Глаза капитана сузились.

– Как же ты оказался у мельницы? – перевел очередной вопрос Рюйтель.

– Случайно.

Офицер обратил его внимание на стол, на котором лежали ППШ и наган, найденные при нем во время задержания.

– А, это! – Коля старался казаться спокойным. – Это я в лесу нашел, когда по ягоды ходил, – как можно убедительнее произнес он. – Могу и место показать.

– А домой зачем нес? Хотел в германских солдат стрелять?

– Что вы, боже упаси! Закон же есть такой, господин главный офицер! Я знаю, я читал! Кто оружие найдет – обязан сдать его властям. За это и вознаграждение полагается. Разве нет? Вот я и подумал: отнесу в город, в комендатуру. Мне денег дадут. Да только патруль сам на меня вышел. Денег-то дадите? – напомнил он. – Я тут штаны себе решил новые справить. Старые совсем прохудились.

– Любишь деньги?

– Кто же их не уважает?! – ухмыльнулся юноша. – Деньги – это сила! С ними че хошь можно купить.

– А ты по какому адресу проживаешь?

Только сейчас Сверчок понял, какую допустил ошибку, затевая игру с опытным противником. В этом городе он даже родственников не имел. Впрочем, будь они у него, вряд ли стал подвергать смертельной опасности.

Заметив замешательство на его лице, капитан Хойер осклабился, откинувшись на спинку кресла.

– Нам известно, кто ты и как зовут твоего командира. Отпираться бесполезно, – заметил Рюйтель, отложив в сторону шляпу, которую теребил тонкими, как у музыканта, пальцами. – Итак, где находится ваш отряд? Где Федор Чепраков?

Стало ясно: их кто-то предал. Отпираться дальше, действительно, не было смысла. Оставалось только тянуть как можно дольше время. Сверчок опустил голову:

– В лесу, где же ему еще быть.

Из коридора донеслись шаги, и в помещение тяжелой поступью вошли два человека. Один из них остался стоять у входа. Второй прошел за спину Хойера и встал рядом с унтер-офицером. В табачном дыму Сверчок не сразу разглядел в нем того самого человека, который два года назад избивал ногами его мать. Сердце юноши сжалось: «Матюшин!» Как же долго он искал с ним встречи. Но не о такой мечтал…

По знаку капитана унтер-офицер убрал со стола оружие и разложил полевую карту. Арестованному велели подойти ближе.

– Где в лесу? Сможешь показать место?

«Кароший югенд Николаус» качнул отрицательно головой:

– Нет, не смогу. Не обучен картам. Да и смысла в этом нет никакого. Партизаны – что ветер! Поди, узнай, где они нынче скрываются.

Зная манеру Хойера долго изображать из себя доброго дядюшку, Матюшин не стал ожидать, когда закончится этот спектакль. В последних боях с партизанами его взвод сильно поредел – и вицефельдфебель жаждал мщения.

– Герр капитан, дозвольте мне самому поговорить с этим недоноском! – подступил он. – Дозвольте! Мне эта большевистская сволочь все расскажет.

В душе Кондрат посмеивался над слизняками из полевой жандармерии, не способными грамотно вести допрос. Другое дело – сотрудники гестапо. Он несколько раз сталкивался с работой дознавателей из политической полиции рейха, когда доставлял к ним в Гродно особо важных арестантов.

Взглянув на циферблат подаренных супругой в день их свадьбы наручных часов, капитан нерешительно махнул рукой.

– Я, Матьюшин, битте! – Выйдя из-за стола, офицер бросил осуждающий взгляд на юного партизана и покачал головой: – Ду ист нихт гуд киндер! М-м… Ты ест никароший малчик!

Дождавшись, когда немцы с переводчиком покинут помещение, Кондрат снял китель, аккуратно повесил его на спинку кресла и велел стоявшему у входа второму полицаю прикрыть дверь. Оглянувшись, Сверчок узнал Власенко. Это он помогал Матюшину допрашивать мать. Им тогда обоим посчастливилось избежать наказания…

Подвернув рукава рубашки, Кондрат приблизился. Встретив звериный взгляд полицая, юноша невольно вжался в табурет. Матюшин бить не стал. Велев – к немалому удивлению Сверчка – открыть рот, он для чего-то сначала заглянул в него и только после этого спросил с нескрываемым раздражением:

– Так что, расскажешь, где твой отряд?

