Я не пошла на прощание, но не могла игнорировать похороны. Нет, косо на меня никто не смотрел бы, если бы не почтила его память, но… Я все же пришла. Это наше личное. Герман Савицкий так и не стал мне отцом. Я не подпустила его к себе и детям, а потом он умер. Инфаркт. Смерть, стремительная и неотвратимая.

Я стояла одна у свежей могилы, укрытой траурными венками и прощальными скромными букетами. Без модных упаковок, лент и бантов. Никаких кричащих композиций и ярких цветов: только белое и красное. Я тоже положила две алые розы.

Мне не хотелось появляться среди скорбящих. Боялась встречи с Ирой и скандала, в который она обязательно вылилась бы. У нас обеих много претензий друг к другу. Если честно, убила бы. Я не истовая христианка и с милосердным смирением подставлять вторую щеку не собиралась! Я ненавидела Иру. За ночь с Димой ненавидела. Вероятно, она, сообщая мне об измене, считала, что теперь мы в расчете. Такая вот ответочка, только теперь обманутой невестой была я. Возможно, это в карму мне прилетело, только это никак не умоляло моей ненависти. Сочувствия к ней в принципе давно не осталось, и оно не появилось даже несмотря на кончину отца.

Я взглянула на надгробие с деревянным крестом и металлической табличкой. Скорее всего, через год здесь будет солидный памятник из мрамора или гранита, а пока только свежая земля и желтые листья. Двадцать девятое октября значилось датой смерти. Я ведь знала, что Савицкий попал в больницу с сердцем, но продолжала придерживаться позиции «у меня нет отца». Теперь его не было окончательно. Я не дала ему ни единого шанса, если не со мной, то с внуками наладить контакт. Больше такой возможности не будет. От этого в груди тянуло странной тоской. Вину свою ощущала. Легко судить и выносить приговор, когда человек есть. Ведь всегда можно изменить мнение, успеть сделать шаг навстречу, но после смерти оставалась только статика и память о несделанном. Все. Конец.

Порыв ветра сорвал шарф с головы, и я, поежившись, направилась к выходу. С Димой было ровно такое же ощущение: осталась лишь горечь наших ошибок, и я не знала, как их исправить. А он?.. Небесный сделал ровно то, что от него просили, что обещал мне — больше не пытался сблизиться. Мы пытались, не вышло. Все. Только почему так муторно и пусть внутри? Разум и чувства как никогда звучали вразнобой.

Нет, ну кто в здравом уме примет ситуацию, в которой твой мужчина переспал с другой женщиной, даже если его реально опоили! Это же дикость какая-то, дешевая мелодрама, так не бывает! В моем мире не бывает! А в его? В его, да. Это все пришло из реальности Небесного. Грязные игры, шантаж, угрозы. Рациональная часть меня давила и настаивала, что это навсегда, не изменить ничего, это общество такое — больное. Что мне это все не надо. А сердце бастовало. Я не могла и не хотела отрицать, что любила Диму. И его любовь чувствовала. Возможно, я дура, но верила, что с Ирой не стал бы спать по собственной воле.

Вероятно, я полная идиотка, которую истинно сильные женщины сочли бы жалкой тряпкой, потому что верила мужчине и даже готова принять после произошедшего. Да, готова. Потому что без него плохо, а с ним хорошо. Только ключевое здесь, что я чувствовала его любовь. Но все это в прошедшем времени. Больше нет ничего. Так мне казалось, да.

— Ань, второй зал свободен? — я приехала на работу, нужно разобраться со счетами, но на цифры не было настроения. Мне разрядка нужна. Эмоции выплеснуть.

— Да, только там Шурик новый стиль осваивает.

— Мне подходит.

Я переоделась и вошла в студию. Даже улыбнулась. В последнее время это было неимоверно сложно, но я старалась. Для всех у меня была идеальная жизнь. Та, которую я сама выбрала.

— Ален, мне нужна партнерша. Срочно! — Шурик взял в оборот тут же. — Смотри, что придумал!

Он закружил меня в стремительно чувственном вихре: пикантная смесь аргентинского танго и страстной сальсы.

— Это не ты придумал, — шутливо попеняла, — Это из Латинской Америки!

— Диджеи миксуют, чем я хуже! — он резко наклонил меня и чувственно провел по ноге. Наш Шурик был фактурным мужчиной со жгучей внешностью испанского мачо. Точнее, как мы рисовали себе этих самых мачо. Но по факту очень мягкий и отзывчивый. Глубоко и счастливо женатый мужчина. Поэтому я даже мысли не допускала, что у него ко мне больше, чем профессиональный интерес. Я ведь действительно хорошая танцовщица. Мы с Шуриком только коллеги, но со стороны всякое могло показаться…

— Не помешал? — по залу прокатилось холодно нейтральное. Жаркие латинские мотивы тут же льдом покрылись.

Я моментально оказалась в вертикальном положении. На Небесного взглянула прямо, не робко, но и без вызова. Нам сложно было друг с другом. Теперь да. А может, только мне? Дима был вежлив и подчеркнуто нейтрален. Он снова Электроник.

— Нет, — Шурик бросил на меня быстрый взгляд и подал руку Небесному, — мы репетировали.

Он знал, что это отец моих детей. Да, именно так. Для всех Дима — папа Кати и Кирилла. А как думать иначе, если она звала его именно так?! А Кирюша теперь официально Кирилл Дмитриевич Небесный.

— Ну я пошел, — Шурик тактично оставил нас. Напряжение чувствовал, но исходило оно исключительно от меня.

— Ты за Катей? — поинтересовалась, открывая бутылку с водой. Занять руки пыталась, чтобы не дрожали.

— Да, она просила отвезти ее домой, — он осмотрел зал и остановился синим взглядом на мне, придавливая ледяной силой. Раньше в этих глазах видела себя. Сейчас ничего. — Как освободиться, скажи, что на улице жду, — и ушел. Я тяжело выдохнула.

Изначально я очень волновалась за детей: что им будет плохо, если у нас ничего не выйдет, но нам удалось минимизировать ущерб. Не исключить полностью, но сделать так, чтобы никто не страдал. Кроме нас самих, естественно.

— Ты как? — Лика, оглядываясь, проскользнула в зал. Подруга знала и о хорошем, и о плохом. Сначала мечтала на моей свадьбе погулять. Потом планировала (в шутку вроде бы) как медленно и болезненно расчленить бывшую жену Небесного. Я Лике все рассказала, кроме того, что мы с Ирой сестры. Ну как сестры: чужие по факту, а после смерти Савицкого тем более. Только он мог официально изменить это, но не теперь. И слава богу. Забыли и проехали. Мы обе вычеркнем из памяти это нелепое родство. Приятного в нем мало.

— Нормально, — проговорила я. Скорее для себя, чем для нее. Мысли ведь материальны. Инфоцыгане в этом убеждали постоянно.

— Иди сюда, — Лика обняла меня крепко. — Знаешь, я б на твоем месте поехала бы к этой стерве и выбила бы из нее правду!

— Зачем? — я действительно не понимала. Чем это поможет? Что изменит? Прецедент создан. С доверием проблемы у нас обоих. Даже если все это окажется смонтированным шоу, вряд ли мы с Димой обнимемся и забудем. Все гораздо сложнее. Дело не в Ире. Дело в нас.

Вечером сидя на кухне, думала примерно об этом же, бросая взгляды на видневшийся край ступеней. Надежда Рудольфовна уже ушла. Кирилл спал. Дима укладывал Катюшу. Она сама просила его. Постоянно. Вот и сейчас…

А я ждала. Сама не знаю чего. Может, поговорить? Я горько усмехнулась. Теперь я не знала, как к нему подступиться. Как сказать, что больше не так категорична. Что понимаю: нам, вероятно, никогда не будет легко вместе, но порознь еще хуже.

— Уложил, — Дима остановился в дверях.

Одетый с иголочки: сорочка, пиджак, брюки, только галстук снял. Не было больше расслабленного Небесного, пытавшегося влиться в семью. Как и его вещей в этом доме. Он забрал их через два дня после того, как кольцо вернула. С нечитаемым взглядом и маской на лице. Только с детьми прежним, заботливым и нежным, оставался.

— Все, я ушел, — бросил и развернулся.

— Пока, — только и сказала, хотя внутри все рвалось за ним! Ну не можем же мы так жить! Я трусливо промолчала. Гордая. Возможно даже слишком. И мама так сказала.

Нет, она не лезла. Считала, что мы сами должны разобраться. Это наша жизнь. Но моя мать прощала людям слабости и их не идеальность, особенно мужчинам. Для меня же это было сложно. Я не умею. Я коллекционировала обиды и гордилась, что не прогибалась, а если и приходилось, то через силу, с высоко поднятой головой. Иногда появлялись сомнения, что я в принципе умела прощать по-настоящему, не ожидая подвоха и не делая из этого одолжения.