Потому что перед моими глазами ее глаза. И я не верю, что там не было обвиняющих проклятий. Не верю в то, что она сказала «спасибо».

Это ложь.

Это проклятая ложь, которая мне не нужна.

Мила

На этот раз именно я проснулась оттого, что Герман ворочался во сне.

Он стонал протяжно и так больно, что у меня сжалось сердце.

– Дорогой, – не прикасаюсь к нему сразу, чтобы не усилить ужас, который он испытывает. – Герман, прошу, проснись… слышишь? Это просто сон, милый.

Но он зажмуривается все сильней и этот кошмар его не отпускает.

Мои руки опускаются на его плечи, которые я сначала поглаживаю, затем приобнимаю.

Его дыхание исходит из сжатых челюстей. Словно он его выплевывает из себя.

– Все… все… Герман, это я Мила. Возвращайся ко мне. Возвращайся.

Конечности мужа ощущаются будто стволы деревьев. Толстые и твердые. Впервые я ощутила что-то подобное. Но было не время пугаться и показывать свой страх.

И когда он медленно стал успокаиваться, я тоже сбросила с себя первичный ужас и расслабилась.

Его руки оплели меня и расположили на своей груди.

– Как ты?

– Будто все происходит заново в очередной раз.

– Ох, – испускаю тяжелый вздох. – Ты ведь скажешь об этом на работе?

– Если не скажу, сойду с ума. Которую ночь одно и то же. Я не могу спать долго. Максимум час спокойного сна и все по кругу, – признается Герман.

– А врачи тебе что говорили?

– Я им не сказал. Скажу штатному психологу. Она выпишет что-нибудь.

– Уверен, что это правильно?

– Конечно, я уверен, – отвечает немного резко, но я не реагирую на его тон, я понимаю.

Мы погружаемся в слишком тягучую тишину. Словно болото из гудрона, которое нас затягивает в себя и не планирует отпускать.

– Все будет хорошо, Мила, – шепчет он, поглаживая меня по спине.

Я не думала о чем-то таком. Но его слова… попытка помочь мне поверить в хороший исход… это пугает. Потому что если я не думала, то он точно об этом размышляет.

– Конечно, будет. Ведь иного ты не допустишь, – приподнимаю голову и целую его в губы.

Герман

Приехав на работу в понедельник, я не ощущал себя героем. Откуда бы взять силы голову держать все еще поднятой вверх?

Те, кто каждую смену со мной плечом к плечу смотрели с пониманием, жали руку, хлопали по плечу и желали скорейшего поправления.

Даже отвечать на вопрос о своем состоянии казалось неправильным. Но все это я оставлял глубоко внутри, отвечая и говоря все то, что принято в данных ситуациях.

У полковника надолго не задержался. Все по протоколу. Никаких отступлений.

– Мне эти писульки, – показывает на документы из больницы, – не ответят на вопрос о твоем состоянии, Ахматов, – на этот раз палец указывает на голову.

– Я понимаю.

– Понимаешь, это хорошо. Тогда скажи как есть.

Взгляд начальника становится более суровым.

Мужик он хороший, но если что-то почувствует Шмелев, то не отцепится, пока не убедится в том, что все реально поправлено и налажено. Поэтому я не решаюсь на обман. Это не поможет мне ни в каком из вариантов. Здесь нельзя прийти на работу и принять таблетку от головы, чтобы здравомыслие было на первом месте. Так просто не проходит.

– Помимо физического, сны беспокоят.

– Мне тебя направить к Ларисе Анатольевне?

– Да, – утвердительно отвечаю.

Самое глупое, это обманываться и отрицать очевидное. Я знаю, что мне нужна помощь. И я должен ее получить.

– Тогда, – он смотрит в календарь на столе, – две недели на восстановление ноги и поясницы, одновременно с этим приходишь к психологу. Допустить к работе не смогу, пока что поработаешь с инструктажем. Ясно?

– Так точно.

– Не теряй головы, Герман. Ступай.

