Едва не наворачиваюсь на ровном месте, когда во время моего поднятия со стула в кабинет врывается запыхавшаяся Танечка.

— Ты… идешь? — даже не отдышавшись, она поправляет белокурые локоны и осматривает комнату, словно ожидает найти что-то в той необычное.

— Иду вот, — вздыхаю и захлопываю крышку ноутбука, чтобы прихватить с собой.

— Он уже в здании, — тихо произносит Танечка, поглядывая на меня с осторожностью. На ее тонких запястьях позвякивает каскад титановых браслетов.

Я знаю. Конечно, я почувствовала его в то же мгновение, как Каин перешагнул порог. Странно, что небоскреб не пошатнулся, есть же в жизни приятные чудеса. Здание уцелело, как и моя гормональная удавка!

— Береги… себя, — шепчет мне вслед она, когда мы доходим до лифта, чтобы разойтись в разные стороны.

— Спасибо, Танечка, — улыбаюсь против воли и держу лицо, даже когда секретарша скрывается за углом.

Ребристая пластмасса панелей турболифта врезается в стекло дверей столь же небрежно и грубо, как и все металлические поверхности небоскреба вломаны в скалу.

Здание «Ново-Я» — единственное такое в мегаполисе. Впечатано в твердь мрачного гранитного камня, бесконечной длиной сливаясь с грозной линией скалы, сужающейся острием, казалось бы, прямо у подножья небес. Камню лет семьсот, наверно.

На пятьдесят седьмом этаже, возле зала совещаний, уже образовалось небольшое столпотворение. Первый раз подобное происходит на моей памяти. Топ-руководство — вовсе не тот сброд, что сбивается в кучу. Они все обычно вышагивают как павлины в брачный период. И заимели привычку просчитывать на сколько минут опоздать, дабы свой статус подчеркнуть.

Я устраиваюсь в конце стола, но, к сожалению, единственное свободное место — едва ли не прямо напротив центрального. Там, где Альфа Рапид и должен восседать по плану.

Когда он минует порог, ровно в пять часов, тишина в зале напряженной точкой собирается, и столь осязаема, что чудится будто в нее отовсюду свет испуганно втянулся и спрятался.

Пространство мрачнеет, пропитываясь угрюмостью резко усаживающегося Рапида, и никогда еще графитные пористые поверхности скалы не смотрелись столь уместно… Здание словно в твердь когда-то специально для Альфы поместили.

И когда Каин заговаривает, запах как раз до меня дотягивается. Неумолимой хваткой стойкого кедра, удушливой спиралью ветивера запах Альфы будто окольцовывает взмокшую кожу моей шеи. Попытки выдохнуть проваливаются: легкие ширятся, вбирая аромат глубже и глубже, и превращая его в нечто осязаемое, нечто материальное…

… как, как такое возможно?

Моя ладонь невольно прикасается к горлу.

Немыслимо, мысль в голове гремит раскатом грома, немыслимо!

Запрещено законом появляться в общественном месте без супрессанта. Никто так не делает! Сумасшествие.

Принуждаю голову пошевелиться, чтобы рассмотреть реакции окружающих. Другие Альфы точно должны отреагировать. А тут их целых четыре! Но никто… никто не выдает изумления или возмущения. Притихшие, они неотрывно фокусируются на центре, на Рапиде.

И что-то словно приказывает мне посмотреть прямо на него. Новый прилив, — невидимым и невозможным дуновением, — сумасбродного, пьянящего ветивера, и я будто в оковах замираю.

Системы организма, все как одна, останавливаются, как от поломки. Дурман Альфы закачивает в меня гормоны, ошалев от свободы. Пыл и похоть, толкаясь пузырьками, шквалом перекачивают взбунтовавшуюся кровь. Гормоны проштопывают каждый сосуд, чужеродная химия остервенело принимается за мой мозг, как за ткацкий станок.

Серые глаза приковывают меня к себе немигающим взглядом. Штормовое ненастье глядит в меня безжалостно долго. Каин позволяет себе всего лишь один сбивчивый взмах ресниц, и теперь сталь оцепеневшего взора прокручивается во мне острием клинка.

Я на блокираторах, сжимаю горло сильнее, я на блокираторах!

