Однако теперь перед Максом вставала проблема куда серьезнее. Теперь ему предстояло вернуть Джима Брискина на место, в тюремную камеру. Дело обещало оказаться нелегким: Ада умен и наверняка сразу же позаботился переправить Брискина на какую-нибудь из отдаленных лун – туда, где у него, Макса, нет власти. Похоже, борьба с этой парочкой затянется надолго, и еще неизвестно, за кем останется победа.

«Целая куча забот, уйма каторжного труда, – подумал он, – а куда денешься? Взялся, как говорится, за гуж…»

Тяжко вздохнув, президент Максимилиан Фишер придвинул к себе телефон и снова набрал номер Леона Лайта.

Стоило опустить в прорезь двадцатидолларовую платиновую монету, аналитик, полсекунды помедлив, встрепенулся, поднял на посетителя исполненный обходительности взгляд, развернул к нему кресло и вынул из ящика стола продолговатый ярко-желтый отрывной блокнот с ручкой.

– Доброго утра, сэр, – сказал он. – Можете начинать.

– Хелло, доктор Джонс. Надеюсь, не тот самый доктор Джонс, автор исчерпывающей биографии Фрейда, написанной около века назад? – с нервозным смешком прибавил посетитель.

Прозябающий в бедности, иметь дело с новыми, полностью гомеостатическими моделями психоаналитиков он явно не привык.

– Э-э, – промычал он, – мне как, с чего начать? Спонтанные ассоциации, рассказ о прошлом, или?..

– Для начала, пожалуй, поведайте, кто вы унд варум мих… и почему остановили выбор на мне, – предложил доктор Джонс.

– Джордж Мюнстер, четвертая галерея, строение ВЭФ-395, Сан-Франциско. Кондоминиум учрежден в 1996-м.

– Рад познакомиться, мистер Мюнстер.

Пожимая протянутую доктором Джонсом руку, Джордж Мюнстер обнаружил, что ладонь его нисколько не холодней человеческой, в меру мягка, однако крепка, сильна по-мужски.

– Понимаете, – продолжил он, – я – отставной солдат, ветеран войны. За это и квартиру в кондоминиуме ВЭФ-395 получил. По ветеранской льготе.

– О да, как же, как же! – мерно, негромко тикая, засекая затраченное на посетителя время, откликнулся доктор Джонс. – Война с блобелями…

– Точно. Я с ними три года отвоевал, – подтвердил Мюнстер, нервно приглаживая длинные, темные, изрядно поредевшие волосы. – Из ненависти к блобелям пошел на войну добровольцем. И лет-то всего девятнадцать, и работа была хорошая… но первым делом – священный долг, очистка родной системы от блобелей…

– Вот как, – кивая в такт тиканью часового механизма, хмыкнул доктор Джонс.

– Воевал я исправно, – продолжал Джордж Мюнстер. – Две медали, благодарность в приказе. Капральское звание – за то, что в одиночку зачистил спутник наблюдения, набитый блобелями битком. Сколько их там было точно, мы так и не поняли: блобели – они же то делятся надвое, то сливаются из двух в одного – поди тут сосчитай…

Казалось, нахлынувшие чувства комом застряли в горле. Даже воспоминания, даже рассказы о прошлом рвали душу на части! Осекшись, Джордж Мюнстер опустил голову на изголовье кушетки, расслабился, закурил.

Блобели… Тысячи лет назад прибывшие из иной звездной системы – вероятнее всего, с Проксимы, они заселили Марс и Титан, где добились немалых успехов в сельском хозяйстве. Продукт эволюционного развития обыкновенной одноклеточной амебы, довольно крупные, обладавшие высокоразвитой нервной системой, однако так и оставшиеся амебами с псевдоподиями вместо конечностей, размножающимися бинарным делением, инопланетные создания казались большинству терранских колонистов откровенно отталкивающими.

Причиной войны с ними стали разногласия в экологических предпочтениях. Департамент Внешнеэкономической Помощи ООН пожелал изменить состав атмосферы Марса, сделав ее более пригодной для колонистов с Терры. Разумеется, марсианским колониям блобелей перспективы таких перемен пришлись не по вкусу. С этого ссора и началась.

«Ну, а половину воздушной оболочки, ясное дело, не изменить: броуновское движение есть броуновское движение», – рассеянно подумал Мюнстер.

