Сдаться было не в пример легче, только не привыкла Агнешка сдаваться. Она снова высунула голову из-за угла и заметила, как торговец – крупный мертвяк в синей рубахе – вышел на крыльцо хлебной лавки. Знать, весь народ толкался у столов, и барыш его был нынче не велик. В жару больше ходу было квасу, меду, моченым яблокам. Мальчишки так и шныряли с лотками, радостно покрикивая. И торговец с тоской поглядывал на свой товар. Его лицо оживлялось, лишь когда он устремлял взгляд в ту сторону, где гудела княжья свадьба и бедняки угощались на дармовщинку господскими пирогами.

Торговец вытянул шею, стараясь разглядеть, что творится перед княжьим домом, шагнул вперед – и Агнешка заметила, что мужик хром. Он припадал на правую ногу, да так крепко, что едва ли мог пойти с лотком. Скорее всего, нанял за пару монет и сдобный крендель мальчишку. Вот тот и суетится за него, кричит, торгует.

Лавочник снова приподнялся на цыпочки, насколько позволяла увечная нога. Толпа загомонила, загудела. Знать, князь попросил подтверждения обетов или жених бросил ненасытным зевакам горсть-другую монет. Торговец весь обратился в слух, видно, надеясь не увидеть, так хоть расслышать, что происходит у свадебного помоста.

Агнешка ловко проскочила у него за спиной в лавку и юркнула за прилавок. Огляделась, выбирая добычу. Хозяин лавки вовсе перестал оглядываться и жадно ловил восторженные вздохи толпы. И девушка надеялась, что сможет выбраться незамеченной, да не тут-то было.

Отчаянно рыча и раздирая когтями праздничные широкие юбки баб, из толпы вывалился крупный гончий пес. Налетел на мальчишку-разносчика с лотком пирогов. Повалился, на ходу ухватив за ногу чинного старика-палочника, который замахнулся на рыжего прохвоста своим посохом. Но не успел ударить. Пес шарахнулся в сторону, подхватил упавший с лотка мальчишки пирог, жадно слопал его, фыркая от пыли, метнулся прямо под ноги торговцу в синей рубахе, легко сбил хромого с ног… И что есть мочи рванулся в лавку, захлебываясь лаем.

Агнешка застыла на четвереньках у самой двери и подумала, что уж ей не выйти. Проклятая псина все-таки выследила ее, и теперь дело плохо. А она-то надеялась, что в толпе брехливый кобель потеряет след. Нет, хорош был нюх у гончака и лоб, видно, был крепок. Сколько ни путала следов маленькая лекарка, протолкался, достал-таки, загнал, как зайца.

Однако и хозяин оказался не промах. С виду неповоротливый мужик, он ухватил кобеля за задние ноги, стараясь отсрочить разорение своей лавки. Пес хрипел и рвался вперед.

Агнешка выскочила как раз в тот момент, когда гончак, развернувшись, крепко тяпнул пленителя за руку, лавочник охнул – от боли или от удивления, едва ли и сам знал. Но, увидев вора, тотчас завопил, по-прежнему лежа в пыли:

– Обокрали! Держи оборванца!

Только железной хватки не ослабил, сколько хрипящий от ярости пес ни рвал зубами и лапами его синей нарядной рубахи.

Пока кто-то бегал за дружинником, а мужик и пес барахтались на дороге, Агнешка нырнула между домами и бросилась проулками и лазами к западным воротам. Но не успела уйти далеко – почувствовала во рту странный привкус металла и ощутила, как за щекой появилось что-то маленькое, круглое.

Монета.

Хорош был жених у курицы-бяломястовны. Может, и жесток, может, и с радужными демонами в сговоре, а умен. С размахом бросал в толпу деньги. Вон как далеко достало. Уже Агнешке не видно было ни толпы, ни площади, а монетка-то – вот она. Знатно придумал Черный князь – каждому за щеку. Хоть не передавят друг дружку. Князь Казимеж бы не додумался…

– Да что ж это я, – одернула себя Агнешка. – Получила грош – и уж готова мучителю в ножки падать. А ведь это ему разбойники мануса везли. И старого Казимежа вокруг пальца обвел – его же мануса на его же двор доставил. Выкупил, верно, раненого, бессильного. А Казимеж и рад был продать…

Агнешка хотела уже со зла бросить монету в кусты, но подумала и зажала в руке. Хоть и от Черного Влада, а лишний грош на еду для Илария…

Только, видно, женихова подачка удивила не одну Агнешку. Почувствовав за щекой монету, дородный лавочник упустил гадкую псину, и гончак нырнул между ногами подошедшего дружинника, повертел головой, ловя носом ветер, и бросился по следу мальчика-попрошайки, непутевого грабителя хлебной лавки.