Все происходящее… невозможно.

Даже если он явился без супрессантов, должны сработать мои блокираторы. Почему по мои жилам несется теперь одурманенная кровь?

Он опускает взгляд на телефон перед собой, а затем снова возвращается ко мне. И так по кругу.

Догадка растапливает вату, забившую голову под завязку, и озноб умудряется мгновением задержаться на моей разгоряченной коже.

Каин Рапид рассматривает фотографию на экране и сверяет со мной.

И то, что казалось невыносимо ужасным еще полчаса тому назад, теперь не имеет никакого значения.

Его запах… напал на меня, вцепился в горло, и отпускать не намеревается. Я, наверно, все-таки издаю какой-то звук, когда понимаю, что отпускать не намеревается никогда.

Со стороны затянувшаяся тишина чудится неестественной. Небеса, большая часть присутствующих способна прощупать то, что происходит. Происходит со мной. И, видимо, с ним тоже.

А потом Альфа Каин Рапид заговаривает, голосом рокочущим и столь объемным, словно каждый звук моментально порождает эхо:

— Итак, начнем.

— По департаментам, выхлоп и вход, с начала года, коротко.

Директор финансов отмирает, когда Рапид склоняет голову в его сторону, даже не удостоив подчиненного взглядом.

Потому что взгляд Альфы занят.

Бесконечным напором давления на меня.

Пальцами цепляю себе взмокшую кожу на шее, и взгляд туда сразу же целится.

У меня и рука вспотевшая, и вдоль горла каждая сползающая капелька, хоть и размером с песчинку, бьется разрядами. И везде-везде мокро.

Я не успеваю толком поразмыслить о том, что моя жизнь закончена. Обычно говорят «прежняя», потому что тогда начинается новая, но… у меня только одна жизнь может быть. Альтернативы меня убьют.

Не успеваю, так как образ сожаления сразу же перехватывается неистовыми пылкими переживаниями. Гормональной нечистью, что зашприцевывает вены тягучим непреодолимым желанием.

Я всегда, всегда боролась с Омегой внутри, и полагала, что научилась как, но сегодня… сейчас все кончено.

Лихорадка Омеги мне знакома, хоть я и десяток лет не слазила с блокираторов. А это… это не регулярная интоксикация похоти.

Это — гормональная детонация, воронками бахающая по жилам, меняющая биологический рельеф, смещающая слой за слоем… Это душекружение, безжалостно переписывающее узор-код каждой клетки. Тотально измененное состояние, трансформация.

Рапид прерывает отдел финансов, и дает слово логистике, недовольно и снисходительно, и ни на секунду не отпускает мои глаза.

Я в плену у его взгляда, и в плену собственного тела, потому что даже задыхаться не могу начать. Мне нужно… как-то вытолкнуть кислород обратно, но я не могу. Что-то погрузило меня в оцепенение.

Что-то.

Это его запах.

Запах Альфы.

Если и существует нечто более живое, будоражащее и желаемое, то я никогда такого не чувствовала, и не верю, что встречу подобное.

Титаническим усилием воли я отцепляю пальцы от шеи и впиваюсь подушечками в край стола.

— Короче, — обрывает Рапид директора логистического отдела.

Морин Варвуд — лихой, то есть, представитель той расы, которую нелегко запугать Альфой. Но сейчас он едва ли отличается от обычного человека. Молчит и кивает, и лишний раз пошевелиться боится. Я хочу испытывать к лихому сочувствие, но ни одно переживание не в состоянии пробиться через штормовой ураган желания.

Туловище Альфы напротив словно обладает не только индивидуальным магнитным полем, а собственной атмосферой, подчиняющей ближайшие объекты новым законам и новой погоде. Линии массивные и выпуклые, в спайках образовывают необъятную поспешному взгляду махину плоти. Каина будто из скалы, окружающей наш небоскреб, вырезали и кожей обтянули.

Должно ощущаться как обман.

Ненастоящий организм.

Не человек, скрывающийся в плоти человека.

Чтобы там не судачили, Альфы и Омеги — всего лишь биологический вид людей, попросту неординарный из-за генетического наследия. Характеристики мутационной случайностью осели в ДНК: прощальный протеиновый рев рода оборотней, которых истребили давным-давно.