— И что, он поручика на дуэль вызвал? — полюбопытствовал я.

— Какая дуэль? Поручик — человек военный, а мой супруг даже не личный дворянин. Офицер такого просто с лестницы спустит или из окна выкинет. Родственники вмешались. Мы сами-то из мелкопоместных, зато родственники большой вес в уезде имеют. Поручика в столицу вернули, моего супруга в Череповец перевели, от сплетен подальше. Василий Кондратьевич меня простил, но ребеночка велел вытравить.

— И ты согласилась?

— А что делать? Плакал он сильно, говорил — измена, дескать — это ничего, случается. Поговорят и забудут. Но если незаконный ребенок — это клеймо. Куда угодно уезжай, не спрячешь. Дознаются — опять станут записочки писать, издеваться. А ребенок у нас еще свой будет, да не один. Послушалась, да понадеялась, что будут у меня дети. Пошла к бабке-знахарке, она мне цветочков желтеньких заварила — прямо при мне, выпила. Ну, дальше и рассказывать не хочу.

[1] Село Луковец затоплено водами Рыбинского водохранилища в 1941 году. Время от времени, когда вода спадает, археологи проводят там изыскания. По их данным Луковец был основан в X веке.

Все потихонечку устаканилось. Здание суда отремонтировали, судейские чиновники вернулись в родные стены. Из Луковца, куда отправилась полиция, дурных известий не поступало — верно, никого не убили, не обокрали; значит, мне туда ехать не надо. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.

Во взаимоотношениях с квартирной хозяйкой тоже все утряслось. В том смысле, что рефлексировать и биться головой о стенку ни я, ни Наталья не стали. Договорились только, что станем обращаться друг к другу только по имени и отчеству. Везде, даже в спальне. Если наедине привыкнем называть Ваня и Наташа, обязательно проколемся — ляпнем в присутствии посторонних, народ у нас умный, сложить два и два сумеют. Как станут дальше развиваться наши отношения, мы не знаем, но с квартиры меня не гонят. Значит, как пойдет. А вот входную дверь следует запирать. Повезло, что никто из соседей не приперся, но все может быть.

К рассказу о ее неродившемся ребенке у меня двойственное отношение: с одной стороны, жалко женщину, лишенную радости материнства, с другой, почувствовал облегчение. Когда я принялся «утешать» Наталью, думал не головой, а другим местом. С презервативами в девятнадцатом веке напряжно. Читал, что эта нужная вещь была изобретена еще для любвеобильного английского короля Карла II, но сомневаюсь, что правда. У Пикуля, в какой-то книге, жена главного героя пользовалась «французскими средствами» контрацепции, но что за средства, писатель не указал.

Просить квартирную хозяйку разузнать о Елене Георгиевне теперь вроде и неудобно, но она сама узнала о кареглазке. Небось, соседи доложили, что видели квартиранта на карауле около гимназии или углядели, как мы наматывали круги вокруг дома ее тетушки.

— Леночка Бравлина — хорошая девушка, — сообщила Наталья Никифоровна после ужина. — Фамилия из наших, из новгородских дворян. Родственники в Устюжне живут и здесь, в Череповце. Родители у нее в Белозерске, отец — управляющий казенной палаты, а дочку сюда прислал. В Белозерске, как и у нас, в Устюжне, лишь прогимназия[1], так что в Череповец девчонок отовсюду везут. Брат у нее есть младший, в Морском училище учится. Если вам невеста нужна, то лучше не найти. Правда, про приданое ничего не знаю. Поместье у Бравлиных было, но что с ним теперь? Возможно, продано или заложено.

М-да… Женщина, с которой я недавно был близок, говорит любовнику о его потенциальной невесте. Как это понимать? Лучше голову не ломать. А Леночка Бравлина, если судить по наставлениям маменьки, вполне подходящая партия для сыночка вице-губернатора.

Наталья Никифоровна озаботилась краткими наставлениями по части ухаживаний за барышней. Цветы, конфеты и прочие подарки до тех пор, пока официально нас не объявят женихом и невестой, дарить нельзя. Искать свидания наедине лучше не стоит, а если провожать до дома, так непременно, чтобы рядом шагала подружка. Мы и так, в прошлый раз, нарушили правила, но хорошо, что бродили под бдительным оком тетки.

