Смеемся, переговариваясь с ней, не обращая внимания на остальных. В какой-то момент чувствую что-то влажное на руке и, опустив взгляд, вижу размазанный по руке сладкий крем. Поворачиваюсь и вижу смеющегося Мэта, смотрящего, как его младший брат зачерпывает из глубокой тарелки сливочный крем и начинает кидать им в меня.

– Может, ты сделаешь замечание своему брату вместо того, чтобы смеяться? – не выдерживаю, но стараюсь говорить так, чтобы не услышал отец. Беру со стола салфетку, чтобы вытереть руку, и охаю, когда порция крема прилетает мне прямо на волосы.

Мэт начинает ржать как настоящая лошадь, и меня переполняет такая сильная злость.

– Какой же ты дурак, Мэт Гослинг! – выкрикиваю слишком громко, и голоса за столом затихают, устремив все взгляды на меня.

– Что это за слова такие, Лорейн? – раздается грубый голос отца и вся вжимаюсь в спинку стула, густо краснея. – Еще раз услышу что-нибудь подобное, будешь неделю сидеть в своей комнате! Поняла?

– Поняла, – тихо произношу, опустив взгляд на свои руки.

– Милая, поднимись в ванну и смой крем с волос, а то засохнет, – мама обращается ко мне с сочувствием в голосе.

– Нет, Эрика! – отец перебивает маму. – Пусть посидит так. Будет ей уроком.

– Но, Дарэн… – как это часто бывает, мама пытается заступиться за меня.

– Я сказал, пусть сидит, – папина категоричность, как всегда, не имеет границ. Особенно после случившегося с моим младшим братиком, два года назад. Папа начал слишком опекать меня и часто наказывать, будто вымещая на мне злость из-за горя.

Стиву было всего полтора годика, когда он заболел и улетел на небеса. А мама больше не может иметь детей из-за запретов врачей. Теперь я единственная наследница в семье, и у папы на мой счет большие планы, и никто не собирается спрашивать у меня, чего хочу я. К тому же папа контролирует буквально каждый мой шаг, чтобы не дай бог со мной что-нибудь не произошло.

Наконец-то все отвлекаются от меня, и столовая снова наполняется голосами. Больше не смею поднять глаза. Настроение упало ниже некуда. Даже Кэрри рядом со мной поникла, чувствуя каково мне после такого показательного воспитания.

За пару дней до Нового года, когда спускаюсь на первый этаж, вижу стоящих рядом с парадным входом горничную и экономку. Они рассматривают что-то в окне, выходящим на участок перед входом в особняк.

Самой становится любопытно и подхожу к ним, отодвинув штору в сторону. Вижу какого-то незнакомого высокого мужчину, достающего из багажника такси сумки. Рядом с ним стоит мальчик лет двенадцати с рюкзаком за плечами. На его голове надета смешная вязаная оранжевая шапка с бубоном, из-под которой, по бокам небрежно торчат темно-русые волосы.

– А кто это? – задаю вопрос, и женщины только сейчас замечают меня.

– Это новый водитель твоего отца, птенчик, – миссис Каллиган проходится рукой по моим пушистым волосам.

– А кто с ним?

– Это его сын. Он будет жить с ним в доме для прислуги.

– Понятно, – не могу оторвать взгляда от мальчика, издалека рассматривая его лицо. У него приятные черты, но он выглядит каким-то напряженным или грустным.

В какой-то момент мальчик поворачивает голову и смотрит в нашем направлении. Непроизвольно втягиваю ртом воздух и отхожу от окна, заливаясь краской из-за того, что он мог заметить меня в окне.

***

После наступления Нового года все снова входит в привычную колею. Папа днями пропадает в семейной инвестиционной компании, которую давно получил в наследство от моего дедушки, а тот от прадедушки. Мама в своем салоне красоты, которым очень гордится. Я провожу время с няней или учителем за дошкольными занятиями. Папа почему-то не захотел отправлять меня в подготовительный класс и решил, что я могу вполне подготовиться к школе дома.

Как только занятия заканчиваются, прошу няню сводить меня в нашу конюшню, чтобы проведать свою пони. На пятилетие папа подарил мне пони, но до сих пор не разрешает мне на ней кататься. Всегда задаю себе вопрос тогда, зачем было делать мне такой подарок. Иногда я совсем не понимаю своего папу. В какие-то моменты я чувствую, что он очень меня любит и дорожит. Но иногда мне начинает казаться, что я для него словно чужая.

