– Едва ли, – покачал головой Игор, – запах от нее чистый. Девка. А в мыслях у него…

Князь взял в руки тонкий золотой обруч с единственным рубином, надел на коротко остриженную голову.

– Смотрел, да только где в бреду разобраться. Разбойника мертвого видел, за которого он отповедь получил. Полюбовницу видел – чернобровая, пышная. Зелень какая-то. И вроде бы была девчонка, рыженькая как будто. Да только не наша: он – манус, тотчас увидел, что мертвячка. А радужная топь мертворожденную не послушает… Съезди еще, Игор, покуда тут канитель со свадьбой. Посмотри под Вечорками, в пути порасспрашивай. Сегодня в тебе надобности нет. Сдается мне, так и кружит тут недалече наша девка. Может, и не нужно ей никуда идти, чтоб топь повсюду открывать. Видели-то ее только в земле Бяломястовичей: в Вечорках, в Видном, в самом Бялом.

– Думается мне, – глухо проговорил Игор, – что не в первый раз она в Бялое приходит. Только будто охраняет ее кто, отводит глаза.

– Что же это делается?! Опозорил! – неистовствовала за дверью Агата. Взвизгнула девка, видно, попалась хозяйке под горячую руку. – Будто избавиться мы от дочки хотим. Будто стыдимся. Нет уж, срамник, нечего нам стыдиться! С вами поеду и жить при дочери буду, чтоб никто и подумать не смел, что мы от нашей Эленьки отрекаемся…

Владислав бросил на замолчавшего Игора грозный взгляд.

– То есть как это жить? – спросил он, распахивая дверь. – Вы уж, маменька, не позорьте зятя, да и сами не срамитесь. Неуж думаете, что ваша дочка сама с новым домом не управится, без подсказки? Куда вы, родная, от мужнего стола поедете в чужой удел?

Растерявшись от внезапности, Агата раз или два хлопнула темными глазами, однако тотчас пришла в себя, нахмурилась, но гневные речи сдержала. Владислав улыбнулся. Говорил ласково, учтиво.

Пол на мгновение покачнулся под ногами Агаты, перед глазами поплыло. Мелькнула мысль: уж не пустил ли зятек в ход свою магию.

– Ты, зятек, знаешь, – уже спокойно ответила она, и губы шевелились будто сами, исподволь, – что Бялое място нынче лакомый кусок. Случилась с Якубеком беда, и теперь за Казимежем никого нет. Тебе ли не знать, коли на нашей беде ты свою выгоду имеешь. Не позорь Эльжбету, отложи свадьбу.

Агата покачнулась, но Влад поддержал ее за руку, повел к скамье, а сам не слушал, что лопочет, затихая и смирнея, будущая теща. Все в глаза смотрел.

– Сама знаешь, нельзя свадьбу отложить, – вполголоса проговорил он, медленно поглаживая княгиню по руке. – Приедет из Дальней Гати юный Тадеуш, и твоя Эленька сама себя во сто раз пуще опозорит. Мне наследник с хорошей кровью, вам защита, и лучшего уговора нет. А стыд глаз не выест, только щечки зарумянит…

Действительно, до того бледное от бессильной злости лицо Агаты порозовело. Веки княгини словно отяжелели, взгляд стал рассеянным, полусонным.

– Согласна? – вопрошал Влад.

– Твоя правда, – прошептала Агата.

– А теперь, – все также тихо продолжал Владислав, – расскажи мне лучше о том дне, когда случилась беда с княжичем Якубом. Не было ли рядом кого чужого?

– Нет, – не вскрикнула, еле выдохнула Агата.

Но хозяину Черны и не нужно было ее слов. В бездонной глубине расширенных зрачков мелькнуло лишь на миг видение: золотые блики в речной воде, выгнутое болью тело, радужный отсвет. Словно рыбка в заводи вынырнуло на поверхность воспоминание, и князю уж было довольно – ухватил, потянул осторожно, разматывая нить Агатиной жизни, и тонкая леса пошла на свет из бурого ила прошедшего, а на ней повисли жемчужные слезки, и отразились в них лица, знакомые и чужие. Княжич Якуб, бледный, с посиневшими губами, как есть мертвец. Светловолосый крепкий мальчик, сжимающий трясущимися руками книгу, – не иначе Элькин любимец, дальнегатчинский Тадек. Но князь не стал разглядывать, потянул дальше. Заплаканное личико Эльжбеты – сколько же было в те поры княжне, не более двенадцати. Хорошо умел скрывать свои беды Казимеж, никто из соседей и подумать не мог, что наследник уж несколько лет бессилен. Ай да старый лис, знать, надеялся нового наследничка слепить, да годы подвели…

Влад нахмурился. Что-то мешало, не позволяло двинуться дальше. Словно висело на памяти княгини охранное заклинание, умелое, сильное. Но Черный князь оказался сильнее – шепнул, и тотчас выскочил узелок на леске памяти, а за узелком – злое, исковерканное болью лицо старой няньки и…

Ухнуло в груди чернского господина. Узнал. Хоть и не видел ни разу, а тотчас узнал. А может, принял желанное за верное, жажду за правду.

