Если какой-нибудь нынешний читатель, которому вечно некогда, который так занят, что у него даже на аудиокниги времени не остается, попросит меня в самой краткой форме выразить основную мысль этой книги, я отвечу так: дарвинизм – это научная теория повзрослевшего человечества, достаточно зрелого для того, чтобы отказаться от детской веры в чудеса. Она соответствует тому моменту в жизни каждого человека, когда он осознает, что его родители не вечны и что однажды он окажется на белом свете один и будет сам отвечать за себя, а также за свое потомство, если оно у него появится{506}. Взгляд на мир, предложенный Дарвином, трезвый и серьезный – это взгляд человека, расставшегося со сказочным космосом раннего детства и понимающего, что нет ни Деда Мороза, ни добрых волшебников (злых, впрочем, тоже). Что «равнодушная природа» (А. Пушкин) безразлична к его радостям, стремлениям и желаниям. Что законы природы слепы, глухи и немы и умолять их о чем-нибудь – напрасная трата времени.

Эволюционизм настаивает, что человек – не царь природы, а один из множества биологических видов, возникших естественным образом. Вопреки ветхозаветному мифу, он лишен прав «первенства» и «господства» над природой, что, пожалуй, и хорошо, потому что, если он примется «господствовать» всерьез, во всем своем техническом всеоружии, это приведет к разрушению биосферы. Экоцид, техногенные катастрофы, «шестое вымирание»… Дарвинистское мышление учит нас самостоятельности, пониманию того, что нет никаких сверхъестественных заступников и защитников на небесах, как нет и «нечистой силы», на которую можно переложить ответственность за содеянное зло.

Принятие такой точки зрения в ее простоте и логичности (но без эксцессов социал-дарвинизма!) равносильно сознательному отказу от жизни, полной прекрасных иллюзий. Великий немецкий социолог Макс Вебер говорил о «расколдовывании» мира (Entzauberung der Welt) наукой. В начале ХХ в. он констатировал: «…мир расколдован. Больше не нужно прибегать к магическим средствам, чтобы склонить на свою сторону или подчинить себе духов, как это делал дикарь, для которого существовали подобные таинственные силы. Теперь все делается с помощью технических средств и расчета»{507}. Пожалуй, в момент опубликования Дарвином его эволюционной теории научное «расколдовывание» окончательно достигло своей цели, прошло точку невозврата.

Все так. Но не бывает ли многим из нас жаль утраченного мира детства, полного сказочных фей, волшебства, тайн? Не в этой ли ностальгии причина упорного сопротивления тому, что биологи, да и практически все представители естественных наук, считают само собой разумеющимся? Сопротивления вопреки логике, вопреки вавилону фактов, накопленному за последние века палеонтологией, астрономией, геологией, генетикой, этологией… Профессиональных ученых (включая и меня) это, как правило, озадачивает, кажется им откровенным иррационализмом (если не воинствующим невежеством; рис. 11.2). Но вспомним главную заповедь дарвиниста: если какой-то признак (в данном случае иррационализм) существует, значит, он выполняет некую приспособительную функцию, иначе естественный отбор давно бы с ним расправился. Ведь и в ходе социальной эволюции механизмы эволюции биологической работать продолжают{508}.

Рис. 11.2. Удивительный феномен наших дней: в наукоцентричной цивилизации множество людей отрицает научные истины, поддержанные вавилонами фактов… Карикатура взята с сайта биологического факультета СПбГУ. Оригинал опубликован в журнале Sceptical Inquirer в 1999 г.{509}

Объяснение иррациональному отрицанию научных истин может состоять в том, что естествознание рисует нам достаточно жесткую и даже жестокую картину мира. Живая природа породила человека – разумное, самосознающее, страдающее и надеющееся существо – в ходе совершенно неразумного, бесцельного и незапрограммированного процесса. Вселенной правят неумолимые законы природы, не делающие исключений ни для кого. В мире, полном духов, даже злых, жить как-то проще. Их можно задобрить, обхитрить, зачураться от них, наконец. С законами природы такой номер не пройдет. Даже извечные людские надежды на жизнь после смерти и воздаяние земных страданий за гробом с такой точки зрения выглядят всего лишь иллюзией. Предметом веры, которая может довольно легко погаснуть, как это случилось в жизни Чарльза Дарвина. Многих людей такой взгляд на вещи пугает, отталкивает от научного знания. Несмотря ни на что, они будут искать альтернативную картину мира, в которой есть Высшие силы, какое-то сверхъестественное разумное начало, какой-то предвечный Смысл. Но такая картина мира уже не научна. Предназначение естествознания не состоит в том, чтобы утешать, воспитывать или учить нас, как правильно поступать. Физика, астрономия, биология лишь описывают природный мир, в котором мы живем, пытаются раскрыть его законы на основе рационального подхода, удачно определенного кем-то как «концентрированный здравый смысл». Не более того. Поэтому ошибались Эрнст Геккель и его последователи, воспринявшие дарвинизм как «пророчество XIX века», основу новой религии, способной смести ветхую иудеохристианскую доктрину и мораль{510}. Полтора века спустя мы знаем, что этого не произошло.

Вселенское потрясение умов, вызванное «Происхождением видов», еще не улеглось. По словам Дэниела Деннета, «партизанская война» против дарвинизма «продолжается даже среди ученых». Хеппи-энд скрывается в тумане неопределенного, сомнительного будущего. Уроборос, гигантская древняя рептилия, мирно спит, закусив зубами кончик собственного хвоста. Подобно ему, последняя глава этой книги завершается тем же, чем заканчивалась глава первая.

Чарльз Дарвин стал величайшим разрушителем иллюзий в истории человечества. И, хотя немало ученых превозносят его как великого провидца, большинство людей подобной «дерзости» не прощают никому.

Когда я уже закончил работу над книгой и сдал рукопись в издательство, мне посчастливилось познакомиться с двумя малоизвестными стихотворениями на дарвиновскую тему, которые приведены ниже. Их автор – Николай Холодковский (1858–1921) был крупным русским энтомологом и «по совместительству» поэтом-любителем и переводчиком многих поэтических произведений европейской литературы. Выполненный Холодковским перевод трагедии Гете «Фауст» переиздается до сих пор. Среди прочего он перевел на русский и поэму «Храм природы» Эразма Дарвина{511}.

Сам Н. А. Холодковский был, похоже, лишен поэтических амбиций и свои собственные стихи публиковать не стремился. Как пишет современный исследователь, «неопубликованные стихи профессора Холодковского… ждут своего часа, чтобы предстать перед читателем»{512}.

Стихотворения эти, пусть и не отмеченные особой оригинальностью и мощью поэтического гения, характерны для иллюстрации того почти религиозного отношения к Чарльзу Дарвину и его теории, которое было распространено среди русской интеллигенции в конце XIX в. Об этом я писал в главе 4. Одно из таких стихотворений, «На смерть Чарльза Дарвина», было напечатано в апреле 1882 г. в журнале «Заграничный вестник» и, насколько мне известно, больше ни разу не издавалось. Второе до сих пор не опубликовано; читатели этой книги познакомятся с ним первыми{513}.