— А в плане продолжительности такой связи?

— Марусь, ты вот меня про книжку спрашиваешь или про реальную жизнь? Он у тебя романтик?

— Еще какой, — бурчу я.

— Тогда надо выяснить, дорожит ли он этой самой связью. Сколько вы там в лифте катаетесь? Недели две?

— Два дня, — пригорюниваюсь я.

— Блин, я облилась от скоростей нынешней молодежи. Погоди… — тетка прикрывает динамики рукой, но я все равно слышу: — Ян, дай мне полотенце и вон тут бутылку. И убери с огня останки кабачков. Так, о чем это я, — возвращается она ко мне. — Ну, тут дорожить пока нечем. Надо, значит, заставить себя завоевать. Мужики ценят то, что с трудом дается. Это как бы не тайна. Или препятствия какие-то нужны, или потери, или ранения… Но нам инвалидов не надо, так что будь аккуратнее.

— Шишка на лбу считается? — мрачно уточняю я, потому как, видимо, песенка моя спета. Сдалась я слишком быстро.

— А он ее героически получил? Ему будет, чем перед внуками хвастаться.

— Не уверена…

— Тогда сделай ход конем. Уволься. И пусть он тебя возвращает. Станет рыпаться — значит, ты не просто теплая сиська в перерыве между совещаниями.

— Я не могу уволиться. Меня мама убьет. И папа денег не даст на ноут.

Сашка, что-то покумекав, вздыхает:

— Ладно, найдем мы тебе другую работу. Я тряхну своего другана. Он мне должен. Его бывшая до сих пор ко мне таскается, а я стоически не даю ей его новый номер телефона. Что б ты без меня делала… Жди инфы, Маруся.

Успокоенная теткиным уверенным тоном я выбираюсь из ванной и отключаюсь звездой на постели.

Просыпаюсь ночью и сразу проверяю мобильник.

Соколов не звонил и не писал, а вот от Сашки сообщение имеется.

«Я говорилась с Артемьевым. Он возьмет тебя к себе в одну из фирм младшим бухгалтером. Завтра собеседование. Сразу с ним. По блату. В обед будь готова метнуться, это от твоего офиса вроде недалеко. Номер Демиду я твой дала. Он тебя наберет. Не благодари. И помни, цветы и конфеты не пью».

Воскресенье логично проходит в нервотрепке, которую я сама себе устраиваю, успешно накрутив себя, потому что Дима не звонит.

И я уже в красках представляю, как буду встречать его в коридорах бизнес-центра (хотя до этого не встречала ни разу) и, чтобы не показывать, какой удар он нанес мне своим равнодушием (а как еще назвать телефонное молчание), стану избегать взглядов, а потом буду сидеть в кафетерии на первом этаже и, обняв кружку с несладким (обязательно, чтобы подчеркнуть горечь) латте, смотреть на капли дождя на стекле.

Дождь, судя по прогнозу, на ближайшие две недели не планируется, но страдать нужно красиво. Я даже тренируюсь дома сидеть трагично на подоконнике, но мандраж мешает продержаться без метаний на одном месте дольше нескольких минут.

Да я палас себе весь протоптала, потому что бегаю по кругу, как только представлю, что Соколов в своей излюбленной начальственной маске пройдет мимо меня и не заметит.

И ругаю себя за то, что уехала сразу, а вдруг бы еще раз…

Ыыыы!

Дурища, короче.

В понедельник я встаю такая, что краше в гроб крадут. Причина: ни одного сигнала от Димы.

Надо обратно переучиваться звать его Дмитрием Константиновичем.

Ну, раз я сегодня увольняюсь, то в качестве жеста протеста напяливаю воздушное платьишко вместо строгой офисной юбки.

И, ясен пень, получаю выговор от Светланы Анатольевны. Но мне уже все равно. Сгорел сарай, гори и хата. Я даже рабочую почту не открываю, чтобы не гипнотизировать переписку с ДК и не психовать. Все равно до обеда будут планерки, и раздача слонов, сиречь заданий на неделю, состоится во второй половине дня.

Кто-то скажет, что я чересчур нервно все воспринимаю, но посмотрела бы я на этого кого-то, после того, как его жарко отымели во все отверстия, а потом ни звонка, ни письма. А ты потом пялься на двери директорского лифта, угадывая, один он там едет или нет.

