Завтракал я в своей «гардеробной». Хозяйка откуда-то притащила круглый стол и теперь у меня имелась собственная столовая. А что, не будет же целый коллежский секретарь принимать пищу в кабинете или на кухне?

Блины, как всегда, замечательные, чай вкусный. В заварку, как я выяснил, хозяйка добавляла траву, которую она называла лабазник. Не знаю, что это за растение, но мне нравилось, хотя раньше не слишком-то жаловал травяные чаи.

Похвалив хозяйку, пошел в кабинет писать родителям письма. Казалось бы — на службе времени предостаточно, но там почему-то писать личные письма не хотелось. Видимо, обстановка не та.

Только я разложил на столе лист бумаги, открыл чернильницу, как услышал, что в прихожей раздался чей-то мужской голос.

И тут, без стука, распахнулась дверь в кабинет (и спальню, кстати) и в дверном проеме появился незнакомый мужик. Судя по грубым сапогам, армяку и войлочной шапке — из крестьян. А следом за ним шла хозяйка и что-то пыталась ему толковать, но крестьянин только отмахивался.

— Я тут комнату хочу снять, — заявил мужик, даже не поздоровавшись.

Я оторвался от письменного стола и пристально посмотрел на мужика. Тот, не смущаясь, снова сказал:

— Так я комнату снять хочу.

— Милейший, а тебя стучать не учили? А кто здороваться будет?

Мужик поспешно снял шапку, перекрестился на образ Николая Угодника, потом сказал:

— Здрасьте вам, господин хороший. Я Платон Аникеев, из Абаканова. Староста я тамошний, маслобойка у меня своя. Хочу, понимаете ли, чтобы мои детки в люди вышли, образование получили.

— Желание похвальное, — согласился я. — Только не пойму — я-то тут при чем?

— Так вот я и говорю — я своим мальчонкам хочу тут комнату снять.

— Наталья Никифоровна, я что-то не понял, — уставился я на хозяйку. — Мы разве с вами не договорились?

Хозяйка махнула рукой и с досадой сказала:

— Я Платону уже битый час, как талдычу — не сдаю я нынче комнаты. Если бы сдавала, то в правлении училища мой адрес был, а я нынче свой адрес не оставляла. Стало быть — не должны никого ко мне отправлять.

— Ну был я в правлении, адреса дали, а что такого? — вытаращился мужик. — Я в прошлом годе у хозяйки эту квартеру снимал для своих мальцов, чего бы и в этом не снять? Слышал, что у Натали Никифоровны один только барин и квартирует, а места у нее много.

— Комнаты я у нее уже снял, деньги уплатил, — сообщил я, хотя и не понимал, чего оправдываюсь?

— Так деньги ваши я вам до последней копейки верну, — обрадовался мужик. Вытащив из-за пазухи какую-то бумажку, радостно потряс ею в воздухе. — Вот, два рубля прямо щас за нынешний месяц отдам, а все остальное в конце года.

Присутствие упрямого мужика из Абаканова начало раздражать. Но все-таки, еще не до такой степени, чтобы выкидывать его силой или начать орать. К тому же — это трудящийся, крестьянин.

— Комната эта дороже стоит, — усмехнулся я. Я заплатил за обе комнаты пятнадцать, но даже если бы дядька компенсировал мне все затраты, уступать комнату не собирался.

— Так, а чего дороже-то? — дернул плечом Платон. Подумав, предложил: — А мы можем так сделать — за недостающие деньги мальчишки у тебя в услужении будут. За папиросами сбегают, водки купят, сапоги вычистят.

— Если бы я хотел себе мальчонку на побегушках нанять, я бы нанял. Говорю — я эти комнаты снял, а посторонние мне здесь не нужны. Ступай по другим адресам, сдадут тебе комнату.

— Не, барин, так нельзя, — снова набычился мужик. — К чему тебе сразу две комнаты? Они тут поспят, а ты там.

Изнутри начал подступать гнев. Ну до чего же упертый человек. Сдерживая выход злости, спросил:

— А ты знаешь, кем я служу?

— Господин Чернавский служит судебным следователем, — вмешалась хозяйка.

— И что такого?

— А то, что мне эта комната нужна, чтобы покойников тут держать, — сообщил я. — Иной раз, если в покойницкой места нет, приходится сюда класть. Вон, прямо на том столе.