Заслышав заливистый лай, Агнешка припустила втрое быстрее. Сорвала с пояса и бросила на дорогу небольшую склянку. Та раскололась, и тотчас в нос ударил едкий запах.

Прелая трава, болотная тина, квашеная капуста, заплесневелая моченая морошка, репный квас, деготь… Натолкнувшись на стену мучительной тошнотворной смеси запахов, пес остановился, припал к земле, растопырив лапы, и принялся с глухим рычанием тереться носом о траву.

Агнешке повезло – стража в воротах не посчитала паренька-нищего достойным внимания княжьих слуг. Скривившись, как юродивый, бормоча и спотыкаясь, Агнешка миновала ворота. Пошла быстрее, а после и побежала. В лесу ждал Вражко, а уж такого коня проклятущему кобелю ни в жизнь…

…не догнать.

Сколько ни беги. Этого вороного не догонишь, хоть лапы в кровь сбей.

Проходимец тоскливо смотрел на дорогу. Покрутился, пытаясь взять след, чихнул – проклятущий запах словно въелся в шерсть, и, сколько ни нюхал Проха, всюду мерещилась лишь болотная гниль да квашеная капуста. Ушел, знать, манусов мучитель.

Хоть Проха и расстроился, да не таков был любимый гончак князя Казимежа, чтоб вешать блестящий нос. Проходимка завалился у обочины на траву и принялся ловить блох, выжидая, покуда отпустит гнилой дух. Может, тогда и удастся уловить в воздухе запах бродяги, что ускакал на красавце-вороном.

Прошка задумчиво оглядывал дальний лес, дорогу, выцветшее от жары небо. И тут с небом начало твориться что-то странное: оно выгнулось, провисло между деревьями как опавший без ветра парус, потемнело и пошло над лесом лоскутами и нитками. Громыхнуло вдали, и Прошка почувствовал, как его ударило по носу что-то маленькое и теплое – первая капля дождя. Следом хлопнула по дорожной пыли вторая, третья…

Проха вскочил и бросился обратно, надеясь, что дождь разгонит с площади двуногих дармоедов и придет черед благородного племени псов.

Однако и здесь он ошибся. Ливень ухнул на Бялое плашмя, растопырив сизые крылья, распахнув влажные объятия. На улицах не осталось никого. И Прошка долго скребся под дверью, надеясь, что его пустят в дом. Выглянула девка. Прошка сунулся в двери, но противная деваха обругала пса и, подобрав подол, чтобы не испачкаться, вытолкала ногой наружу.

Почти потеряв всякую надежду переночевать в тепле, Проходимка потрусил к конюшням, но вдруг заметил слегка приоткрытый ставень. Не заставив себя упрашивать, он просунул в щель нос, толкнул ставень и перемахнул через подоконник.

Сухая теплая темнота шагнула ему навстречу. Проха отряхнулся и прислушался. Где-то совсем рядом, видимо за дверью, слышались громкие сердитые голоса. И пес решил, что не станет соваться хозяину под руку, пока тот не в духе, и стал наугад тыкаться во все углы, ища другую дверь.

– Сделано дело! – рычал Казимеж, и Проха слышал, как он ходит по комнате, тяжело ступая сапогами. – И говорить тут нечего! Ты хоть понимаешь, о чем речь идет, Якубек? Какими слезами отольется нам Элькина дурь?

– Да разве же это можно?.. – с нажимом проговорил княжич. – Ведь она мне сестра!

– А мне дочь, – оборвал его Казимеж. – Да только ежели она мужа к себе не пустит – я сам, слышишь, собственными руками ее задушу. От позора! Или из дому выгоню… Так-то воспитал, так-то лелеял. А она родному отцу нож в спину! Жениха ранила, бесстыдница…

Проходимка отчаялся найти другую дверь и теперь тихонько подглядывал в щель, надеясь, что хозяева уйдут и голодному псу удастся наконец добраться до кухни и наполнить прилипшее к спине брюхо.

– Может, с Элькой потолковать? – уже не так уверенно предложил Якуб.

– Что с дуры взять? – прошипел Казимеж. – Ведь плюнет Владислав, откажется. Вернет срамницу и восвояси поедет. Ему-то нет ничто, а с нами что будет? Слетятся все на Бялое, как вороны на кусок мяса. После такого позора Эльке замужем не быть. Помощи ждать неоткуда. Да самому Владу – только руку протянуть. С его-то силищей, дружиной, богатствами заоблачными… Бялое и так возьмет, без женитьбы.