– Спокойна? – повторяю за врачом.

– Да. Жизни вашего мужа ничего не угрожает. Скоро он проснется, и, оценив его психологическое состояние, мы решим, как поступить дальше.

– Я поняла. А сейчас, я могу его увидеть?

– Можете. Но недолго. Он не проснется до вечера, поэтому…

– Хорошо, я вас услышала. Я просто хочу его увидеть.

Он указывает рукой на дверь с цифрой семь и так как я надела на себя халат, бахилы и шапку еще до этого, я тут же вхожу.

Больничный запах сильный и немного отвращает. Но стоит увидеть Германа, все остается на заднем плане. Ничего больше не имеет значения.

Только он, лежащий на узкой кровати. Будто просто спящий. Но все совсем не так.

На каждый шаг сердце сжималось сильней и сильней. На коже лица до сих пор виднелись черные мазки от дыма. Кисти рук были в царапинах. А на плече, так как он был накрыт не до самой шеи, бурая кровавая ссадина. Больше похожая на синяк.

– Что это?

Врач подходит чуть ближе и поняв, о чем я спрашиваю, отвечает.

– Судя по тому, что мне рассказали, на него что-то упало.

– Мне сказал полковник, что на поясницу, а не…

– Дважды упало. В первый раз была повреждена нога, во второй уже поясница.

Киваю в знак понимания, но мысль о том, что он пережил, бьет наотмашь. Когда он узнает, что у него ничего не вышло, он будет в отчаянии.

– Можно вас попросить, оставить меня с ним?

– Конечно.

Стоит двери закрыться, я подхожу к нему еще ближе. А когда, лишь сантиметры разделяют нас, я не выдерживаю, склоняюсь к Герману и аккуратно, чтобы не навредить целую в висок, затем в скулу, лоб, глаза… Просто легкие прикосновения, но мне необходимо ощущать, что он со мной.

– Как же ты меня напугал, дорогой… Как же напугал, – шепчу на ухо, и напряжение покидает меня, превращаясь в слезы, которые я не могу остановить.

С трудом совладав с эмоциями, я ненадолго сажусь на стул, стоящий у кровати мужа и меня уносит мысленно.

Даже сложно сосредоточиться на чем-то одном. Внутри один лишь страх, который я проживала уже который день в своих кошмарах и вот он наяву.

Но правда в том, что смятение и это состояние, которое до тошноты создает воронку в животе, не ушло насовсем. Невидимое, холодное, но оно остается там.

Мои тревоги прерывает тихий скрип двери и, повернувшись, я вижу родителей Германа.

Я позвонила его маме, пока ехала в такси.

– Милаша, – Любовь Ивановна тут же подходит, стоит мне встать со стула и обнимает, всхлипывая.

– Он в порядке… в порядке.

– Слава богу, – отходит к кровати сына и трогает его свободную от катетера с капельницей руку.

– Валерий Константинович, – обнимаю его отца, который, кажется, в таком же состоянии, только слез нет.

– Спасибо, что сразу позвонила.

– Ну что вы, – трогаю его плечо, провожая к Герману. – Только Инне не успела набрать. Как-то забыла.

– Я позвонила. Она уже бронирует билет на поезд. Через три часа будет тут.

– Хорошо.

– Так что же произошло?

– Он пытался спасти ребенка, – голос дрожит.

– Порой гордость за него, уступает материнскому страху, и я ненавижу его работу, – признается тихо Любовь, опускаясь рядом с Германом.

В таком сложно признаваться даже самой себе. Но я порой ощущаю то же самое. Знаю, что это неправильно, но чувства эти никак не отключить.

Через пятнадцать минут нас просят выйти из палаты. Я получаю от врача инструкцию о том, какие вещи собрать для мужа в больницу и уезжаю домой, как и его родители, пообещав им позвонить.

В квартире тишина. Оксану мама к себе забрала после школы, потому что я бы не успела за ней приехать. Поэтому я слегка теряюсь, потому что спустя столько лет работы Германа в МЧС он впервые так серьезно пострадал.

Быстро собрав необходимое, я хватаю журнал со сканвордами, который он порой разгадывает, когда хочет передохнуть и выезжаю на такси к его дежурной части, чтобы взять машину.

