Эти и им подобные произведения кажутся реакцией на набившие оскомину жизнеописания «идеальных ученых», искренних борцов за истину, безукоризненно добродетельных в каждом своем поступке. Авторы словно показывают нам «изнанку» научных открытий, какой она могла бы быть. В свое оправдание они могут – при желании – сослаться на документальные источники. Например, если надергать из сочинений, и особенно из частной переписки Дарвина, разного рода соблазнительные цитаты, упорядочить и снабдить пристрастным комментарием, то перед нами предстанет малопривлекательная личность – расист, сексист, богохульник и бог знает кто еще. А дальше все зависит от авторской фантазии и чувства меры. Не будем забывать и о том, что разоблачительные истории в стиле «Чарльз Дарвин, каким вы его не знали» всегда неплохо продаются.
Подлинного Дарвина не нужно ни идеализировать, ни идолизировать. Многие его недостатки и заблуждения были обусловлены духом страны и эпохи, в которых он жил. Но так уж устроена мифология, что она почти не знает полутонов, психологических нюансов. Эпический герой велик и благороден во всем, а если он и сворачивает на кривую дорожку, то обычно под влиянием злых сил. Среди сегодняшних биографических мифов о Дарвине есть образцы и вполне позитивного свойства, освещающие романтическим флером ближайшее окружение ученого. Особенно посчастливилось в этом смысле Эмме Дарвин.
Все биографы и современники-мемуаристы изображают супружескую жизнь Эммы и Чарльза как необычайно удачную, их семейное счастье становится постоянным элементом мифа о Дарвине. Эмма в поп-культуре превратилась в настоящую Пенелопу (хотя они поженились спустя несколько лет после возвращения «Бигля» и на ее долю не выпало многолетнее ожидание мужа), которую описывают как идеал заботливой и толерантной жены, помогающей изданию сочинения, идеологически противоречащего ее убеждениям{501}.
Времена, когда мифы играли центральную роль в жизни юного человечества, давно миновали. Но потребность в них, как и способность их генерировать на основе фактов современной жизни, никуда не исчезла. Даже в век науки и высоких технологий людям нравится верить в чудеса. Не в Бабу-ягу и домовых, конечно, а, например, в «инопланетных гуманоидов» или парапсихологию. Большинство научных теорий так сложны, что в «чистом» виде среднему человеку малодоступны. На помощь приходят популяризаторы научных знаний или мифотворцы, талантливо соединяющие реальность и вымысел. Не стоит удивляться буйству фантазий, окружающих жизнь и творчество Дарвина. Это всего лишь еще одно проявление неумирающего интереса к ученому, который научил нас мыслить по-новому.
⁂
Помимо склонности к мифотворчеству, человечество никак не может избавиться от еще одной странной привычки – заглядывать в будущее. Особенно в такое отдаленное, которое никто из нас точно не увидит. Дарвинизму не так давно исполнилось 160 лет. Просуществует ли он еще столько же?
Сам факт биологической эволюции, происхождения видов естественным путем, представляется незыблемым – это признал и наместник Христа на земле (римский папа). С естественным отбором несколько сложнее. Хотя у большинства нынешних биологов его реальность и главенствующая роль в эволюции особых сомнений не вызывает, есть в научном сообществе и «ересиархи». С некоторыми из них мы уже встречались в предыдущих главах. «Эволюция не по Дарвину» – тема респектабельных ученых трудов: антидарвинисты, хотя и пребывают в меньшинстве, капитулировать не думают. Если исходить из имеющихся сегодня знаний, то нельзя исключить, что в будущем мы остановимся на том, что эволюция в живой природе идет разными путями и естественный отбор – всего лишь один из возможных. Но даже это нисколько не умалит ни значения естественного отбора, ни величия открывших его Дарвина и Уоллеса, и дарвиновская модель эволюции сохранится как одна из нескольких, реализующихся в биосфере.