Не прошло и десяти лет, как измененная атмосфера окутала всю планету, чиня блобелям бессчетные – по собственным их утверждениям – неудобства и беды. В отместку космическая армада блобелей, приблизившись к Терре, разместила на ее орбите сложный автоматический комплекс спутников, предназначенных для постепенного преобразования терранской атмосферы, однако довести преобразование до конца блобелям так и не удалось. За дело взялось Военное Ведомство ООН, спутники блобелей уничтожили самонаводящимися ракетами… и война заполыхала вовсю.

– Скажите, мистер Мюнстер, в браке вы состоите? – осведомился доктор Джонс.

– Н-нет, сэр, – содрогнувшись, ответил тот, – и… словом, когда я закончу рассказ, вы сами поймете, в чем дело. Понимаете, доктор, – заговорил он, загасив окурок о донышко пепельницы, – честно признаться, войну я закончил терранским разведчиком. Шпионом. Был переведен в разведслужбу приказом, за отвагу на поле боя… сам на такой перевод не напрашивался.

– Понимаю, – негромко пробормотал доктор Джонс.

– Да ну?! – в запальчивости вскричал Мюнстер. – А известно ли вам, что в наши дни требуется от терранина для успешного внедрения к блобелям?

– Да, мистер Мюнстер, – кивнув, подтвердил доктор Джонс. – Вам пришлось, отказавшись от человеческого облика, принять отталкивающее обличье типичного блобеля.

Мюнстер, умолкнув, нахмурился, в бессильной злости сжал кулаки. Долгое время воцарившуюся в кабинете тишину нарушало лишь мерное тиканье доктора Джонса.

Под вечер, вернувшись к себе, в небольшую квартирку на четвертой галерее строения ВЭФ-395, Мюнстер откупорил солидную – пятая часть галлона – бутылку «Тичерс», уселся за стол и припал губами к кружке с налитым в нее виски: сил не осталось даже на то, чтобы достать бокал с полки над кухонной раковиной.

Что дал нынешний визит к доктору Джонсу? На его взгляд, ровным счетом ничего, только здорово подточил и без того скромные финансы. Почему скромные? А вот почему.

Несмотря на все собственные старания, на все старания медиков из Бюро Медицинской Помощи Ветеранам Войны при ООН, Джордж Мюнстер до сих пор почти на двенадцать часов в сутки принимал прежний, военных времен, облик блобеля. Бесформенной студенистой массы вроде громадной амебы. Прямо посреди собственной квартирки в ВЭФ-395.

Стоило ли удивляться, что все его доходы ограничивались скудной пенсией от Военного ведомства? Найти работу он просто не мог: как только его хоть куда-нибудь брали, нервное напряжение вынуждало организм преобразиться, не сходя с места, на глазах у нового работодателя и коллег.

Ясное дело, завязать нормальные рабочие взаимоотношения подобные фокусы вовсе не помогали.

И вот теперь, около восьми вечера, Джордж Мюнстер снова почувствовал давно знакомую, привычную, ненавистную близость преображения. Поспешно допив скотч, он опустил кружку на стол, заскользил вниз, однородной массой оседая на пол…

Видеофон разразился звонком.

– Я не могу ответить! – крикнул он.

Ретранслятор видеофона, уловив его раздраженный вопль, переслал ответ звонящему. Окончательно превратившийся в прозрачную студенистую лужу посреди ковра, Мюнстер потек к аппарату. Видеофон, несмотря на отповедь, продолжал звонить, и в сердце Мюнстера буйно вскипела ярость. Еще и с некстати зазвонившим видеофоном изволь разбираться… мало ему других бед?!

Добравшись до аппарата, он выпустил псевдоподию, сдернул с рычага трубку и из последних сил преобразил часть полужидкого тела в подобие примитивного органа речи, позволявшего худо-бедно издавать хоть какие-то звуки.

– Я занят, – глухо, басовито прогудел Мюнстер в микрофон. – Позвоните позже.

«Завтра. Завтра звоните, с утра, – мысленно прибавил он. – С утра, когда я наконец снова приму человеческий облик».

В квартире сделалось тихо.

Тяжко вздохнув, Мюнстер перетек к окну, а там поднялся кверху студенистым столбом, выглянул наружу. На его внешней оболочке имелся участок, чувствительный к свету, позволявший, даже не обладая настоящими органами зрения, со щемящей тоской в сердце полюбоваться заливом Сан-Франциско, и мостом через пролив Золотые Ворота, и обширной, красочной игровой площадкой для малышей, устроенной на острове Алькатрас.