Я не выдержу, если ДК будет мозолить мне глаза.

Перед обедом звонит Сашкин знакомый:

— Мария? Это Демид Артемьев. В общем так, собеседование сократим до минимума. У меня все равно выхода нет. Если я тебя не возьму, Александра Николаевна даст мне пи… по яйцам. Но познакомиться надо. А у меня есть время только полчаса в обед. Предлагаю совместить. Я тебя покормлю, на работу возьму, а ты Сашке скажешь, что я молодец. Идет?

Я опешиваю от самого стремительного в жизни трудоустройства.

— Идет.

— Ресторан «Мадина», знаешь?

— Угу.

— За тобой заехать?

— Нет, это в соседнем здании. Во сколько?

— Так, цыпа… Чтоб тебе не ждать… Давай в час. Сможешь?

— Конечно, — булькаю я в трубку. Это же вроде как мне нужно, мне и подстраиваться. Но Артемьев уже отключается.

Это как тетка его так запугала, что у мужика «выбора нет». Неужто его бывшая такая страшная?

Ладно.

Схожу на собеседование, у меня все равно обед, а потом зайду в кадры и напишу заявление на увольнение.

Чую я, Соколов возвращать меня не станет.

Нас тут два этажа бухгалтеров. Одной больше, одной меньше.

Зато моя гордость не будет добита мыском итальянского ботинка.

Поныв в туалете над своей глупостью, я привожу себя в порядок и к часу прибываю в «Мадину». Администратор проводит меня к столику Артемьева. Огромный дядька поднимает на меня глаза, отрываясь от меню.

— Зеленая какая. И на Сашку похожа, — в последнем комментарии слышится некое сомнение. — Жопой чую, будут с тобой проблемы. Заказывай, — вздыхает он обреченно.

— Но вы же меня возьмете?

— Угу, — кивает Артемьев, снова погружаясь в меня.

— А с чего вы взяли, что будут проблемы? — не выдерживаю я.

— Опыт подсказывает.

Я затыкаюсь. Чувствуется, что Демид не в восторге, что придется брать меня на работу. Так зачем нервировать будущего работодателя? У меня вон уже был один нестойкий.

Когда нам приносят заказ, мы оба уделяем еде все внимание. Хотя я чуть не закашливаюсь, подавившись, когда вижу, каким взглядом пожирает Артемьева официантка.

В этом взгляде все: страсть, ненависть, ревность…

А Демид ее вовсе не замечает.

Аж не по себе становится.

Небось поимел ее и бросил. Попку вскрыл и не позвонил. А она страдает.

Поступил, прямо как Соколов со мной.

Я в голове уже дорисовывается сюжет любовного романа с трагической историей попранной любви. Это будет бомбы. Секс, слезы, расставание…

Мужики — козлы.

День полный откровений. Да уж. Ну хоть стейк вкусный.

— Значит так, цыпа. Рабочий день с девяти до шести. Адрес скину. Как уволишься, напиши. Я закажу тебе пропуск. Что еще? Деньги…

Деньги? Я навостряю ушки. А ну как Сашкина мощь такая сильная, что мне миллион отсыплют. Я даже застываю с вилкой у рта.

Но Демид не успевает произнести сумму, потому что над моей головой раздается:

— Я не понял.

Я поднимаю глаза.

Соколов, который сейчас выглядит не как Дима, а как Дмитрий Константинович, сверлит меня гневным взглядом.

Нервно запихиваю в рот кусочек стейка, нанизанный на вилке.

— Чужое мясо едим. С чужим мужиком. Мне, значит, полный игнор. И юбку, которая все обтягивает, но ее хрен задерешь. А ему прозрачное платье, которое снимать не надо?

— Диман? — Артемьев протягивает для пожатия руку ДК.

Они знакомы?

— Скажи, это очередная племянница? — обращает свой неоправданный гнев на него Соколов.

— Хуже, — мрачнеет Демид. — Племянница Сашки. Я тебе про нее рассказывал. Так что нет. Я с этой цыпой не сплю. Не спал. И не собираюсь.

Я обтекаю.

Нормально так мужики при мне говорят.

— Уверен? — напрягается Соколов.

— У нее на моське написано, что от нее одни проблемы.

Дмитрий Константинович все-таки пожимает руку Артемьеву, и переводит испытующий взгляд на меня. Я чувствую непреодолимую тягу во всем сознаться.