Полный крах дарвинизма возможен только в том случае, если будет неопровержимо доказано, что естественному отбору в живой природе ничто не соответствует. Абсолютно незыблемых теорий (не путать с фактами!) в науке не бывает. Дарвинизм тоже не застрахован от того, чтобы оказаться в числе отвергнутых научных доктрин. Но на сегодняшний день никаких признаков подобной участи не просматривается. Больше того, некоторые авторы считают, что учение Дарвина стало последним революционным событием в биологии, завершившим эпоху великих открытий в этой науке. Все самые замечательные более поздние достижения – законы Менделя, расшифровка двойной спирали ДНК и подобные им по масштабу – были лишь «развернутым комментарием» к теории Дарвина. Как ни значимы они сами по себе, ни одно из них не потрясло здание науки так, как потрясло его «Происхождение видов». Заговорили даже о «конце науки» – в том смысле, что все подлинно фундаментальные открытия уже состоялись и ученым XXI в. остается лишь вносить поправки и дополнения в уже в целом готовую картину мира{502}. Значит, не видать нам впредь ни новых Коперников, ни «быстрых разумом Невтонов»? Мне это кажется маловероятным, но стоит ли гадать о том, какие именно революции ждут естествознание в будущем?..
По оценке Дэниела Деннета, одного из самых влиятельных современных философов науки, дарвинизм в его современной форме выглядит непоколебимым и с каждым днем получает новые подтверждения. По Деннету, у нас больше шансов «стать свидетелями масштабного переворота в физике, чем в биологии»{503}. Подобно тому, как астрологи и оккультисты периодически назначают новые даты то конца света, то прихода смертоносной планеты Нибиру, так и все многочисленные пророчества о скорой смерти дарвинизма, которая вот-вот наступит (может быть, уже в ближайшую пятницу), раз за разом не сбываются.
Хочется верить, что никогда не воскреснут самые опасные выводы из дарвиновской теории – те, что основаны на некритическом переносе принципов естественного отбора и борьбы за существование на человеческое общество. Тоталитарные мыслители и режимы ХХ в. с восторгом встретили дарвинистскую, по сути, идею, что интересы особи могут и должны быть принесены в жертву интересам вида (популяции). Если заменить понятие «вид» на «расу» или «нацию», а «особь» на «личность», у нас получится самый обыкновенный социал-дарвинизм. Но это интеллектуальная подтасовка, запрещенный прием, как выразились бы спортсмены. Он запрещен не только по рациональным основаниям (см. главу 5), но и по моральным соображениям. Такая экстраполяция вольно или невольно оправдывает многие жестокости, а также противоречит признанию права на жизнь как высшую ценность. Вот почему, когда в 1870-е гг. социал-дарвинисты обосновывали истребление тасманийских аборигенов их «геологической или палеонтологической судьбой», неумолимой логикой природных законов{504}, это было не только ненаучно, но и просто безнравственно.
Вечная борьба – с помощью зубов, когтей или крылатых ракет – вовсе не универсальный закон природы! Дикие животные дают массу примеров альтруизма и взаимопомощи, о чем писал не только князь Кропоткин, но и сам Дарвин (почитайте его книги с карандашом в руках, отыщете и про эволюцию альтруизма, и про взаимовыручку в животном мире). Социал-дарвинисты и радикалы вроде Дмитрия Писарева читали его внимательно, но пристрастно, выхватывая из контекста нужные им высказывания и игнорируя все остальное. Чудовищные события прошлого века показали, насколько опасным может быть такое одностороннее прочтение.
⁂
В Талмуде говорится о том, как к некоему раввину пришел язычник и заявил: «Я приму твою веру, если ты сумеешь, пока я стою на одной ноге, объяснить мне суть иудаизма». Раввин сказал: «Не делай другому того, чего не желаешь, чтобы делали тебе. В этом суть, остальное комментарии. Иди и учись». Пожалуй, Дарвин сумел бы сделать нечто подобное, если бы его хорошенько попросили. В письме, которое он адресовал немецкому зоологу Бронну, мы находим, пожалуй, кратчайшее изложение центральной идеи дарвинизма, которое вполне можно успеть выслушать, пока стоишь на одной ноге: