Но Уайетт, хотя и чувствовал себя гораздо увереннее, на самом деле был встревожен. Работы предстояло много, а время, минута за минутой, катастрофически уходило. Фавель бросал какие-то незначительные реплики, но никакого решения не принимал. Наконец, он несколько раздраженно пожал плечами и обратился к Уайетту:

– Ваше предложение, мистер Уайетт?

– Эвакуация, – быстро ответил Уайетт. – Полная эвакуация Сен-Пьера.

Мэннинг крякнул.

– Мы же ведем войну, черт возьми. Нельзя же делать эти две вещи одновременно.

– Почему? Я не уверен в этом, – проговорил Фавель задумчиво. – Подойди-ка сюда, Чарльз, я покажу тебе кое-что. – Он подхватил Мэннинга под локоть, отвел его к столу, заваленному картами, и они склонились над ними, переговариваясь вполголоса.

Уайетт посмотрел на Костона и вспомнил, что тот говорил ему прямо перед началом совещания по поводу Фавеля и его заботы о «своем народе». «Разумеется, он озабочен, – заметил Костон с некоторым цинизмом. – Сен-Пьер ведь самый большой город на острове. Он источник его энергии, так сказать. А энергия – это люди, а не дома. Он, как политик, прекрасно это понимает». Уайетт сказал, что Фавель, кажется, идеалист. «Чепуха! – расхохотался Костон. – Он абсолютно прагматичный политик, а в политике вообще крайне мало идеализма. Не только Серрюрье убивает людей. Фавель внес свою лепту». Уайетт вспомнил горы трупов на площади Черной Свободы и вынужден был согласиться.

Фавель и Мэннинг отошли от стола.

– Мы в очень затруднительном положении, мистер Уайетт, – сказал Фавель. – Эвакуация американцев с мыса Саррат раз в десять осложнила наши задачи. Высвобождается целая армия, готовая нанести удар по моему правому флангу. – Он улыбнулся. – К счастью, есть основания полагать, что ее возглавит сам Серрюрье, а я давно знаю, что он никудышный вояка. Рокамбо – другое дело, несмотря на то, что его войска потерпели поражение и устали. Я так скажу: если бы Рокамбо и Серрюрье поменялись местами, война была бы окончена за двенадцать часов, и я был бы мертв. – Он печально покачал головой. – И в этой ситуации вы предлагаете мне заняться эвакуацией всего населения города.

– Это нужно сделать, – продолжал настаивать Уайетт.

– Согласен. Но как?

– Нужно заключить перемирие, нужно...

– Перемирие! – встрял Мэннинг и, задрав голову, стал хохотать. – Вы что думаете, что Серрюрье пойдет на перемирие, когда он знает, что может расколоть нас, как орех.

– Пойдет, если узнает об урагане.

Фавель оперся о стол и сказал, подчеркивая каждое слово:

– Серрюрье сумасшедший. Он плевать хотел на ураганы. Он знает, что на этом острове не бывает ураганов, и все. Вы же сами мне рассказывали о встрече с ним.

– Но теперь-то он должен понять, – воскликнул Уайетт. – Чем он будет объяснять эвакуацию американской базы?

Фавель возразил.

– Это он легко объяснит. Американцы удрали, потому что испугались могучей армии Серрюрье, Антильской Черной Звезды.

Уайетт смотрел на Фавеля с удивлением, но в глубине души знал, что он прав. Тот человек, который отмахивался от ураганов, как от назойливых мух, будет рассуждать именно в таком напыщенном и параноидальном стиле.

– Наверное, вы правы, – согласился он нехотя.

– Я прав, – решительно сказал Фавель. – Что мы делаем дальше? Подойдите сюда, я вам покажу. – Он подвел Уайетта к столу. – Вот Сен-Пьер, а вот линия, которую вы провели. Население города будет эвакуировано в долину Негрито, но подальше от самой реки. Пока это делается, армия должна сдерживать удары Серрюрье и Рокамбо.

– Что будет чертовски трудно, – вставил Мэннинг.

– И я собираюсь сделать это еще более трудным, – сказал Фавель. – Я снимаю две тысячи человек, чтобы обеспечить эвакуацию. Значит, тысяча остается против Серрюрье справа и две тысячи будут противостоять Рокамбо слева.

– Джулио, помилосердствуй, – вскричал Мэннинг. – Это же невозможно. У нас нет лишних людей. Если у тебя не будет достаточно пехоты, чтобы прикрыть артиллерию ее ликвидируют. Нет, так нельзя.

– Придется, – сказал Фавель. – У нас мало времени. Чтобы произвести эвакуацию, потребуются люди, которые будут выводить жителей из домов, даже если надо будет применять силу. – Он посмотрел на часы. – Сейчас девять тридцать. Через десять часов в городе не должно быть ни одного человека, за исключением солдат. Ты отвечаешь за эвакуацию, Чарльз. Будь безжалостным. Если они будут упираться, подталкивай их штыками. Если это не поможет, застрели нескольких, это вразумит остальных. Но выведи всех из города во что бы то ни стало.

Слушая ровный голос Фавеля, Уайетт начал понимать, что имел в виду Костон. Это был человек, который использовал власть как оружие, который рассматривал народ как политик, то есть видел в нем толпу людей, лишенных индивидуальных различий. Наверное, он и не мог иначе: он должен был проявлять жестокость хирурга, осуществляющего срочную операцию, в которой он ради сохранения жизни организма без колебаний отторгнет часть его плоти.

– Итак, мы выводим их из города. А потом? – спросил Мэннинг.

– Потом мы отдаем город Серрюрье и Рокамбо, – спокойно сказал Фавель. – В первый раз в истории человечества ураган будет использован в качестве орудия войны.

У Уайетта перехватило дыхание. Он был потрясен до глубины души. Шагнув вперед, он хрипло сказал:

– Вы не можете этого сделать.

– Почему? – Фавель резко обратился к нему. – Я пытался уничтожить этих людей с помощью стали и огня, и была бы моя воля, уничтожил их всех до одного. А они, кстати, стремились убить меня и моих людей. Почему бы мне теперь не отдать их на милость урагану? Бог знает, сколько моих людей погибнет, пока мы будем спасать население Сен-Пьера, а у меня их и так раз в пять меньше, чем у Серрюрье. Так почему бы урагану не возместить мне ущерб?

Голубые глаза Фавеля излучали яростный огонь, и Уайетт дрогнул и отступил. Но напоследок все же сказал:

– Я вас предупредил, чтобы спасти людей, а не губить их. Это не цивилизованно.

– А водородная бомба – это цивилизованно? – отрезал Фавель. – Пораскиньте мозгами, что еще мне остается делать? Сегодня днем после эвакуации мои войска будут полными хозяевами в городе. Разумеется, я не оставлю их в нем. Когда они уйдут, в него вступят правительственные войска, считая, что мы отступаем. Что же еще они могут думать? Я ведь не приглашаю их утонуть в Сен-Пьере, они занимают его на свой страх и риск.

– Как далеко вы отступите? – спросил Уайетт.

– Вы сами начертили эту линию, – сказал Фавель безжалостно. – Мы будем держаться, насколько окажется в наших силах, на отметке восемьдесят футов над уровнем моря.

– Вы могли бы отойти подальше. Они будут преследовать вас, – сказал Уайетт.

Фавель хлопнул ладонью по столу. Хлопок получился резкий, как звук пистолетного выстрела.

– Я не хочу больше сражений. Хватит убивать людей. Пусть этим займется ураган.

– Но это убийство.

– А что такое война, как не убийство? – спросил Фавель и отвернулся от Уайетта. – Довольно. У нас много работы. Чарльз, давайте займемся насущными проблемами. – И он отошел в дальний конец зала:

Костон подошел к ошарашенному Уайетту и положил руку на его плечо.

– Не ломайте себе голову над действиями политических боссов, – посоветовал он. – Это опасно.

– Но это совершенно не то, что я имел в виду, – тихо сказал Уайетт.

– Отто Фриш и Лиз Мейтнер тоже ничего плохого не имели в виду, когда в 1939 году впервые расщепили уран. Костон слегка кивнул в сторону Фавеля. – Если даже вы найдете способ укрощать ураганы, люди именно такого типа будут решать, как их использовать.

– Он мог бы спасти всех, – сказал Уайетт более громким голосом. – В самом деле, мог бы: Если бы он отошел в горы, правительственная армия последовала бы за ним.

– Да, конечно, – согласился Костон.

– Но он этого не собирается делать. Он хочет их пригвоздить в Сен-Пьере.

Костон поскреб голову.

– Это на самом деле не так легко, как кажется. Ведь пока идет эвакуация, ему надо будет отбиваться от Серрюрье и Рокамбо. Затем он должен обеспечить организованный и безопасный отход своих войск. Далее он должен подумать о безопасности своей позиции по всей длине линии восьмидесятифутовой отметки, а это черт знает, какая длина, если учесть, что в его распоряжении всего пять тысяч человек, не считая тех, кто в течение этой операции погибнет. И, наконец, чтобы устоять против ветра, его армия должна врыться в землю. – Он с сомнением покачал головой. – В целом, чрезвычайно сложная и непредсказуемая операция.