Собираясь на встречу, Вадим не знал, что за несколько дней до этого немцам удалось раскрыть подполье. Получив от завербованного агента имена активистов, гитлеровцы не стали торопиться с их арестом. Извещенные о тесных контактах группы Скобцева с партизанами, они надеялись через них выйти на неуловимого Федора Чепракова. Этот красный командир, руководивший небольшим, но весьма маневренным отрядом, больше остальных доставлял им хлопот…

Стемнело, когда Вадим и два его товарища вышли к небольшому пятачку перед входом в полуразрушенное здание мельницы. В этот момент он и заметил слежку. Времени, чтобы предупредить ожидаемых с минуты на минуту партизан, уже не было. Единственное, что оставалось – открыть огонь по врагу. Вадим первым выстрелил в мелькнувшую в лунном свете тень.

В этот самый момент Сверчок, только что покинувший лес, выходил к мельнице с тыла. Застигнутый врасплох, юноша был немедленно обезоружен сидевшими в засаде полицейскими. Следовавший позади него Саша Довгунец еще мог скрыться, но делать этого не захотел, поспешив товарищу на выручку. Успев застрелить двоих бежавших в его сторону полицейских, он упал, сраженный несколькими пулями.

Едва короткий бой закончился, связанного по рукам и ногам Николая бросили в кузов подъехавшего грузовика и доставили в старинный купеческий особняк, расположенный в центре города, в котором размещалось районное полицейское управление.

Это двухэтажное приземистое здание с нелепыми широкими пилястрами, хмурыми окнами и глубокими подвалами давно имело у местного населения дурную славу. Еще со времени окончания Первой мировой войны в нем, сменяя друг друга, располагались различные структуры армий тех государств, которые посягали на местные земли. Литовцы, поляки – кто только не мечтал завладеть богатыми территориями, пока по специальному соглашению они не перешли Польше, оставаясь в ее владении до тридцать девятого года. С началом Второй мировой и захватом Польши Германией, земли эти отошли молодой Белорусской республике, к тому времени находившейся в составе СССР…

Под камеры в полицейском управлении был отведен большой подвальный этаж. Николая заперли в крохотном помещении без окна, освещенном единственной лампочкой, висевшей под потолком за пыльным плафоном, защищенным металлической оплеткой, чтобы арестованные не могли умертвить себя током. Воздух в камеру проникал из коридора через узкую щель между железной дверью и каменным полом.

Встречи с гестаповскими дознавателями Сверчок боялся. Слышал, к каким изощренным пыткам те прибегают во время допроса. Чтобы не думать об этом, заставил себя переключиться на воспоминания о Лиде.

К этой девушке Коля с недавних пор испытывал самые светлые чувства, на которые способен влюбленный юноша. В отряде о молодой подпольщице знали немногие. Связь с группой Скобцева Федор Иванович доверял лишь немногим бойцам. Впервые Коля повстречался с Лидой этой весной. К тому времени девушка уже не первый месяц работала в немецкой столовой. Место, куда ее устроили кухрабочей, оказалось подходящим для сбора полезной информации. Столовая состояла из двух блоков. В большом, где она начинала работать, питались солдаты. Затем ее перевели в другой. Здесь столовались офицеры. По форме и шевронам гитлеровцев Лида быстро научилась определять, какие немецкие части передвигались к фронту через их район.

Первое общение молодых людей едва не закончилось ссорой. Приняв невысокого худощавого паренька с белесыми непокорными вихрами и застенчивой улыбкой за подростка, девушка возмутилась:

– Повзрослее никого не нашлось?

Она не решалась доверить новому связному ценную информацию.

– Сама-то давно оторвалась от мамкиной титьки? – придав голосу низов, буркнул обиженно Коля и, глядя, как недовольство на ее лице сменяется удивлением, совсем по-взрослому добавил: – Выкладывай поживее, чё надо нашим передать! Некогда мне тут лясы точить с малолетками!

«Малолетке» на тот момент шел семнадцатый год. Поначалу Лида вызвала в нем отторжение, показавшись высокомерной. Юноша не сразу понял, что это обычная защитная реакция девушки на молодых людей. Скоро события на фронте и усилившаяся деятельность партизан вызвали необходимость в их частых встречах.