– Я уже говорил офицеру, что не знаю, где сейчас может нахо…

Не дослушав, полицай громко хекнул и резко опустил тяжелый кулак на голову юноши. Клацнув зубами, тот обмяк и повалился на пол. Последовавший удар ногой отбросил его к стене.

Страшно было только первые минуты. Позже, когда тело почти перестало реагировать на боль, куда-то исчез и страх. Всякий раз, когда Коля падал с табурета, крепкие руки Власенко подхватывали его и водружали на место. Задыхаясь, юноша хватал наполненным кровью ртом воздух, отчего начинал мучительно кашлять. В висках громко застучали молотки. Почти теряя сознание, Сверчок вспомнил родной дом, где тепло и уютно, и никто там не причинит ему боль…

Кондрат ошибался, полагая, что руководитель районной полиции «слизняк». Клаус Хойер хорошо знал свое дело. Но если в начале военной карьеры, слепо следуя инструкциям, он был всего лишь дисциплинированным исполнителем спускаемых сверху директив, то в последнее время по-иному воспринимал свою роль в этой чертовой войне. Этому способствовала складывавшаяся не лучшим образом для Германии обстановка на фронтах. Армии вермахта стремительно отступали. Стало приходить понимание, что рано или поздно война будет проиграна. Масло в огонь подливали и письма из дома, в которых супруга сообщала, что жить стало тяжелее. Германия еще сохраняла силы, а немецкий народ надежду на перелом, но упорство, с каким русские продвигались к границам Европы, не оставляло шансов на лучший исход. Многие в их офицерской среде рассчитывали хотя бы на почетную капитуляцию.

Клауса больше не прельщали идеи вождя нации о Тысячелетнем рейхе. Идеологи национал-социализма ошибались, утверждая, что нищий и оболваненный большевиками советский народ с радостью сдастся просвещенной Германии. Капитан видел обратное – русские дрались ожесточенно, и все чаще задумывался над тем, как остаться в живых в этой мясорубке. Уволиться с военной службы в условиях войны он не мог. Лучшим выходом было бы попытаться перевестись в Германию, ближе к своей любимой Адалинде. Впрочем, это могло ее сильно разочаровать.

Выросшая в небогатой семье, его «благородная змея» не терпела бедности. Провожая на войну, женщина мечтала увидеть супруга преуспевающим в чинах и финансово обеспеченным. Очень уж ей хотелось стать видной фрау.

Не меньшего ожидал от сына и старший Хойер. Владелец небольшой фермы, Зигфрид поначалу не помышлял о военной карьере для своих сыновей, полагая, что растит себе смену. Приход к власти лидера национал-социалистической рабочей партии Адольфа Гитлера внес радикальные поправки в жизнь их семьи. Поддавшись пропаганде о новой арийской эре для германского народа, Зигфрид, как и многие их знакомые, посчитал, что армия в данный момент – это именно то место, которое способно проложить обоим его сыновьям широкую дорогу в будущее. Старший Хойер стал готовить отпрысков к военной службе.

Пройдя проверку на благонадежность по линии гестапо, Клаус сдал экзамен по физической подготовке и попал в молодежную организацию «Юнгфольд». Затем юный поклонник фюрера окончил курсы «Гитлерюгенда», после чего поступил в военное училище. Обучение было многоэтапное. Каждые шесть месяцев будущих офицеров отправляли в боевые части, где они на себе должны были испытать все тяготы солдатской жизни, а заодно набраться командирского опыта. Так что к моменту получения лейтенантских погон Клаус уже успел надышаться порохом. И не где-нибудь в тире, а на переднем крае. На Восточный фронт он попал, прослужив некоторое время в тихой и спокойной Европе, почти без сопротивления легшей под немецкий сапог.

За время службы Клаус сумел подняться по служебной лестнице до звания капитана. Его карьера росла, обещая дальнейший взлет. Но к лету сорок четвертого года он решил, что с него хватит. Фронтовые вши достаточно испили его арийской крови. Пусть теперь другие воюют, кто поглупее. А он лучше продолжит хоть и небольшое семейное дело, но останется в живых, чем в погоне за жирным куском получит девять граммов русского свинца и бесплатно несколько кубометров чужой земли.