Еще не возбраняется пригласить девушку погулять, в воскресенье можно покататься в экипаже, но тут уже не подружка должна быть рядом, а кто-нибудь из родственников — матушка или тетушка. В крайнем случае, старший брат.

Зато можно написать письмо, передать записочку, но чтобы в нем не было ничего фривольного. И в дом Бравлиных я так просто не могу войти, следует подождать приглашения, и не от тетки, а от родителей Елены. Или если тетушка заручится их согласием.

М-да, трудновато за девушками ухаживать. Столько правил.

Выслушав, поблагодарил Наталью Никитичну за консультацию и отправился в собственную постель. Нельзя же спать со своей квартирной хозяйкой, верно? А то, что перед сном зашел пожелать женщине доброй ночи (ну да, пожелание было долгим), так это простая вежливость.

Городовые еще не вернулись из командировки в Луковец, на арест ехать не с кем и я снова перебирал полученные от архивариуса выписки, сопоставлял и обдумывал. Было скучновато. В моем времени я бы уже всунул кипятильник в стакан, изладил бы кофе, здесь за кипятком придется идти к служителю и, не факт, что в его каморке в данный момент кипит самовар. Что пить стану? Чайных пакетиков не придумали, растворимого кофе нет. Начал понимать, отчего деятельность чиновников Российской империи считается эффективнее, нежели труд их коллег в СССР или постсоветской России. Просто тут на работе не распивают чаи.

Дверь в кабинет распахнулась, и вошел незнакомый человек лет сорока. Плащ охотничий, вроде брезентового, распахнут, под ним шинель с петлицами коллежского регистратора и эмблемами моего ведомства. Лицо загорелое и обветренное, но не до той черноты, что бывает у крестьян, вынужденных проводить целый день на ветру и на солнце, а этакая благородная «загорелость». Ему бы ружье, сошел бы за аглицкого джентльмена — путешественника или охотника, шагнувшего в мой кабинет прямо со страниц книг.

— Здравствуйте, господин Чернавский, — поприветствовал меня незнакомец, протягивая руку. — Давно хотел познакомиться с новым коллегой, да случай не выпадал. Позвольте представиться — Петр Генрихович Литтенбрант.

О господине Литтенбранте я наслышан. Человек эксцентричный, с авантюрной жилкой. Потомок остзейских немцев, перебравшихся на жительство в Новгородскую губернию, в Малую Вишеру. Закончил Череповецкое Александровское училище, по окончании которого не механиком на пароход отправился, а подался в полицейские урядники.

По закону урядником может быть лишь отставник, имеющий чин не ниже ефрейтора и медаль «За беспорочную службу», но для потомственного дворянина сделали исключение. Литтенбрант служил в конной страже в селе Нелазское, женился на дочери крестьянина, потом овдовел. Ему предлагали вступить в должность пристава, получить чин, но командовать конной стражей потомок крестоносцев не захотел. Свободу человек любил, начальство — не очень. В семьдесят шестом году, когда сербы восстали против турок, подал в отставку и ринулся освобождать братьев-славян. Служил вольноопределяющимся в отряде русских добровольцев. Был ранен, награжден сербской серебряной медалью «За храбрость». Пока лежал в госпитале, принялся помогать раненым, за что ему позже прислали еще одну медаль «За помощь раненым». При этом Литтенбранта не наградили ни одной российской медалью, не говоря об ордене.

Вернувшись в Череповец, Петр Генрихович написал прошение о зачислении на должность судебного следователя Череповецкого окружного суда и сдал экзамены (виноват, следует говорить — испытания) на чин коллежского регистратора. Он бы и на следующий сдал без проблем, но решил — зачем ему это надо? По слухам, Литтенбранта больше всего интересовала охота и в своем доме он собрал коллекцию ружей и охотничьих трофеев.

Службу господин Литтенбрант тянул ни шатко, ни валко; нареканий не имел, дел для окружного суда доставлял не больше одного-двух в год. Но никто нам нормы выработки не устанавливает, работа зависит от службы полиции, а если урядник в Нелазской волости не зафиксировал преступлений, какие претензии к судебному следователю?