Николай Анатольевич после таких живительных новостей, естественно, читать нравоучительные проповеди не стал. Более того, он быстро вышел куда-то. Вернулся с семейной иконой святого Михаила — список XV века с известной ярославской иконы XIII столетии. Тожественно перекрестил ею сына, сказав соответственные слова о блестящей карьере и о том, какой он у них умный и удачливый.

Попаданец Константин Николаевич, разумеется, сказал гораздо больше и судил несколько иначе. Не об уме, а об опыте, не об удаче, а об осмотрительности. Но сдержался, и так бедная голова болела страшно. Как бы «не сыграть в ящик» во второй раз. Так ведь и до инсульта (апоплексического удара, как говорилось в старину) можно легко доиграться.

С большим трудом, проводив отца, заставил себя встать, потребовал от слуги утреннего чаю с ватрушками. Крепкий чай с лимоном оказало поистине живительное влияние. Желудок, конечно, еще бурчал, но гораздо тише, а голова совсем успокоилась.

Правда, оставалось повышенное давление. Его, как понимал Константин Николаевич, в XIX веке при почти полном отсутствии лекарств (то что продавалась ныне в аптеках вызывало у жителя XXI века только смех), можно было излечить лишь бургундским. Но ведь скоро на работу…

Пришлось послать Гришу в оную аптеку, так только что ругаемой попаданцем. Тот вскоре прибежал с жидкой микстурой, которую и пришлось всю выпить. Лекарство оказалось таким горьким, что желудок буквально заколотил о хребет, требуя прекратить изымательства, а из глаз полились обильные слезы. Конечно, о повышенном давлении Константин Николаевич сразу забыл.

Потом допил чай, сугубо, чтобы убрать горький отзвук вкуса и снова поспешил в полицию — уже на постоянную работу (может, ох, быть!). Хотя даже куда и где он так и не узнал. Вначале было некогда, а потом и невозможно. Время оказалось позднее, а он изрядно пьян. Ничего, перебьемся, он, кажется, же победитель⁈

Утренняя дорога его прилично взбодрила, поставила на оптимистический лад. Кажется, Аристарх Поликарпович сегодня окончательно возьмет его сюда? Или вдруг возьмет и передумает? И столоначальник ему не указ!

Робкие гены прежнего, уже практически не существующего Константина Николаевича замандражировали, занервничали, опасаясь каприза нервного начальства. Пришлось сжать зубы, подгоняя робкие нервы, укрощать слабый желудок. За что мне все это, я же победитель! Эй, где мой оптимизм!

К счастью, Аристарх Поликарпович имел это в виду и помнил князя Долгорукова. Более того, сегодня он жил этой победой. Она его переполняла и заставляла дышать оптимизмом.

Буквально с кондачка взятый подчиненный, с одной только возможностью на добрую службу, серьезно отличился и его высокопревосходительство, дражайший Егор Францевич вчера был очень доволен и добр, заезжал к нему на служебную квартиру, говорил много лестных слов, просил князю Долгорукова непременно предоставить к внеочередному чину и какому-либо высокому ордену. Он со своей стороны обязательно будет говорить с государем. Москва, оказывается, надежно защищена от злоумышленников и прочей нечисти!

Разговор, главным образом, шел о князе Долгоруковым, но министр финансов неоднократно останавливался на Московской полиции в целом. А, значит, речь шла и о самом директоре. Министр прямо заговорил о возможности присвоения очередного класса действительного тайного советника. А ведь это уже второй класс по Петровской табели. Он никогда и не мечтал, что на этой беспокойной и тяжелой должности получить такое повышение. И ведь на ровном месте, даже хуже. Министр Егор Францевич человек был тяжелым, пунктуальным. Приобрести от него доброе слово, что от государя высокий орден получить. А тут! И ведь за что!

Поэтому, когда секретарь Алексей оповестил директора полиции, а Константин Николаевич робко, с мелкой дрожью в коленях вошел, то Аристарх Поликарпович был в очень хорошем настроении. Милостиво поинтересовался здоровьем, спросил, как поживает его батюшка (до такого вопроса доходило до десятка подчиненных), поздоровался за руку (в среднем это было в день до одного человека). Похоже было, что Аристарх Поликарпович к нему очень благоволил.

