Всякий индивидуум не сомневается в своем существовании, заботится исключительно о нем, ищет для него [своего существования] блага, мыслит или не мыслит решительно [благодаря самому себе]; каждый знает, что он добивается всего благодаря самому себе, что он что-то делает и вообще живет именно благодаря личным индивидуальным достоинствам, где достоинствами могут являться также и недостатки; любой это знает, нигде и ничему не обучаясь, ни у кого не спрашивая, ни с кем не советуясь. Мы все это знаем, не зная всего этого. Но подобное очевидное положение индивидуума, как мы увидим дальше, не является своего рода истиной в последней инстанции, поскольку само оно, хотя и преподносит самоочевидное в явной форме, все же не охватывает все обстоятельства дела, связанного с самим учреждением очевидной индивидуальности объектов. Потому что субсистенция корректирует, например, формулу «заботы о себе» вопрошанием, благодаря чему совершается эта самая забота.
Краткость определения еще не дает обширнейшего знания. В нашем случае краткость и вовсе может сбить с толку особенно осведомленного в теме специалиста. Для того чтобы такого не случилось, предлагаю изменить сложившуюся схему представления подобных философских экспозиций, в которых сначала дается краткая история термина, а после – выводы и прочие аргументы, доказывающие основное положение дела. Я же сначала дам свое понимание термина, далее обобщенными замечаниями подведу читателя к истории термина и закончу развернутыми выводами по существу представляемого здесь учения. Если бы я двинулся стандартным путем, то, как позже станет ясно, моя теория относительно трактовки термина Subsistentia несколько не соответствовала бы «официальным» коннотациям его. Подобные коннотации, ставшие устойчивыми, упускают важнейшие детали сути дела, что приводит к черным дырам в известных теориях. К одной из таких черных дыр я отношу и термин subsistentia и все произведенные от него понятия: основное – это значение «существование» равно в таком же значении, как и existentia. Отсюда происходит первая (и основная) цель теоретико-практической разработки учения субсистенциализма как самостоятельной философии, отличной от философии экзистенциализма. Я дальше обращусь к критике отождествления субсистенциализма и экзистенциализма. Сейчас же кратко отмечу, что субсистенциализм не интересует и никогда не интересовала проблема: существует нечто/ничто или не существует. Субсистенциализм отвечает на вопрос, благодаря чему субсистирует нечто/ничто. Так, одно дерево субсистирует не так же, как и другое дерево того же вида. Потому что оба дерева субсистируют [благодаря самим себе].
Тема того, что вещи существуют (в смысле subsistere) благодаря чему-то, например, другим вещам, разрабатывалась Гильбертом Порретанским: «Под субстанциями он (Боэций; курсив мой – С. Р.) в данном месте предпочитает понимать то, что субсистирует, а не то, благодаря чему (quibus) происходит субсидирование» [Неретина 2001, 381]. Гильберт Порретанский ввел в употребление (ныне совсем заброшенное) уточнение по поводу идеи интерпретации quo est как «то, благодаря чему вещь есть». И это самое «благодаря чему вещь есть» Гильберт называет другой сущностью, а субсистенцию он различает на видовые, родовые и акцидентальные субсистенции, которые составляют индивидуальное свойство чего-то, благодаря которому нечто является индивидуумом. В этом пункте, как понятно, сохраняются предубеждения относительно наличного присутствия множества, из чего обосновывается существование одной вещи благодаря другой вещи. Однако я не признаю, что такая позиция аннигилирует наличие объектов субсистирующих [благодаря самим себе]. Тот же лист дерева так же субсистирует [благодаря самому себе], только лишь менее заметным способом, чем дерево или лес. Кленовый лист, например, субсистируя в иных дереву клену сущностях (эмблема государства, песня о рыжем кленовом листе), устойчиво остается кленовым листом равно так же, как и дерево во всех возможных состояниях устойчиво остается деревом. Поэтому второй целью моей теории является цель произвести археологические раскопки по извлечению из забытья утерянных или выброшенных за ненадобностью коннотаций понятия subsistentia. Это я делаю для необходимости формирования в будущем понятного субсистенциального суждения.
Знание о том, что существует или не существует (как соответствие понятия предмету), вряд ли может называться знанием, поскольку такое положение дел создает противоречие, которое знанием быть не может. Ведь если у человека, к примеру, нет ума (способности суждения, природного ума (Mutterwitz у Канта)), то знание как следствие обучения ему недоступно; если же у человека есть ум, то знание и как само по себе, и как следствие обучения в принципе бессмысленно. Следовательно, никакое знание невозможно. Поэтому, во-первых, знание предмета более или менее, чем сам по себе предмет, и потому несводимо к нему постольку, поскольку оно (знание) есть обобщение, а предмет есть нечто конкретное; знакомый белый лист определяется не только знакомым белым цветом, а белый цвет принадлежит не только белому листу. Во-вторых, предмет более или менее, чем его признаки, свойства, условия и прочее, и потому несопоставим с ними так же, как и они с ним. В бамбуковом медведе или домашнем коте бамбук и дом никаким образом не являются свойствами медведей и котов, а медведи и коты никаким образом не определяют бамбуки и дома. Из этого следуют отрицательные ответы на вопросы о том, являются ли знаниями результаты обучения, или является ли обучение причиною знаний, или возникают ли знания благодаря обучению. Знание как теоретическое или практическое многократное повторение одного и того же [Юм 1996] грешит тем несоответствием, что оно не принимает во внимание момент незнания. Например, мы точно знаем, даже истинно уверены в том, что мать помогает ребенку делать первые шаги в жизни. Если мы увидим в следующий раз самостоятельно идущего малыша, который начал ходить без посторонней помощи, мы сделаем ложный вывод, что мать помогла ему начать ходить, или сможем предположить невозможное – самостоятельное действие ребенка. Теперь вполне очевидное движение возникает как предположение невозможного или как само по себе невозможное, в чем и коренится незнание очевидного факта. Отсюда мы можем даже вывести, что никакой самостоятельности в мире не бывает, все, что есть, зависит друг от друга, обращается одно в другое, общается друг с другом или существует благодаря другому, заимствует от другого свое собственное бытие. Однако мне доподлинно известно, что есть дети, которые начали ходить самостоятельно [благодаря самим себе].
Действительно ли определенное знание, основанное на очевидной чувственной данности, оказывается невозможным? Осмотримся здесь. Теоретики-апологеты просвещения (образования) рассказывают о том, что цель университетского обучения сводится к тому, чтобы обучать студентов структуре определенного рода знаний. Это обучение создает в сознании ученика паттерн, благодаря которому он будет в процессе обучения (даже бессознательно) следовать. Будто бы, как говорят они, на чистом листе сознания учеников учителя будут выписывать великие истины. Такой пассаж академиков имеет изъяны. Первый изъян: Дж. Сэлинджер говорил: «Ничто, сказанное одним человеком, не может помочь другому. Каждый должен идти своей дорогой». Это означает буквально следующее: своя дорога существует у всего, что есть. Поэтому не только слова другого, но и опыт другого никак не помогает человеку. Второй изъян: Если техно-практический экспериментализм затребует инструменты и материалы для такого рода метафизического письма, то в результате эксперимента и вовсе может случиться так, что великие истины, таким образом написанные на чистом листе сознания неофита, окажутся посредственными каракулями, устойчивость к истиранию которых не даст их убрать с этого самого чистого листа сознания, которое уже перестало быть чистым.
Итак; своя дорога существует у всего, что есть, включая и людей, и нелюдей, и объекты за пределами человеческого сознания. Это третья цель, а именно: (а) личным индивидуальным существованием обладают не только люди, но и объекты, иначе говоря – все, что есть (далее id quod est); (б) объекты не едины, а автономно, индивидуально субсистируют. Здесь я ввожу термины абсолютно автономные объекты (ААО) и относительно автономные субъекты (ОАС) и разбираю различие между субстантами, существующими благодаря другим, и субсистентами субсистирующими [благодаря самим себе]. Тем самым я реализую четвертую цель субсистенциализма – преодоление зависимости от причинной картины мира, которое (преодоление) в философии назрело давно и от которого философия должна радикально освободиться. И, наконец, пятая цель – это необходимость представления метода философского субсистирования.
