Не было ничего подобного. Я надеюсь. Я очень надеюсь.

– Так вот из-за чего меня так тошнило всю ночь… что ж, одной загадкой стало меньше.

Он расхохотался, таким веселым и беззаботным смехом, что девчонки с факультета, проходя мимо, завистливо глянули в нашу сторону, наверняка мечтая поменяться со мной местами. Я, к слову, мечтала о том же.

– Ты меня нокаутировала, – отсмеявшись, сказал Кит, глядя на меня с каким-то наивным детским восторгом, – это зачет, Ксения, однозначно, зачет… да ты уже наступаешь мне на пятки.

– Рада, что смогла тебя потешить, Никитин. А насчет вчерашнего… – я остановилась в нескольких метрах от однокурсников, которые привычной толпой скучились возле нужной аудитории, и чуть помялась, но ведь надежда еще оставалась, – врешь ведь?

– Вру, – охотно согласился он, и у меня сразу отлегло от сердца, а потом он добавил, и внутри вновь зашевелились червячки сомнений, – ну, пораскинь мозгами. Разве могла ты такое исполнить? Подарить мне такой козырь? Правильно, не могла. Это было бы непростительной тупостью с твоей стороны, конечно… непростительной тупостью мало что соображающего человека.

Я тяжело вздохнула. Раз он сам заговорил о козырях… Вот мы и добрались до самого главного.

– Там, вчера… А что… что, собственно, было… ну, после того, как я… напилась?

Кит присвистнул.

– Да ты же ни черта не помнишь, я прав? Вот это поворот… хотя я предполагал, что нам с тобой придется начинать все с чистого листа… Эх, Ксения… Эх…

– Ну, скажем, помню я не все. Это же не преступление. Так что было-то? Ну, не тяни, Никитин, сейчас пара начнется.

– Что было? Я увел тебя подальше ото всех твоих поклонников, спрятал от посторонних глаз, я просто не мог допустить, чтобы ты приставала к кому-то еще. Я ведь ужасный эгоист.

– А ты… ты снимал меня?

– Что? – переспросил он, и мне пришлось повторить.

– Телефон… ведь был у тебя с собой. Так вот, ты снимал меня вчера? Не знаю, может, посчитал это забавным… Ну, сделал пару кадров для смеха, видео, там… своим друзьям-придуркам показать, похвастать…

Не успела я договорить, лицо его стало темнее грозовой тучи. Брови сошлись, а на скулах яростно заходили желваки. Впервые в жизни я видела человека, чье настроение могло меняться вплоть до диаметрально противоположного с такой невероятной скоростью.

– Так вот, значит, как ты обо мне думаешь? Честно, я даже не знаю, что ответить. Черт, не ожидал… я не… Но образ можно быстро привести в соответствие…

– О, давай опустим сцену, где ты разыгрываешь оскорбленное достоинство. Артем, ты ведь прекрасно понял, о чем я спрашиваю.

– Я понял.

Он подошел ко мне вплотную, он шел до тех пор, пока я не оказалась тесно прижата к стене. Потом приблизил свое лицо к моему лицу, и я увидела, что левое веко у него слегка подергивается, как от нервного тика, и даже разглядела в злых зеленых глазах вкрапления светлых коричневых точек, которых на расстоянии не заметишь.

Он аккуратно положил ладони на стену по обе стороны от моей шеи. Он видел, что напугал меня, но продолжал стоять, нависая надо мной и не двигаясь. Со стороны мы выглядели как влюбленная парочка, но его мощная темная энергетика витала в воздухе, обволакивая нас, подавляя, настраивая на его волну. Я кожей ощущала, Кит едва сдерживает себя.

А потом он процедил тихо, стараясь, чтобы никто, кроме меня, его не услышал. И голос у него был, точно наждак.