Выйдя из кабинета, я стараюсь не воспринимать это, как что-то постоянное. Но не могу сказать, что я в восторге. Однако все же лучше, чем если бы меня отправили в принудительный «отпуск».

Кабинет нашего штатного психолога находится в отдалении от остальных комнат.

Стучусь и получив утвердительное «Войдите», прохожу внутрь.

– Добрый день, Лариса Анатольевна.

– Здравствуй, Герман Валерьевич. Что там у тебя?

Подхожу ближе и кладу на стол бумаги, которые отдал мне начальник.

Лариса на пару лет младше меня. В штате лет пять точно работает, может, чуть больше.

– М-гу, – рассматривает выписку и делает копии. – Садись на диван, я сейчас только блокнот возьму, – говорит она и я тут же поворачиваюсь в сторону серого двухместного диванчика, напротив которого стоит кресло.

Заняв удобный угол, я наблюдаю за тем, как она достает черный блокнот, берет из органайзера ручку и встав направляется в мою сторону.

– Итак, расскажи мне для начала, что тебя тревожит? Там в основном твое физическое состояние.

– Не стал рассказывать им, что в голове творится.

– Ясно. И что же там происходит?

Втягиваю ноздрями воздух, пропитанный древесным ароматом диффузора, по типу таких, как моя жена покупает в квартиру.

– Сны тревожат.

– Ты можешь о них более подробно рассказать?

Я хмурюсь. Потому что возвращаться в это все сложно.

Пальцы непроизвольно сжимаются в кулак.

– Не торопись, – доносится голос женщины.

– Это либо просто огонь, который разъедает кожу. Крики, которые в голову ввинчиваются. Иногда, – зависаю на этом слове. – Иногда я пытаюсь снова спасти ребенка.

На этом она отрывает голову от блокнота и смотрит внимательно.

– Такое с тобой впервые?

– Да.

– Вина?

Я с трудом умудряюсь держать лицо, чтобы ответить.

– Я должен был ее спасти.

– Несмотря на то что сделал все возможное?

Мои глаза впиваются в ее, и непроницаемая маска трещит и рассыпается.

– Ребенок погиб, значит, я сделал не все возможное. Она была на моих руках.

Лариса смотрит в бумаги.

– Насколько мне известно, тебя придавило обрушенным куском.

– Что говорит лишь о том, что пошел по неверному пути.

Шариковая ручка скользит по странице и, мне кажется, я ощущаю это. Будто по барабанным перепонкам.

Пальцы рук начинают потеть, и я испытываю желание сломать чертову ручку. Попросить остановиться.

Это злость. Снова.

– Герман, послушай, твои мысли, это знакомое в моей практике состояние. Трагедия случается в нашей работе. И главное суметь понять, что есть вещи, которые предотвратить невозможно. Вы ребята проделали огромную работу в тот день.

– Огромную, – злой смех срывается с губ, в то время как внутри все горит тем самым пламенем.

– Так и есть. Даже в обычной рутине мы находим моменты, которые можно было исправить, но ведь не крутим это в голове как карусель. Это важно Герман.

– Я понимаю.

– Правда?

– Да. Но как отключить эту карусель не знаю.

– Поэтому ты пришел ко мне, – на ее губах играет улыбка. – Для этого дня достаточно эмоций. Твое время будет по понедельникам и пятницам в два часа. Устроит?

– Да.

– Если у тебя будет желание поговорить, ты можешь позвонить заранее, и я посмотрю, что могу для тебя сделать.

– А мой сон, выпишете мне что-нибудь.

– Конечно.

Она протягивает мне листок с назначением.

– Это не снотворное. Принимаю по таблетке два раза в день. Я все написала в рецепте.

– Спасибо.

Мы оба поднимаемся со своих мест, и Лариса подходит чуть ближе. Затем опускает руку на мое плечо в качестве поддержки.

– Ты не один, Герман. Это самое главное.

Кивнув, я выхожу и прихрамывая направляюсь к выходу.

Сев в такси, я называю водителю адрес. Но это далеко не мой дом.

Я хочу кое о чем еще раз подумать.