Рыжеватые выгоревшие прядки, серые глаза, перепачканное пылью детское лицо…

– Была она там, – сам себе вполголоса пробормотал Владислав.

– Была, – подтвердила неживым голосом очарованная княгиня. – Девочка… Эльке в служанки… Яблоки украла… У нее… Без камня…

– Что без камня? – резко спросил Влад. – Что у нее было? Чем она колдует?

– Здесь… – Агата потянулась рукой к горлу, замолчала, задышала прерывисто, словно кто сдавливал ей грудь.

– Что? – громче спросил князь, вцепляясь длинными темными пальцами в пышную белую ручку Агаты. – Что у нее было?

Боль от сильных пальцев высшего мага пробила брешь в тумане, окутавшем княгиню. Она с усилием втянула ртом воздух. Тонкая леса памяти щелкнула, обрываясь, и выскользнула, ушла в темную глубину. Агата закрыла глаза, задышала тихо, покойно.

– Игор, – кликнул Владислав, поднимаясь со скамейки, где оседала спящая княгиня. – Отнеси мою дорогую тещу в ее опочивальню.

– А свадьба… – начал было Игор, но не договорил, потому как господин надменно приподнял брови.

– Через четверть часа проспится наша лебедь бела. Успеет еще побуянить. А вот о разговоре этом запамятует, и ты не напоминай. Из опочивальни уходи сразу, а по дороге служанок к хозяйке позови, мол, князь Казимеж за супругой уже несколько раз посылал…

Владислав обернулся к окну, неожиданно жадно втянул грудью душный, сладкий от цветочного меда воздух.

– Была она здесь, Игор, – зло выдохнул он, ударив широкой ладонью по подоконнику. – В тот день была, когда топь княжича изломала. Сильна девка – за обиду свою сторицей отплатила. Не желал бы я ее во враги, Игор, а в союзники… Да за это…

Князь нехорошо ухмыльнулся, коснувшись пальцами груди и кувшинчика на золотой цепочке:

– За такую союзницу отдал бы плаксу-бяломястовну со всем ее приданым. Только вряд ли дастся нам вечоркинская ведьма живьем, с такой-то силищей. За свою землю я спокоен – маги в каждой башне сидят, от золотника до словника. А вот Бялое… Гнездо тут у нашей птички. Гляди, Игор, чтобы она нам глаз не выклевала…

– Думаешь, с бабой справиться не смогу? – Самодовольная улыбка никак не вязалась с тревожным блеском небольших темных глаз.

– Такое дело доверили, а ты собственной бабе нрав укоротить не можешь, – усмехнулся в ответ Косма. – Илажку и то не устерег. Может, Каська его и вывезла, у муженька из-под носа. Схоронила где-нибудь в лесной хижине да похаживает…

Улыбка сползла с круглого лица Юрека, он насупил густые брови, задышал тяжело и шумно, как дышит бугай, завидев красную тряпку. Но Косма не заметил перемен в лице приятеля:

– Вон твоя-то как вырядилась, на площадь, знать, собралась…

– Дома посидит, не убудет, – прошипел Юрек.

Загривок палочника от ярости налился красным, руки сами собою сжались в кулаки.

Но суровый вид мужа вовсе не испугал Катаржину. Сопревшая от важности и жары, в новой нарядной красной юбке, в праздничной душегрейке, темная соболья опушка которой так шла к ее широким блестящим бровям, молодая женщина неторопливо спустилась с крыльца и пошла прочь, покачивая бедрами.

Косма усмехнулся было, Юрек подался вперед. И тут Каська замедлила шаг, обернулась через круглое сдобное плечо и так глянула на мужа, что его сердце ухнуло вниз, в одно мгновение перевернув нутро, отчего поселилась в кишках ноющая боль, а потом рванулось и застряло комом в горле, перекрыло дыхание. И тотчас схлынула ярость, улегся гнев, растаяла решимость. Любил, пуще жизни любил Юрек свою блудливую гордую Каську.