– Так это тебя Сверчком кличут? – расплываясь в улыбке, поинтересовалась Лида при их очередном деловом свидании. – Я думала, что ты еще совсем мальчишка, а ты, оказывается, храбрец!

– Мальчишка? Хм. Между прочим, я на целый год старше тебя! – негромко возмутился Сверчок, с трудом отрывая взгляд от ее красиво очерченных губ. К этому времени он уже понял, что увлечен девушкой.

– Ой, никак интересовался, сколько мне лет? – захлопала ресницами Лида, кокетливо наклонив голову набок. – Зачем?

Русоволосая, стройная, с печальными глазами, она стояла перед ним во всей своей природной красе. Ее мягкий грудной голос обволакивал юношу, уносил в заоблачные дали, а белоснежная улыбка кружила голову. Чувствуя, как предательски заалели уши, Сверчок мысленно одернул себя: «Эко тебя понесло! И ничего-то в ней нет особенного. Девка как девка…»

– Очень надо было интересоваться… – стараясь не смотреть в глаза, чтобы ненароком не выдать своих чувств, промолвил он.

Девушка, напротив, открыто рассматривала его.

– А ты и в самом деле похож на сверчка!

Ожидая подвоха, Коля скривил губы:

– В каком смысле?

– Шустрый больно! Бегаешь быстро. Скачешь, словно сверчок. Видела однажды, как ты через забор сигал. – Лида вдруг залилась коротким смехом: – А ты умеешь петь?

– Чего? – Все больше распаляясь, Коля нахмурился. – Я те чё, артист какой, чтобы петь?

– Жаль! Сверчки красиво поют. – Девушка протянула сидор, наполненный чем-то тяжелым. – На, держи! Тут немецкая сгущенка для раненых. Будь осторожен! – предупредила она. – В мешок вшита записка для вашего командира.

– Не впервой, – процедил сквозь зубы молодой партизан.

Пора было расставаться. Потоптавшись на месте, Лида нерешительно поинтересовалась:

– Все хотела спросить тебя: какой он, Федор Иванович? В городе о нем легенды складывают. Женщины сказывают: молодой, красивый!

Коле с трудом удалось скрыть свое разочарование. Острой иглой вонзилась в сердце ревность. «Ишь ты, командира ей подавай!»

– Ага, красивый! – только и оставалось ему согласиться. – На белом коне по облакам скачет! Увидишь – влюбишься! В него даже старушки влюбляются.

– Вот дурак! Ладно, иди! Мне возвращаться пора, – смутилась Лида.

На опушке леса его поджидали.

– Ну што, встречался со своей синеглазкой? – вырос неожиданно перед ним дед Захар.

От неожиданности Сверчок резко отпрянул в сторону. В следующую секунду в его руке блеснул короткоствольный наган. С таким малозаметным оружием ходить в город было сподручнее. Старик одобряюще похлопал ученика по плечу:

– Добре, молодца!

– Чё добре, деда?! А ну как пристрелил бы тебя… – дрогнувшим голосом проворчал юноша.

– Це вряд ли. Я ишо не так погано двигаюсь, як ты розумиешь. – Задрав широченный рукав рубахи, поверх которой зимой и летом носил потертую от старости цигейковую безрукавку, Захар Петрович продемонстрировал пятизарядный обрез. – Шмальнуть да враз застелиться на траву ишо сумею, не сумневайся. Ну, так як там твоя востроглазая поживае? – напомнил он.

– Нормально, наверное, я не спрашивал. Только не моя она! – воскликнул с тоской юноша. Спрятав револьвер обратно за пояс, он показал на котомку за спиной. – Вот, сгущенка раненым…

Обмениваясь короткими фразами, словно перекидываясь картами, Захар Петрович не забывал поводить глазами по сторонам: не привел ли молодец хвост за собой.

– А я гляжу: идешь, мурлычешь себе под нос. Ну, думаю, ранила девка парнишку в самое беззащитное место, в сердце.

– Еще чего. Не то время. Война идет.

– И што? – Кучерявившиеся брови деда Захара приподнялись. – Война, хм! Эка невидаль. Война – дело проходящее, а любовь вечна. Так и в Библии сказано. Правда, зараз и не вспомню, у каком месте, но то и неважно.