– Да нет, – пожимает плечами, – один.

– Зачем пришел? – спрашиваю я, покачивая коляску.

– Пригласишь войти? – Кивает на подъезд.

– Нет, – отрезаю я без лишних расшаркиваний. – Домой я тебя не пущу. Говори здесь или уходи.

– Этот разговор не для посторонних ушей, – шепчет он и косо поглядывает на медленно выкатывающуюся из подъезда пышную соседку.

– А у меня нет секретов от своих соотечественников! – Говорю специально громко, чтобы тетя Таня обратила на нас внимание. – Здравствуйте! – улыбаюсь женщине и возвращаюсь взглядом к Вадиму. – У тебя пять минут.

– Раньше ты не была такой.

– Раньше все было по-другому. Говори или уходи.

– Дин, – опускает взгляд на ботинки, – я это… – мнется он, а я начинаю еще больше раздражаться. – У меня, в общем, проблемы с кредитом. Банк квартиру может отнять.

– Печально. Только я здесь при чем?

Он поднимает глаза и вгоняет в меня своим предложением в ступор:

– Выходи за меня замуж. А я детей твоих усыновлю. Тогда квартиру сберечь получится. Никто не позволит отчуждать недвижимость, если есть несовершеннолетние дети.

– Обалдеть! – громко выдыхаю я. – Вадим… – ловлю воздух ртом, – я просто поражаюсь твоей беспардонности. Знаешь, я сегодня слышала немало бредовых идей. Но ты меня удивил как никто.

До того как я стала мамой, на многие вещи я смотрела совершенно иначе. Раньше я старалась оправдывать людей и их подлые поступки. Всегда входила в их положение и старалась вникнуть в суть проблемы. Но сейчас все изменилось. Я даже не пытаюсь посмотреть на ситуацию с другой стороны. Для меня черное – это черное, а не сорок седьмой оттенок серого. Добро, любовь и верность приобрели в моем понимании какую-то совершенно иную форму. Все как-то вдруг стало просто и понятно. Я словно поняла, что не надо искать между строк то, чего там нет.

– Да тише ты, – цыкает он. – Если ты забыла, то меня твои соседи тоже знают. Давай не будем позориться.

– Давай. – Соглашаясь, я понижаю голос и продолжаю говорить полушепотом: – Давай ты, в первую очередь, не будешь позориться передо мной. Не будешь приходить и предлагать подобные вещи. Я скажу тебе искренне, что мне сейчас ужасно стыдно за тебя. Мы столько лет были вместе, а я так до конца тебя и не узнала.

– Динуль… – Он делает выпад в мою сторону в попытке обнять, но я успеваю увернуться.

– Вадим, у моих детей уже есть отец. Добрый, порядочный и вообще прекрасный человек. Другой им не нужен.

– Хватит врать, Беляева. Никого у них нет.

– Ты ведь видел его на парковке возле торгового центра.

– Ой, мало ли кого я с тобой видел, – отмахивается он. – Главное, что в свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк. А все остальное – ерунда.

– Ты-то откуда знаешь, что там написано?

– Мне мать сказала. Она через тетю Лизу информацию пробила.

Ах, вот откуда ноги растут! Сначала она сама ко мне приходила. Потом орган опеки натравила. А теперь и сына отправила. Ух, как, оказывается, страшно остаться без крыши над головой.

– Передай своей матери, пусть всю ту информацию, которую она узнала, свернет трубочкой и засунет себе в ухо. Я детьми не торгую! – решительно заявляю я и разворачиваюсь в сторону подъезда.

– В таком случае, боюсь, у тебя возникнут большие проблемы, – угрожающе произносит он.

Это заставляет меня замереть на несколько секунд, после чего я оборачиваюсь к нему со словами:

– Если освободить проблему от эмоций – останется просто ситуация. А ее я уж как-нибудь исправлю. Или, на худой конец, решу.

– Посмотрим! – летит мне в ответ. – Еще сама меня о помощи просить будешь!

– Мне жалко тебя, Вадим, – спокойно отвечаю я на его нелепые попытки запугать меня. – Жизнь с мамой тебе на пользу не идет. Тебе давно пора сепарироваться от нее. Она плохо на тебя влияет. – Обвожу его взглядом. Господи, мне даже не верится, что мы когда-то были вместе. Затем разворачиваюсь обратно и спешу зайти в дом, потому что мои дети начинают активно вертеть головами в поисках источника еды.

