем доме их в мусоре видела, и не узнала – вот так!

Глупость! Глупость! Глупость! Но как? Как помочь Саше? Попросить у Кощея? Ксюша и правда не знала, какие нужны лекарства против махры. Всю Башню облазила сверху донизу, но ничего такого не видела, только старые капельницы, бинты и каталки внизу в вестибюле с каменным солнцем. Ещё была аптечка в рюкзаке… но это ведь ерунда! Против махры нужно средство сильнее, особое! Оно есть – Кощей говорил, что хоть вылечить трудно, но можно. Значит оно, лекарство – наверху, на запертых этажах Башни – там, где Узник работает!