И как гимназистка собирается там оказаться? В мое время провинциальная девчонка после школы поехала бы поступать в столичный вуз. А нынче, в девятнадцатом веке? Какие-то курсы для женщин есть. Акушерские или медицинские? Не помню точно.

— Хорошо, не стану спорить — немного жестоко. Но это урок не для вашей подруги, а для ее папаши. Признаюсь — я действительно допустил некоторые ошибки, но имеется некая корпоративная этика. Титулярный советник Виноградов не должен был обсуждать ошибки сослуживцев даже в кругу семьи. Понимаю, ему приятно осознавать, что унизил своего молодого коллегу, но он не подумал, что унижая другого, сам не возвысишься. И ваша подруга хороша…

— А что с ней не так? — спросила Елена, остановившись.

— То, что ваша подруга, узнав от отца некую… скажем так, конфиденциальную информацию, немедленно принялась об этом болтать. В сущности — она принялась распускать сплетни.

— Иван Александрович, Таня не сплетница, — принялась защищать подругу Елена Георгиевна. — Даю вам слово, она никому об этом не говорила, кроме меня.

— Но это и есть самое ужасное, — покачал я головой. — Какое мне дело до остальных? Какая разница, если о моей безграмотности узнает какая-нибудь Соня либо Катя? Мне совершенно нет дела до их мнения. Да пусть весь Череповец талдычит. Но Татьяна пыталась меня унизить в присутствии девушки, которая мне очень понравилась.

— Иван Александрович, как же так можно? — вскинула вверх изящный носик Елена. — Мы с вами видимся в пятый раз, а вы — понравилась?

— В пятый? Я думал, что только во второй. Первый раз мы встретились в церкви, во второй здесь, десять минут назад. Когда еще…?

Елена смущенно потупила бровки.

— Я видела, как вы бродите возле гимназии. И очень рассчитывала, что вы ищете встречи со мной, а не с кем-нибудь из других девочек.

Чуть было не ляпнул — ну, если видела, могла бы и сама выйти, но промолчал. И в двадцать первом веке не каждая девушка решится первой подойти к молодому человеку, а уж здесь, в девятнадцатом, это вообще моветон. Даже то, что мы стоим тут вдвоем, уже неприлично.

Елена Георгиевна, внимательно посмотрев на меня, многозначительно сказала:

— И вот еще что… Если мне понравится мужчина, то мне будет все равно — образован он или не очень.

— Значит, у меня имеется шанс? — обрадовался я.

— Шанс на что? — сделала девушка вид, что не понимает вопроса. Может, она и на самом деле не поняла?

— На то, чтобы вам понравится. И на то, чтобы вы в ближайшее время позволите называть себя не по имени-отчеству, а просто Леной.

— Подумаю, — кокетливо сообщила девушка. Оглянувшись по сторонам, сказала: — Конечно же у вас имеется шанс. А мне бы хотелось, чтобы и у меня появился такой шанс.

— В смысле?

— В том смысле, чтобы и я вам понравилась.

— Так я же сказал, что вы мне ужасно понравились.

— Мне захотелось услышать об этом еще один раз.

Ох уж эти девушки. Семнадцать лет, а уже умеют кокетничать. Их этому учат или врожденное?

— Иван Александрович, а вы не прочтете еще что-нибудь, из незнакомого?

Из незнакомого? Так у меня из того, что ей знакомо, лишь Пушкин с Лермонтовым. Еще Некрасова вспомню, из Тютчева про Россию, которую аршином не измерить. Прочту ей Эдуарда Асадова. У мамы есть сборничек, очень потрепанный. Я это стихотворение специально не учил, запомнилось само по себе.

— Только в юности играют

Так светло и звонко трубы,

Лишь у юности бывают

Нецелованные губы.

Но с годами глуше трубы

И все реже смех беспечный —

Нецелованные губы

Капитал недолговечный!

Диалектика природы!

Все меняется с годами:

Звери, птицы, земли, воды

И конечно же мы сами.

Мы грубеем, отцветаем,

Глядь — уж сеть морщин на коже.

Говорят, как ливень в мае,

И любовь проходит тоже…

Да, все вянет ежечасно:

Люди, травы, земли, воды.

Но любовь…

Над ней не властна

Диалектика природы.

Для любви ведь нет предела.

Лишь влюбленность быстротечна.

А любовь — иное дело!

А любовь, она — навечно!

— Прекрасные стихи. И опять вы скажете, что поэт неизвестен? Иван Александрович, не вы ли автор стихов?

А если взять, да и присвоить себе чужие лавры? Асадов еще не родился. Некоторые попаданцы из книг так и делали. И романы Пикуля себе присваивали и стихи. Но не стану. С детства усвоил, что чужое брать неприлично. С тех пор как притащил из песочницы чужую игрушку, а потом вместе с отцом искали ее владельца. Сколько мне тогда было? Лет пять? Урок запомнился на всю жизнь.

— Увы, Елена Георгиевна, автор стихов не я. Если бы сумел сочинить такие строки, хватался об этом на каждом углу.

Я хотел еще о чем-нибудь поболтать, но Елена, превратившись из кокетки в строгую девушку, твердо сказала:

— Иван Александрович, мне пора домой. Тетушка станет сердиться.

— За что сердиться? Вы возвращались домой, я вас немного проводил. К тому же вы были не одна, с подругой. Все приличия соблюдены.

— Ага, немного проводил, — улыбнулась девушка. — Мы наш дом уже три раза обошли, а тетушка в окно смотрит.

Беда с этими тетушками. В окошко, видите ли смотрит. Могла бы вязанием заняться. А я собирался девушку в щечку поцеловать. Чисто по-дружески. Или пока нельзя? Пожалуй, не стану.

Проследив взглядом, как за кареглазой гимназисткой закроется дверь, пошел на свою квартиру, думая думы. Интересно, если сделать девушке предложение, она его примет? Или у родителей руку и сердце просить? Нет, рановато. Не мне рановато, на этой девушке хоть сегодня жениться готов, а Лене еще гимназию заканчивать, подождем. Придется ухаживать. Как здесь ухаживать принято? Кафе здесь нет, в ресторан или трактир барышню не поведешь. Можно ли дарить цветы, конфеты? И есть ли в сентябре какие-нибудь цветы? Что в палисадах растет, выясню. В лавки схожу, посмотрю на здешние конфеты и шоколадки. Надо, чтобы коробка красивая. Если здесь нет, придется из Новгорода выписывать. Матушку попросить? Нет, пока рано родителей посвящать. У хозяйки спрошу. Заодно Наталья Никифоровна подскажет — как правильно себя вести с тутошними девушками, не накосячить.

Радужные мысли мигом вылетели из головы, когда увидел семенящего в мою сторону Михаила Артемовича.

— Нашел! — радостно завопил канцелярист. Ишь, Архимед череповецкий.

От возбуждения у старого архивариуса очки сползли на кончик носа, но он этого не замечал.

— Все отыскал, выписки сделал.

Не на улице же деловые вопросы решать. Придется ненадолго превратить свою квартиру в служебный кабинет.

[1] Николай Доризо

Птица обломинго, как известно, прилетает нечасто, но всегда не вовремя. С утра пораньше я заявился к господину исправнику с просьбой об оказании помощи при аресте подозреваемого, но не успел рта раскрыть, как узнал, что почти весь личный состав городской полиции отправлен в Луковец, за восемь верст от Череповца.

Облом-с.

Село Луковец — второй по значимости населенный пункт нашего уезда. Если верить городским легендам, основали его по приказу княгини Ольги, которая создавала на Руси погосты — места для сбора дани[1]. Теперь это село, а раньше считался городом. Да и сейчас производит впечатление: домов больше ста, народу около тысячи. Две церкви и часовня, церковно-приходская школа, несколько лавок, включая «Торговлю колониальными товарами».

Еще в Луковце проходят ярмарки. Есть июньская, имеется декабрьская, а еще сентябрьская, на которой торгуют лошадьми.

Завтра как раз и начинается конная ярмарка. Помимо своих, приедут купцы из Пошехонья и Рыбинска. Вполне возможно, что приплывут солидные люди из городов, стоящих на Волге. Кто-то приедет продавать, кто-то покупать.