Диана

Завожу в квартиру коляску и закрываю за собой дверь. Достаю детей и осторожно переношу их в спальню. Раздеваю, укладываю их в кроватки и сажусь рядом, глядя на них с любовью и некоей горечью в сердце. Эмоции смешаны. С одной стороны, я счастлива, что у моих детей все хорошо. Они здоровы и сильны. Развиваются по возрасту. С другой стороны, меня накрывают тяжелые мысли. Я безумно волнуюсь за Давида. Я стараюсь собраться с духом и поверить в слова врачей, но беспокойство не покидает меня. На данный момент я хочу только одного: чтобы Давид проснулся и был здоровым.

Сегодня, когда я была в больнице, я наблюдала за мониторами, пытаясь понять, что происходит в его организме. Каждое дыхание и удар сердца вызывали во мне надежду и страх одновременно. Я беспокоилась о каждом его малейшем движении или реакции.

Всю следующую неделю я то и дело регулярно навещаю его в больнице. Делаю это рано утром, потому что его родственники приходят ближе к обеду, а мне совершенно не хочется с ними пересекаться. Я постоянно обращаюсь к медицинскому персоналу с вопросами в надежде хоть немного успокоиться. И они объясняют, что Давид проходит процесс восстановления и его тело требует времени, чтобы излечиться от полученной травмы. Говорят, что его состояние стабильное и что он должен проснуться в ближайшее время.

Я стараюсь сосредоточиться на положительных моментах. Врачи утверждают, что у него хорошие шансы полностью восстановиться, ведь он молодой и здоровый. Я благодарна им за их усилия и заботу, которую они оказывают Давиду.

Но несмотря на все заверения, мое беспокойство не исчезает. Я жду момента, когда он откроет глаза и сам скажет мне, что все хорошо.

Минуты превращаются в часы, а часы – в дни. Я продолжаю молиться и надеяться на его выздоровление. Время мне кажется бесконечно тягучим, но я оставляю все свои сомнения и позволяю надежде взять верх над эмоциями, потому что знаю: любовь и поддержка, которые я дарю своему мужчине, помогут ему пережить этот трудный момент, и вскоре он поправится.

А еще все это время меня никак не отпускают мысли о разговоре с Ольгой Петровной, матерью Давида. Когда эта женщина попросила меня отдать мою Анечку.

В моменты, когда думаю об этом, сердце сжимается от боли и непонимания. Как она – женщина, родившая двоих детей – может просить о таком? Я просто пыхчу от возмущения и отчаяния. Негодование и гнев кипят внутри меня. Не могу понять, как мать может просто так отказаться от своего ребенка, особенно такого маленького и беззащитного. Я буду заботиться о своих детях, любить их и обеспечивать всем необходимым.

Мысли, что кто-то может отнять у меня малышей, наполняют меня ужасом. Я не могу представить себе жизнь без них, без этих крохотных созданий, ведь они – смысл моего существования, самое дорогое, что у меня есть в этом мире.

Мое решение твердо и непоколебимо – я не собираюсь отдавать своих детей кому-либо. Я готова бороться за их право на семью и любовь.

Да и вообще, почему я должна их кому-то отдавать?

Давид

С трудом открываю глаза. Осматриваю комнату. Я нахожусь, по-видимому, в больничной палате. Еще и весь покрыт проводами. Воздух пропитан запахом медикаментов. Вокруг слышен тихий гул и шипение мониторов. В теле такая тяжесть и слабость. Ощущение, словно меня пронзили множеством невидимых нитей.

На стенах висят белые плакаты с медицинскими диаграммами. Из окна бьют золотистые лучи восходящего солнца, но города не видно. Похоже, я на верхнем этаже здания.

Ощущение беспомощности и непонимания охватывает меня, и я начинаю понемногу вспоминать, что привело меня в эту больницу. Перед глазами мелькают обрывки картинок о несчастном случае, о сильной боли, которая лишила меня сознания. Вскоре все становится яснее – я вспоминаю ДТП.

Спустя какое-то время в коридоре слышатся шаги. Медсестра открывает дверь, замечает, что я проснулся, подходит ко мне и спокойно, но с улыбкой говорит: