С марксистской точки зрения принципу развития в мире подчинено все – и живая природа, и человеческое общество. Развитием управляют объективные законы, которые наука должна открыть. Марксисты считали, что Дарвин сформулировал законы эволюции биологической, а Маркс – социальной. Но между двумя теориями было глубокое различие, давно отмеченное специалистами{242}. В дарвиновском мире борьба за существование и естественный отбор будут длиться вечно, до тех пор, пока не погибнет биосфера Земли. У биологической эволюции нет ни конца, ни предначертанной цели. А вот у истории, верили социалисты, такая цель есть. Это бесклассовое общество, без деления на высших и низших, без эксплуатации человека человеком. Когда такое идеальное состояние будет достигнуто, борьба за существование между людьми прекратится и наступит подлинный «конец истории».

В этом одна из причин того, что социал-дарвинизм в политике давно вышел из моды. Не только марксизм, но и любая политическая теория по своей сути нормативна. Она указывает людям на то, каким общество должно быть, и предлагает рецепты, как этого достичь. Биологическая теория никого никуда не ведет и мир изменить не призывает. Дарвин и дарвинисты старались описывать живую природу такой, какова она есть, нравится это людям или нет{243}.

Хочется верить, что человечество, хотя бы в лице своих лучших представителей, взрослеет и учится, преодолевая наивные подростковые ошибки. Такой ошибкой был и социал-дарвинизм, пытавшийся свести особенности и недостатки человеческого общества к биологии. Сегодняшние экономисты и политики знают, что это не только наивно, но и опасно. Хотя исторически общество имеет преемственность с социальными структурами человекообразных приматов (не в готовом же виде оно явилось на Земле!), но кое в чем качественно от этих структур отличается. Общество – не стая шимпанзе, не пчелиный улей, не термитник. Используя один и тот же термин, биолог и социолог вкладывают в него несколько разные значения.

Вот, например, конкуренция. Слово из лексикона не только экономиста, но и эколога. В живой природе она вездесуща. Организмы соперничают за пищу, воду и свет, полового партнера, место для устройства жилища. Формы и методы природной конкуренции очень разнообразны: от прямой кровавой схватки до постепенного «выдавливания» соперника из среды обитания. Конкуренция в человеческом обществе может происходить сходным образом, но все же аналогия будет неполной и неточной. Трудно отрицать, что экономическая конкуренция создает мощный стимул для движения вперед, совершенствования продуктов и услуг. Но, пущенная на самотек, она заканчивается самоуничтожением. Чтобы конкуренция была эффективной, нужно недреманное око государства, использующего антимонопольное законодательство. Если такого регулятора, или «сверх-Я» (в терминологии Фрейда), не будет, конкуренция выродится в доминирование одного игрока, самого беззастенчивого в выборе средств. Именно так произошло в истории с нефтяной компанией Джона Рокфеллера – старшего «Стандарт ойл», достигшей в конце концов монопольного положения на рынке США, что разрушило конкуренцию как таковую. Пришлось вмешаться государственной власти и в судебном порядке разделить нефтяного монстра на несколько компаний поменьше. Только государство может установить «равенство возможностей и справедливые исходные условия» для экономической конкуренции{244}. В дикой природе ничего подобного нет, если только не воображать в качестве регулятора всемогущего и всеведущего Господа. Государство создает «компенсационную справедливость», то есть дает фору слабому, что резко противоречит принципам естественного отбора, где «слабый» (неважно, по какому параметру) практически обречен. Вопреки опасениям социал-дарвинистов, такая поддержка идет во благо обществу, ведь среди «слабых» могут оказаться выдающиеся изобретатели, ученые, художники – в общем, те, кто реально двигает прогресс.