— Покойников? — оторопел мужик.

Я-то уже надеялся, что он сейчас испугается и выйдет, но Платон только почесал затылок и сказал:

— Ну, покойники никому ничего худого не сделали. Поспят мальчишки рядом, ничего страшного, не укусит мертвец. И стол круглый, для покойников неудобно, ноги свалятся. Я могу козлы привести и столешницу.

Ничем-то его не прошибить. Придется выкидывать.

— Платон, тебе господин коллежский секретарь уже все сказал, — потянула мужика за рукав хозяйка. — Давай, а иначе придется городового звать.

— А чё вдруг городового-то? — уперся мужик. — Я ничего худого не делаю, я просто комнату мальчонкам хочу снять. Я, вон, козлы со столешницей для мертвецов готов из Абаканова привезти.

Нет, хватит! Я встал из-за стола, но тут в сенях раздался топот сапог и в комнату влетел городовой Смирнов.

— О, как же ты кстати, — обрадовался я. — У вас в холодной места свободные есть? А если нет, то пусть потеснятся…

— А чё в холодную-то? — опять набычился Платон из Абаканова.

Но со Смирновым шутки плохи. Не раздумывая, развернул мужика и толкнул к двери:

— Давай-ка, уматывай, пока цел. А то и впрямь в холодную отведу, а потом еще и горячих выпишу. — Повернувшись ко мне, Смирнов сказал: — Прощения прошу, ваше благородие, но велено вас звать. Покойник у нас.

Мне собираться — только мундир напялить, да в сапоги запрыгнуть. А еще — ухватить шинель и фуражку. Впопыхах едва не забыл прихватить свой главный рабочий инструмент — папку, в которой лежат листы писчей бумаги, походная чернильница с плотно закручивающейся крышкой, карандаши и две канцелярские ручки. Это хозяйство я купил сразу, как закончил с делом Шадрунова и более-менее обучился чистописанию. Осознал, что писать вначале карандашом, а потом все переписывать начисто — очень муторно. Магазин «Шулятиковъ и сынъ» как раз специализируется на канцтоварах и дела идут успешно. Еще бы — среди покупателей не только чиновники, но и около тысячи учащихся.

Мы с городовым примчались на место происшествия так быстро, как только смогли. То есть — насколько нам позволяли скорость лошади и улицы города. Прокатился, а заодно и новое слово узнал от городового —колдоебины.

Кроме нового слова, обогатившего мой лексикон, Смирнов сообщил, что покойника в колодце обнаружили люди, что пошли за водой. Точнее — Варвара Селезнева. Сказала мужу, а тот побежал в полицию. Чей труп, он не знает, потому что господин пристав, которого вытащили из дома, велел быстро запрягать и ехать к его благородию следователю.

Полицейская пролетка остановилась у небольшого дома на окраине города. Тут уже стояла коляска станового пристава и еще чья-то, мной не опознанная. Я опасался, как бы сюда не набежала толпа зевак, но здесь глазели только двое мальчишек и переминался с ноги на ногу городовой Егорушкин. Завидев меня, просветлел лицом:

— Вы, ваше благородие, мимо дома пройдите, а потом за него заверните. Колодец на задах.

— Спасибо Фрол, — кивнул я городовому, чем ввел парня в состояние ступора. Он теперь станет думать — откуда его благородие его имя знает?

Обошел дом, увидел колодец, у которого стояли двое городовых, кутающихся в шинели и глухо матерившихся. Одного я знал — Епифанов, второй незнаком. Нет, лицо-то помню, но по фамилии не знаю. Похоже, этим бедолагам и пришлось лезть в колодец, чтобы вытащить тело. Тут и мой приятель пристав, еще толстый дядька, что стоит около мокрого трупа. Неужели доктор? Откуда удалось отыскать эскулапа, да еще в неприсутственный день?

Поручкавшись с Антоном Елистратовичем, подошел к телу. Вежливо приподнял фуражку, обозначая приветствие незнакомому доктору.

— Господин следователь, знакомьтесь — это господин Федышинский Михаил Терентьевич, статский советник в отставке, частнопрактикующий доктор, — представил мне пристав доктора.

Ишь, цельный статский советник. По нашим провинциям чин серьезный.