– Настоящее оружие? Против Вовкиных солдат?
– Против всех армий всего мира!
– Ого! А откуда оно у тебя?
– Это наше фамильное женское оружие. Мне мама сказала, а ей, наверное, бабушка…
– Нет, мам, наверное, дедушка! Он у нас дипломат. Он со всеми врагами всего мира тайно сражается!
Мама засмеялась.
– Нет, точно не дедушка. Это ведь женское оружие, и зовется оно…
– Зовется оно… – Ленкино личико вытянулось, и вся она стала похожа на березовую щепочку – беленькая и узенькая. – Зовется оно…
– Никому не скажешь?
– Никому, мамочка!
– И папе с Игорехой?
– Но это же свои, мам.
– Нет, дочь, есть отдельные женские секреты, которые никогда и никому… ясно?
– Ясно! Я даже Наташке Ефимовой не скажу!
– Только твоя тайна, хорошо?
– Да, мамочка, да, – в нетерпении потирала ладошки первоклассница. – И зовется оно…
– Мульт! – выстрельнула словом мама.
– Что «мульт»? – Ленка попыталась широко раскрыть свои узенькие серые глазки.
– Мульт, – спокойно ответила мама.
– Так нечестно, – захныкала дочка. – Мультики не бабушка придумала…
– Не мультики. А мульты! – сделала ударение на первом слоге мама.
– И как? Что это? – Лена перестала кукситься. Ей опять стало интересно.
– Очень просто. Кто бы тебя ни обижал, как бы тебе ни было грустно или ты очень-очень на него злишься…
– Как на Вовку сегодня, да?
– Совершенно верно. И даже еще сильнее. Ты просто сидишь спокойно, Лен, и смотришь на него, – перешла мама на шепот.
– И что дальше?
– И дальше тихо-тихо, про себя, начинаешь пририсовывать ему… ослиные уши!
Ленка представила Вовку с такими ушами и хихикнула.
– Получается, да?
– Да. А еще можно с ослиным хвостом, мам…
– Рисуй!
Ленка дорисовала ему хвост.
– А теперь можно, чтоб ему сверху, прям со школьной доски на голову высыпался… – включилась она в игру.
– …весь мел!
– Нет, мам, лучше манная ка-а-а-ша, – Лена скривилась – не любила она манку.
– Пускай!
– А еще, – разошлась дочка, – а еще… с самолета стали сбрасывать…
И так они рисовали свой мульт до папиного прихода. Когда он вошел в квартиру, стоял такой шум и смех, что он решил: полкласса точно у них в гостях. Входит, а на диване мама с дочерью от смеха катаются.
– А потом… пришла снежная королева и отморозила ему его ослиные уши!
– Кому уши? Какая королева? – прогремел его голос.
– Папа, а мы тут с ма…
Мама хотела прикрыть большой ладошкой рот дочери, а получилось, что все лицо закрыла.
– Мы сказки сочиняем, дорогой. Раздевайся! Ванну наполнить?
– Я сам. У вас тут такое веселье. А где наш боец?
– Мечами машет.
– На соревнованиях?
– Нет. Соревнования – завтра. Сегодня – репетиция.
– Тренировка! – засмеялся отец и скрылся в дверях.
Мама перестала смеяться и строго произнесла:
– Значит так, Елена! Ты только что чуть не сдала нашу фамильную тайну!
– Но это же папа!
– Женскую тайну, Лен!
– Я поняла, – сникла дочь. – Прости, ма-а.
– И еще, Лена, так смеяться, до икоты, ты не должна. Смысл этого оружия в том, что тебя пытаются расстроить, рассердить, сделать тебе больно, а ты вместо этого тихо… тихо! – повысила мама голос, – сидишь и рисуешь себе мульт. В собственное удовольствие, с самым серьезным лицом. Чтобы никто не догадался. Понятно?
– Понятно! Ой, мамулечка, – Лена кинулась обнимать мать, – какая ты у меня!
– Какая? – Мама кокетливо от нее отстранилась и поправила сбившуюся прическу.
– Мультяшная!
…Сколько раз потом мамин совет выручал ее, – и не счесть. Свою обиду, свою злость, свою растерянность – она разрисовывала мультами, быстро остывала и переключалась.