Там встречаю несколько знакомых мужчин, с которыми работает Герман. У него вообще вся команда очень сплоченная. Он всегда говорит, что они его вторая семья.

Мы недолго говорим, потому что… Потому что порой нечего сказать и все. Сев в автомобиль я отправляюсь в больницу.

Это платное отделение, поэтому меня сразу пропускают в палату к мужу и стоит сделать шаг, я сталкиваюсь со взглядом своего супруга.

– Герман, – потрясенно шепчу и тут же спешу к нему.

Обнимаю его, и вся боль переживаний внезапно сходит на нет.

Мне было важно увидеть его взгляд, увидеть, что он по-прежнему со мной.

Слегка отклоняюсь и, погладив по щеке, улыбаюсь ему.

– Привет, родной.

– Привет, – с трудом отвечает, и его взгляд слегка расфокусирован.

– Рада, что ты…

– Ребенок, Мила, – внезапно перебивает меня Герман. – Я спасал ребенка…

В горле образуется большой ком, причиняющий боль, но я не хочу прямо сейчас с ним об этом говорить и не уверена, что должна именно я.

– Тебя нужно осмотреть, – сажусь ровно. – Я позову врача и позвоню твоим родителям. Мы все за тебя очень переживали.

Его ответом служит короткий кивок, затем он погружается в беспокойные мысли.

Я зову врача и остаюсь за дверью палаты, пока он проводит осмотр.

Мне остается лишь сидеть в коридоре и молиться, чтобы это скорее все закончилось.

Когда врач выходит из палаты и позволяет мне снова пройти к мужу, на часах уже поздно.

– Завтра или послезавтра с ним начнет работать психолог, – говорит мне мужчина.

– Хорошо. Спасибо.

Герман все еще лежал и смотрел в окно, когда я снова оказалась рядом.

Вероятнее всего, ему врач уже сказал о случившемся. Потому что мой муж был очень далеко своим сердцем и мыслями.

– Как ты?

Он повернул голову и просто посмотрел на меня. Без ответа.

– Завтра я приду с Инной. А после школы привезу Оксану.

– Хорошо.

Продолжая с ним говорить, у меня было ощущение, будто я ступаю по минному полю.

На самом деле в воздухе ощущалось странное напряжение, которое рядом с мужем я никогда прежде не испытывала. После тяжелых смен он всегда был таким, что позволял обнимать и молча считать минуты, или же вести долгие беседы о чем угодно. Или же просил тишины, которую я ему обеспечивала с пониманием.

В этот раз… что-то казалось иным.

Время бесследно заканчивалось, и я засобиралась домой.

– Нужно забрать Оксану от мамы и приготовить ее в школу на завтра.

Он молча кивнул и позволил себя поцеловать.

– Я очень люблю тебя, слышишь? – шепнула, поцеловав его в уголок губ. – Мне очень жаль, что все произошло так. Ты старался и сделал все, что смог.

Провела рукой по его плечу и развернулась, чтобы уйти.

– Это была девочка из соседнего подъезда… – останавливает меня голос Германа. – Я не знаю, как ее зовут. Но это была она, Мила…

Я поворачиваю голову и сталкиваюсь с его потерянными глазами, которые переполнены чувства вины.

Мое замешательство длится буквально пару секунд. Затем я сажусь на больничную постель и обхватываю ладони мужа.

– Милый мой, мне очень жаль, что так вышло, но ты не виноват. Ты ведь и сам чуть не умер, пытаясь спасти ее. Ты сделал все что мог, Герман. И я тобой очень горжусь.

На мои слова он не реагирует сразу. А когда поднимает глаза, в них нет понимания и нет согласия.

– А что, если был выход? Что, если я его не нашел, потому что сдался? Откуда тебе знать?

– Ты прав, – пытаюсь сохранять спокойствие и говорю как можно более мягко, потому что иначе, я сама впаду в истерику с подобной темой разговора. – Я не могу знать и не имею понятия, что там было и как действовал ты… Но, – подношу свою руку к его лицу и глажу щеку. – Я же знаю тебя, родной. Тебя я не могу недооценивать. Поэтому уверена в том, что ты сделал все от себя зависящее. Ты прекрасно знаешь, такое случается. Ты же так много лет работаешь в МЧС.

Он закрывает глаза, и я наблюдаю за тем, как зрачки под закрытыми веками бегают туда-сюда.