– Не была бы ты девчонкой, клянусь, я бы врезал тебе сейчас. Клянусь, заставил бы тебя проглотить каждое слово… Как жаль, что передо мной девчонка. Ты конченым мудаком меня считаешь, Ксения? Хотя, знаешь, так и есть. Ты права, и я мудак. Потому что мне надо было отодрать тебя вчера в той комнате, где ты валялась беспомощная… в отключке… Да, надо было тебя… – он втянул воздух сквозь сцепленные зубы и на миг прикрыл глаза, – хотя бы обвинения сейчас выслушивал заслуженно. Но… берегись, другого такого шанса я не упущу. Больше уже не упущу, ты поняла? И, как последний мудак, сниму на видео каждый твой стон, каждый твой… Ну, а что возьмешь с мудака? Вот так все и будет, потому что я это сказал. Ты тренируйся пока, Ксения… тренируйся. Сама понимаешь, я дико избалован женским вниманием, а потому очень взыскателен к своим партнершам. Смотри на меня, – я не подчинилась, и он крепко сжал мой подбородок, игнорируя слабые попытки вырваться, – я сказал, смотри! Внимательно смотри! Запомни мои глаза. В следующий раз ты увидишь их так близко, только когда мы окажемся в горизонтальной плоскости. А знаешь, все же это замечательно… Замечательно то, что ты – девчонка.

– Другого шанса тебе никогда не представится! Никогда! Ясно тебе, идиот?! Какой же ты идиот! – отдышавшись, возмущенно крикнула я ему уходящему в спину, и вдруг наткнулась на удивленно вытянутое лицо профессора, в этот момент взявшегося за ручку двери кабинета, – прошу прощения, это я не вам.

Следующие несколько дней Кит ходил с лицом, покрытым свежими ссадинами и синяками, костяшки на обеих руках были ободраны в мясо, правая кисть туго обмотана эластичным бинтом. Я уже слышала, что он всерьез увлекается боксом, но склонялась к тому, что Кит намеренно ввязывался в случайные драки, просто чтобы отвести душу.

Он больше не подходил ко мне, не вызывал на разговор, не делал вообще никаких попыток приблизиться. Он решительно, без колебаний, одним простым шахматным ходом вышвырнул меня из своей жизни, как ненужную пешку с доски… Но разве он дорожил кем-нибудь в этой своей жизни? И разве сама я собиралась в ней задерживаться? Находиться рядом с ним мне было нелегко, но, как оказалось теперь, находиться вдали от него мне было гораздо тяжелее.

А Кит развлекался, он как ни в чем не бывало продолжал тусить и веселиться, одаривая своими щедрыми улыбками всех налево и направо, всякий раз проходя мимо меня, как мимо порожнего места. И если я больше не видела его в компании других девушек, то только потому, что лишний раз тоже старалась в его сторону не смотреть.

Он словно забыл о моем существовании, но я знала, это не так. Иногда я внезапно ловила на себе взгляды – его взгляды, от которых мне становилось крайне неуютно: он будто проникал в мою голову, выворачивал наизнанку, вытряхивал до самого дна мое сердце, с легкостью читая все, что там находил. А находил он многое. Все, что было написано для него, ему одному. Все, что было у меня на душе…

И тогда я начала понимать, что имела в виду бабушка, когда говорила, что взгляд у него нехороший. Кит, наконец, отбросил маску насмешливого шутника, и не было больше той привычной личины остроумного собеседника: он больше не заигрывал со мной. Я действительно стала его врагом. А он стал для меня бомбой замедленного действия. И от того, что все так обернулось, на душе у меня почему-то было тоскливо.

Как-то раз я не удержалась и спросила у бабушки за обедом:

– Ба, а ты что-нибудь слышала про семью Никитиных?

– Никитины? Слышала, а как же… Тут про них всякий слыхал. Богатеи… – бабушка сказала это особым тоном, и слово сразу приобрело негативную окраску, – а ты почему спрашиваешь?

– Знаешь, Артем Никитин… ну, в общем, он тоже учится в институте, на моем факультете. Только теперь все зовут его Кит.

– Да неужто? Сын Дмитрия Андреевича то есть? – удивилась бабушка, а потом осуждающе покачала головой, – значит, как блажил мальчишка, так и продолжает чудить… ерепенится… Жил бы с матерью, какая-никакая с него, а помощь. Но нет, он все норов свой показывает, своевольничает, силу пытает… Это ж сколько ему сейчас?

– Артем мой ровесник, бабушка, он тоже на третьем курсе.

– Ну да, ну да, – бабушка кончила резать хлеб и возвращалась к столу, – погоди-ка, это ведь он тебя тогда домой привел? – я нехотя кивнула, опуская глаза, – значит, это он был… А я сразу-то не признала. Совсем он не похож на отца. Совсем. И вы с ним… что ли, подружились?

Я замялась.

– Ну, не то, чтобы мы дружили…