Несложно опровергнуть и рассуждение о том, что вымирание (точнее, истребление) «низших» рас оправдывается «естественным законом» вытеснения менее прогрессивных видов более продвинутыми. Здесь социал-дарвинисты снова расписываются в плохом знании биологии. Такого закона просто не существует. Если бы «низшие» организмы были обречены на вымирание, то давно исчезли бы все, кого мы привычно к ним причисляем: и бактерии, и мхи, и губки с медузами…

Все это очень хорошо, но история социал-дарвинизма пока не окончена. Вслед за Первой мировой войной человечество ждала еще более чудовищная Вторая, а в промежутке между ними миру были явлены два самых последовательных и масштабных политических проекта ХХ в., в истории которых прослеживается прямое или опосредованное влияние дарвиновских идей.

Кто такой Генри Моррис, которого я процитировал в эпиграфе к этой главе? О, в определенных кругах он – личность широко известная и влиятельная!

Инженер по образованию, баптист по своей вере, Генри Моррис (1918–2006) получил известность в середине прошлого века, выпустив книги «Библия и современная наука» (1951) и «Ноев потоп» (1961). В них он доказывал «буквальную точность Писания» во всем, что касается происхождения мира и человека. Позже развил бурную организационную деятельность, основав Общество креационных исследований, а потом Институт исследований сотворения, располагавшийся в калифорнийском Сан-Диего. Моррис и его последователи – моррисиане стремились доказать, что все современные научные представления об эволюции Вселенной, Солнечной системы, живой природы и человека – не более чем грубые заблуждения, за которые упорно держатся злонамеренные ученые, захватившие монополию на истину. Написанные ими учебники и научные статьи не только лживы, но и вообще не нужны, потому что вся правда содержится в ветхозаветном мифе о Сотворении. Его и надо придерживаться в буквальном смысле того, что сказано в книге Бытия{246}. Сотворение мира за шесть дней, Адам и Ева, их грехопадение из-за происков Змея-искусителя, Всемирный потоп и Ноев ковчег – все это было на самом деле, как несомненный факт истории.

Так стараниями мистера Морриса на свет явился «научный креационизм»{247}. Креационизмом вообще принято называть любую теорию, утверждающую сотворение (лат. – creatio) мира и человека неким сверхъественным Существом (или Существами, в зависимости от исповедуемой автором веры). «Научный креационизм» поставил своей задачей сражаться с научной картиной мира ее же оружием, то есть предъявляя «научные» доказательства правоты Библии и неправоты современных биологии, геологии и астрономии{248}. Для этого сотрудники Морриса ставили эксперименты, пытаясь получить доказательства реальности Всемирного потопа и молодого возраста Земли. Следуя традиционной ветхозаветной хронологии, Моррис учил, что наша планета не старше 10 000–15 000 лет. (Для справки: геологи определяют возраст Земли равным около 4,54 млрд лет.)

Естественно, что Моррис и моррисиане очень не любят эволюционную теорию и ее сторонников, а Чарльз Дарвин для них – великий антигерой, виновный во многих тяжких грехах. Моррис изображает эволюционизм воплощением самой страшной лжи, причиной едва ли не всех человеческих пороков. По большей части эти инсинуации не стоят того, чтобы тратить время на их опровержение. Но присутствие в списке претензий нацизма заставляет насторожиться. Это очень серьезное обвинение! В истории ХХ в. не было, пожалуй, более полного и последовательного олицетворения абсолютного зла, чем германский национал-социализм и совершенные им преступления. Верное средство демонизировать соперника – обвинить его в сочувствии нацизму или фашизму, сравнить с Гитлером. Средство, безотказно действующее как в политике, так и в интеллектуальных спорах. Даже сказанное в полемическом азарте, брошенное вскользь, это обвинение бросает мрачную тень на любого оппонента. Подобными аргументами охотно пользуются креационисты разного толка в их заочной полемике с давно почившим Дарвином{249}. На многих креационистских сайтах Рунета можно найти текст под названием «Агония в бункере Дарвина» (ссылку давать не буду, легко обнаруживается любой поисковой машиной). Не нужно пояснять, наверное, что за бункер имеется в виду и кому он принадлежал{250}.