Мой отец считал, что заниматься наукой в американской зоне оккупации было по-настоящему невозможно. Также ученые считали, что мы должны создать ядерное равновесие. Если одна сила или полюс этого поляризованного мира имеет атомную бомбу, тогда это может быть опасно для всего человечества. Если она есть у обеих сторон, то вероятность того, что она когда-либо будет применена, практически равна нулю. И это оказалось действительно так.
На принадлежность к нацистской партии НКВД не обращал никакого внимания. Им было совершенно все равно, был кто-то членом партии или нет. Они должны были заниматься наукой, а не политикой. Например, мой отец был членом нацистской партии, Герц, Арденне, Польман не были членами нацистской партии, но таковыми были некоторые сотрудники институтов. На это никто не обращал никакого внимания»[191].
Экс-союзники СССР – американцы и англичане – конечно же, не собирались делиться атомными секретами. Их украл опять же немец Клаус Фукс. Учёные, создававшие атомную бомбу в Германии, ковавшие оружие для вермахта, прекрасно сработались с советскими специалистами. Не в этом ли злая ирония судьбы?
Группа Николауса Риля вылетела в Москву 9 июня 1945 г. Их разместили в подмосковном санатории, затем на вилле «Озера», принадлежавшей когда-то бывшему миллионеру Рябушинскому, а в 1930‑е гг. занятой наркомом внутренних дел Ягодой. После окружения немецких войск под Сталинградом в этом доме находились пленённые фельдмаршал Паулюс со своими штабными офицерами.
Риль с удивлением описывает тот необычайно тёплый приём, который оказали в Москве немецким физикам. Через несколько дней после приезда «нас, то есть Герца, Вольмера, фон Арденне и меня с женами пригласили в Большой театр на оперу Бородина «Князь Игорь» <…> Ещё несколько недель назад мы ютились в нищете поверженного рейха, а теперь слушали советский гимн среди опьяненных победой союзников!»[192].
Вскоре Рилю вместе с семьей выделили небольшой особняк в Москве на улице Пехотной. В июле 1945 г. он в качестве начальника научно-исследовательской лаборатории возглавил работы по переоборудованию завода № 12 в Электростали для производства чистого металлического урана для первого советского уран-графитового реактора.
А группы Герца и фон Арденне отправились работать в субтропики Сухуми – в лаборатории, размещённые в санаториях, созданных Берией в бытность его хозяином Закавказья, а затем Грузии на берегу Чёрного моря. Это были почти райские условия.
Берия в качестве руководителя советского атомного проекта был, что называется, на своём месте, как и американский генерал Лесли Гровс. Неудачу немецкого атомного проекта Риль объяснял «относительно слабым интересом к проекту со стороны интеллектуально примитивного Гитлера и его людей. Они понимали только в ракетах, которые мчатся с большим шумом…»[193].
Берия, как и генерал Гровс, не был специалистом по физике атомного ядра, но оба они являлись прекрасными организаторами. Естественно, Сталин не мог доверить создание атомной бомбы учёным, как настаивал великий физик, но не выдающийся организатор академик Капица. Направляющей волей и опытом реализации гигантских проектов в СССР обладало только НКВД. Беломорканал, Волго-Донской канал, Березовский химкомбинат, различные ГЭС, Норильский комбинат и т. д. – все эти огромные стройки были в руках всемогущего комиссариата. Берия не только имел уникальный управленческий опыт, будучи в конце войны главным организатором всех военных отраслей промышленности и разведки, но и пользовался доверием Сталина. К тому же он, благодаря могучему интеллекту, мог быть по-восточному искуснейшим дипломатом и находил общий язык с учёными.
Его как прагматика совершенно не смущала биография никого из светил науки. Юлий Харитон, который в Арзамасе-16 руководил работами по окончательной сборке атомной бомбы, по анкетным данным тянул не на один десяток лет лагерей. Отец Харитона – пассажир «философского парохода» 1922 г. Жил в Риге. В 1940 г., после вступления в Прибалтику советских войск, был арестован и отправлен в лагерь, где и погиб. Мать – актриса. Уехала на гастроли в Германию и не вернулась. Сестра оказалась на оккупированной фашистами территории, что в те времена считалось преступлением. К тому же Харитон был беспартийным и вдобавок ко всему евреем. Любой, даже самый заурядный, следователь «ведомства Берии» мог обвинить его и в шпионаже, и в предательстве Родины. Не многим лучше были анкетные данные и у его подчинённых.
Да, с такими людьми «органам» всегда было удобно работать – они были, что называется, на крючке, но на одном страхе атомную бомбу не сделать. Хорошо известно, что это именно Берия предотвратил разгром советской физики под видом борьбы с идеализмом в квантовой механике, который готовился в марте 1949 г. по образу и подобию разгрома генетики. Физики не знали, как защититься, и обратились к Берии, предупредив, что нужно выбирать – либо дискуссия, либо бомба. Сначала он расценил это как ультиматум, но ему всё объяснил Курчатов: «Мы делаем бомбу, действие которой основано на теории относительности и квантовой механики. Если от них отказаться, придется отказаться и от бомб». Берия дошёл с этим тезисом до Сталина, вождь всё понял, дискуссия была отменена, советская физика спасена, атомная бомба сделана[194].
Академик Жорес Алферов, хорошо знавший Николая Риля и общавшийся с ним в середине 1960‑х гг., вспоминал, что тот очень хорошо отзывался о Берии и высоко ценил его как организатора и администратора. А вот как сам Риль описывает свои встречи с Берией:
«Первая, относительно краткая встреча, состоялась вскоре после нашего прибытия в Советский Союз. Берия пригласил к себе для знакомства Герца, Фольмера, фон Арденне и меня. Нас приглашали по одному в его кабинет, где кроме него было ещё человек 20, преимущественно ученые и несколько министров.
Берия принимал нас очень любезно. Его поведение было очаровательным…
В начале нашей беседы Берия сказал, что нужно забыть о том, что наши народы ещё совсем недавно воевали между собой. Он думает, что немцы очень корректные люди и всегда точно выполняют приказы. Никто им просто не отдал приказа о прекращении стрельбы, и поэтому они продолжали стрелять. Он рассказал даже шутку о корректности немцев: «Немцы штурмуют вокзал. Но вдруг штурм прекратился. Генерал посылает своего адъютанта узнать, все ли там в порядке. Адъютант возвращается и сообщает: «Причины для беспокойства нет. Команда покупает перонные билеты».
Больше во время разговора не было ничего интересного. В глаза бросилось только напряженное внимание всех присутствующих. Особенно примечательным для меня был мужчина с темной бородой и блестящими черными глазами, который смотрел на меня с искренним дружелюбием. Позднее я узнал, что это был Курчатов»[195].
Как же это описание Лаврентия Берии не соответствует подлой выдумке его убийц о «кровавом монстре»!
Вторую же свою встречу с Берией, состоявшуюся три года спустя, Риль вспоминает гораздо подробней. Дело в том, что у него была особая миссия, о которой он и не подозревал. В тот день учёный находился дома на больничном, так как сильно простудился, заболел гриппом и выходить на работу не собирался. Однако директор завода настоял, чтобы он присутствовал на совещании. Уговоры – дайте поболеть, я и так три года отработал без одного больничного – не помогли.
Делегация под руководством Берии, приехавшая на завод, была весьма представительной, начиная от министров, заканчивая директорами производств. Берия узнал Риля: «Как дела?» – спросил приветливо Берия. «Плохо, – ответил я, – у меня грипп». Берия сказал, что он знает одно средство от гриппа, и он его мне передаст»[196].