Когда мы входим с няней в здание конюшни, в нос сразу бьет знакомый запах сена и лошадей. Навстречу нам выходит конюх, расплываясь в теплой улыбке.

– Добрый день, наша маленькая леди. Пришли навестить свою Бони?

– Добрый день, мистер Дрейк. Да, я давно не приходила к ней. Как она?

– Замечательно. Джаред как раз кормит ее сейчас. А я собирался на часик отъехать по своим делам.

– Джаред? – растерянно смотрю на него.

– Да, – мистер Дрейк направляет взгляд в дальний денник, где только сейчас замечаю стоящего с яблоком в руках мальчика, приехавшего со своим отцом неделю назад. – Он с недавнего времени помогает мне в конюшне после школы.

– Ох…ладно, – чувствую, как начинаю краснеть, когда мальчик кидает на меня короткий взгляд.

Сегодня он без шапки, и теперь я могу видеть его темно-русые волосы, забавно торчащие в разные стороны. Кажется, они слишком отросли и уже прикрывают уши. На нем одета теплая, немного поношенная куртка и старые потертые джинсы. А на ногах грязные ботинки.

– Ну я пошел. Если что-то нужно, попросите у Джареда, – мистер Дрейк прощается и выходит из конюшни.

Едва передвигая ногами, иду к нужному деннику и останавливаюсь в паре метров. Наблюдаю, как Бони с аппетитом поедает морковку из рук мальчика.

– У нее хороший аппетит сегодня, – зачем-то говорю, стараясь не смотреть на Джареда.

– Я бы даже сказал, она настоящая обжора, – произносит и от звука его голоса внутри меня что-то происходит.

Он поворачивается ко мне и сердце начинает биться быстрей, когда наши взгляды встречаются. Он смотрит на меня огромными голубыми глазами, в которых, кажется, можно разглядеть целый бескрайний океан. Я особенно четко могу представить после того, как впервые увидела океан этим летом, когда ездила с мамой на Карибские острова.

– Она…кхм…да. Бони любит поесть, – пытаюсь улыбнуться, но чувствую, как дрожат губы.

– Меня зовут Джаред Стивенс, – внезапно протягивает руку, и я на какой-то момент теряюсь, уставившись на нее.

Минутная заминка играет не в мою пользу, и Джаред опускает руку, вытерев об джинсы. Кажется, ему показалось, что побрезговала пожать ему руку.

– Я Лорейн Мердак, – быстро протягиваю руку, чтобы реабилитироваться.

С секунду он смотрит на мою руку с непроницаемой маской. Но потом все-таки протягивает свою, тепло улыбнувшись мне. Замечаю появившиеся на щеках милые ямочки и улыбаюсь ему в ответ.

Он жмет мою руку и отпускает. Но еще какое-то время моя ладошка покалывает после его прикосновения.

– Ты хотела покататься на ней? – задает вопрос, поглаживая пони по коричневой гриве.

– Нет. Я просто хотела навестить ее. Папа мне еще не разрешает кататься.

– Почему?

– Не знаю, – пожимаю плечами.

– А ты хотела бы?

– Да. Очень.

– Я бы мог оседлать ее для тебя и поводить по закрытому загону.

– Нет. Папа будет ругать меня.

– А мы ему ничего не скажем.

– Так нельзя.

– Боишься? Ты не похожа на трусиху.

– Я не трусиха.

– Докажи, кудряшка, – от внезапного обращения даже дыхание перехватывает.

– Чтооо? Не называй меня так, – начинаю раздражаться.

– Почему? У тебя же кудрявые волосы?

– Да. Но я ненавижу свои волосы, – недовольно бурчу.

– Ну и зря. Я никогда не видел таких необычных волос.

– Правда?

– Правда, кудряшка. Ну так что? Оседлать ее для тебя?

– А ты умеешь?

– Конечно. Когда-то у нас была своя ферма в Техасе. Я умею обращаться с лошадьми.

– Ты из Техаса?

– Ага. И здесь у вас ужасно холодно.

– Да. В Сиэтле бывает холодно зимой, как в этот раз.

– Ну я седлаю?

– Только не говори мистеру Дрейку, чтобы он не рассказал папе.