Это стало ярко видно, когда речь подошла о дальнейшей карьере князя:

— он снова получил новый классный чин теперь уже коллежского асессора. И не к рождеству, а прямо сейчас. VIII класс, он уже высоблагородие!;

— предоставлен к ордену святого равноапостольного князя Владимира 2 класса. При о чем Аристарх Поликарпович особого акцентировал, что обычно такой класс этого ордена асессорам не дают — по положению не положено — и надо особо рекомендовать государю. И правильно, орден хоть не первого класса, но награждаются им, в основном генералы.

Сам директор Московской полиции орденом не награждал, но представлять императору будет с особенным жаром. И к тому же, — многозначительно поднял палец Кормилицын к верху, — в самом Санкт-Петербурге у князя есть известный благодетель.

— И совсем неожиданно Аристарх Поликарпович рассказал, что помимо сыскного отдела при прежних директорах был или даже были несколько особенных спецследователей, которые подчиняются только директору, выполняя так называемые деликатные поручения и работают чисто и эффективно.

— Как вы, князь, — прямо сказал директор. Он сказал, что давно уже хотел завести такого работника, но не было достойной кандидатуры, — а сейчас я предлагаю это место вам.

— Я, конечно, согласен, — ответил Константин Николаевич утвердительно, — но в отделе ведь нет места!

Проблема было не в служебном месте и столе. С этим справился бы и столоначальник. Проблема была в самом столоначальнике.

Аристарх Поликарпович его правильно понял.

— Милый мой, этот кабинет сугубо временный, пока отремонтирую крыло здания, а потом, неужели вы думаете, что я такого важного служителя буду мариновать со всеми? Нет-с, у вас будет отдельный кабинет, не так далеко от моего. Алексей, соблаговолите отвести князя в его рабочее помещение.

Попаданец князь Константин Николаевич (в девичестве Георгий Васильевич) понимал подозрительно такую сентенцию, что жизнь — это такая подленькая штука, которая всегда подсунет говнеца, или, если вы брезгливы, то merde. Будто бы от изменения названия консистенция и запах этого дурно пахнущего вещества вдруг возьмет и изменится.

Ведь подумывал же он, слушая похвальные и даже в чем-то льстивые слова директора, что это все не случайно, и все данные награды и торжественные эпитеты посвящены не в итоге дел минувших, когда доброе и в чем-то счастливое начальство разрешает себя быть щедрым в отношении хорошего подчиненного. Нет, это своего рода еще и аванс в делах минувших, еще не сделанных. Или, если вам так удобно, в делах совсем не раскрытых.

Когда он уже выходил за Алексеем, то прямо по канону Аристарх Поликарпович неожиданно жестко или, хотя бы, без каких-либо льстивых ласковых слов деловито сказал в спину, как выстрелил неприглядно:

— А вас, дражайший Константин Николаевич (Штирлиц), я попрошу немного остаться.

И когда попаданец, обуреваемый дурными предчувствиями, дисциплинировано остановился и оловянно посмотрел на директора Московской полиции. Строго по уставу, еще Петровскому: подчиненный вид должен иметь лихой, чуть придурковатый, чтобы нравится офицерам. Так ли это было, или нет, но Кормилицын при таком виде Долгорукого действительно смягчился, сказал уже тише и как бы даже не нежно:

— Подите, князь и особо не торопитесь, мы еще не договорили. И у меня есть много не очень умных подчиненных, чьи должностные обязанности дальше позови да подай не идут. Так что не опоздаете!

Хм, успокоил, называется! То есть уйдешь и будешь постоянно трястись, как бы не подмели нечаянно. С другой стороны, это судьба хоть и важного полицейского чиновника, но пока не поднявшего в чинах. Ведь кто такой коллежский асессор? С одной стороны, высокий чин для простонародья, то есть для большего населения тогдашней России. Но с другой стороны для штатских генералов, всех этих действительных статских советников, тайных советников разного разряда это лишь секретарь или вот рядовой следователь. Так что смирись, попаданец, и в XIX веке тебя тоже будут подпинывать. Ибо се ля ви!