* * *
Вот и сейчас она вспомнила заветный мульт-прием, глубоко вздохнула и… четко увидела перед собой зловредную Машу и представила ее Бабой Ягой – челюсть вперед, на голове косынка, завязанная «ушами вверх», узел на лбу, помело в руках, и она кружится, кружится над потолком палаты… А остальные сиделки – русалки, сидят, как на ветвях заветного пушкинского дуба, на гирляндах капельниц. Особенно смешной получилась толстая Катарина с рыбьим хвостом и распущенными волосами!
* * *
Лена выдохнула, улыбнулась, глотнула остывший кофе.
Неожиданно зазвонил телефон.
– Да. Мам, я тут рядом. Хорошо, дорогая. Я знаю, мам. Да. Я верю. Нет, он сейчас как слепой котенок.
Она вдруг неожиданно рассмеялась.
– Да, мам. Но мы-то с тобой знаем, кто он на самом деле! Как кто? Кот ученый! Все ходит по цепи кругом. Нет, мам, я не смеюсь. Я выращиваю в себе «не отчаяние». Хорошо. Пусть это будет «вера». Да, дорогая. Я ее тоже в себе выращиваю. Сейчас буду.
Она положила телефон в сумочку и, как всегда, оставив на блюдце два евро, вышла на улицу.
Межглавие
Князь Владимир сидел в княжьих палатах, и его белые одежды, вышитые серебром, были под стать седине его бороды. Словно бы время вышило свой узор и на кудрявой голове князя.
Он был слеп.
Его незрячие серые глаза из-под густых бровей беспомощно двигались в глазницах. Мир потух.
Сила несдержанного слова хлестнула по нему, как оборванная тетива лука. Страх объял Романцева. Неужели этот Бог так силен?
Он трясущимися руками ощупал ручки своего резного кресла: «Кто я теперь? Откуда эта внезапная слепота?» Он попытался встать: «Кто виноват и кто поможет? Уж не предательский ли замысел? Неужели смута?»
Наконец он поднялся и на ощупь сделал шаг. Тут же чьи-то руки подхватили его.
– Готовьте к крещению, – глухо произнес князь Владимир.
Интервью № 7
Существует ли Печальник Земли Русской?
АП: Здравствуйте, дорогие телезрители! Александр Дюма как-то сказал: «История – это роман, произошедший в действительности». Давайте попробуем с вами вместе погрузиться в удивительный и неоднозначный роман русской истории. Уже не в первый раз исторические события спустя века ложатся зрелым литературным ощущением и разворачиваются широким сценическим замыслом. Так родилась в свое время трилогия Алексея Константиновича Толстого: «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис». Не случайно именно трагедией «Царь Федор Иоаннович» 14 октября 1898 года открылся в Москве Художественно-общедоступный театр, будущий МХАТ. Кстати, репетиции и первые показы проходили в подмосковном Пушкино. Главная идея этого спектакля – народ при безвольном царе. Другая же постановка, спустя век, в Московском «Театре Русской Драмы» под руководством Михаила Щепенко дала совершенно иное звучание образу Царя: перед потрясенным зрителем предстал не слабоумный государь, а святой человек, волей случая возведенный на трон. Сегодня у нас в гостях художественный руководитель Московского «Театра Русской Драмы» – Михаил Григорьевич Щепенко.
АП: Здравствуйте, Михаил Григорьевич.
МГ: Здравствуйте, Александр Павлович, здравствуйте, уважаемые телезрители.
АП: У меня к вам вопрос – почему царь Федор стал вашим любимым театральным образом? И почему вам близок такой блаженный государь?
МГ: Блаженный государь, говорите вы… Конечно. Наш театр его таким видит: не безвольный царь, а высокая душа, страждущая под бременем возложенной на нее ответственности.
АП: Но тогда это настоящая трагедия несовпадения мира «горнего» и «дольнего»?
МГ: Согласен. В нашей трактовке царь Федор все принимает на себя: и кровавое правление своего отца, Ивана Грозного, и тяжесть грядущих «смутных времен», наступление которых он предчувствует.
АП: Я знаю, что в 1997 году этот спектакль принял участие в фестивале исторических спектаклей «Голоса истории» и стал лауреатом премии Москвы в области литературы и искусства.
