Я снова откидываюсь на подушку, провожу ладонями по влажному лицу и шее, затем переворачиваюсь на живот и утыкаюсь в подушку носом, но сразу со злостью отбрасываю ее от себя на пол. Она пахнет им. Вот и доказательство… Мы ночевали вместе. Мое обнаженное тело прижималось к нему, и мне было слишком нехорошо, чтобы прогнать его, а он и не хотел уходить. Он хотел совсем другого. И даже удивительно, учитывая вполне себе определенные желания отчима и признание в них, он все же сдержал обещание и не стал приставать ко мне, и не воспользовался моим ослабленным состоянием.

А что если все же воспользовался?

Я засовываю руки под одеяло и начинаю водить ладонями по телу, ощупывать его, пятаясь понять… что? Что Рустам Довлатович незаметно лишил меня девственности во сне? Боже, Яна, не будь идиоткой! Вряд ли ты бы не почувствовала, что с тобой переспали.

Боли в промежности нет, жжения тоже. Я знаю, что так бывает в первый раз…

Но кое-что я все же ощущаю. Какая-то необъяснимая чувствительность появилась у каждой клеточки моего тела, словно его наэлектризовали. Я скользнула пальцами по напряженным соскам, ощутив мгновенный импульс, устремившийся между ног и там разошедшийся сотнями тысяч крохотных раскаленных иголочек.

Это нехорошо. Мне становится стыдно за эти чувства, ведь если они появились сейчас, значит, связаны с отчимом. А это то, чего быть просто не может. Не должно. Это то, на что я не имею права.

Слабыми вспышками в голове начинают мелькать фрагменты прошлой ночи. Как он говорил, что хочет меня, как провел пальцами по половым губам и там было влажно, как убежденно он произнес, что я тоже его захочу. Ублюдок! Ненавижу! Презираю. И его и себя…

Отбрасываю одеяло и поднимаюсь на ноги. В висках тут же начинает стучать, в глазах темнеет и резкая боль расползается метастазами по шее и голове. Падаю обратно на кровать, зажмуривая веки. Кажется, я все-таки простыла вчера сильнее, чем думала. Некоторое время сижу, пока черные пятна перед глазами не исчезают, после чего осторожно встаю и иду к шкафу, чтобы первым делом одеться. Здесь в гардеробе осталось много моих вещей. Я достаю нижнее белье, спортивные штаны и толстовку. Одевшись, стягиваю волосы резинкой, не сразу сообразив, что это ведь та самая резинка, которую забрал Рустам Довлатович в молле, а когда соображаю, распускаю волосы и отбрасываю резинку, словно она нечто заразное.

К черту все!

Раздраженно шагаю к двери и выхожу в коридор. Собираюсь спуститься на кухню, чтобы найти градусник и таблетку от головы. На всякий случай стоит измерить температуру. Не хочу разболеться сильнее и еще одну ночь провести в этом доме в одной постели с Рустамом Довлатовичем, а он вполне может найти повод снова лечь со мной. Если не согреть, то чтобы протирать мой лоб влажной тряпкой, или что-то в этом вроде.

Самого отчима тоже следует найти. Если он уехал, то мне нужно знать, во сколько вернется, потому что поговорить мне с ним все равно необходимо. Я все еще хочу вернуть брата. А также определенно точно собираюсь сказать Рустаму Довлатовичу, что между нами никогда не будет того, чего он желает, что бы он там себе ни придумывал.

Уже почти дохожу до лестницы, как вдруг слышу звук льющейся воды из душевой. Она находится прямо перед лестницей. Из приоткрытой двери выбивается полоска света, ее искажает тень от лестничных перил.

Значит, не уехал. Он в доме. И сейчас принимает душ. Живот будто кипятком обдает. Я даже кладу на него руку и сильно сжимаю, намеренно причиняя себе боль, чтобы перебить уродливое чувство, которого быть не должно.

Отчим скоро выйдет. У меня почти нет времени, чтобы собраться с духом для разговора с ним, а тут еще странные ощущения, мешающие мне мыслить здраво. Ну почему все так? Почему все не может быть просто в моей жизни? Какой садист пишет мою судьбу? (=DDD бугага)

Прикусываю губу и возобновляю шаг. Стараюсь не смотреть в сторону душевой. Хорошо, что я босиком, это позволяет мне ступать бесшумно. Меньше всего мне сейчас хочется привлечь к себе внимание отчима. Пусть лучше думает, что я все еще сплю.

Осторожно ставлю ногу на первую ступеньку, но меня останавливает грохот. Сердце пропускает удар от неожиданного громкого звука, раздавшегося из душевой. Слишком громкого, чтобы посчитать, что упал шампунь или какие-то другие ванные принадлежности. А вдруг, это отчим упал? Вдруг, вчера не только я простыла, но и он тоже? Не могу же я его бросить только из-за своей трусости.

Кляну и матерю себя всеми известными мне оскорблениями, но все же разворачиваюсь и быстрыми шагами направляюсь к душевой. Страх услужливо подбрасывает воображению пугающие картинки того, что могло случиться с Рустамом Довлатовичем, тем самым подстегивая мою тревогу. Ладно хоть дверь не заперта, а то я и вовсе не знала бы, что делать. Сделав пару глубоких вдохов и выдохов, морально готовясь увидеть что-то плохое, толкаю дверь от себя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Отчим стоит за стеклянной прозрачной дверцей душевой кабины, спиной ко мне. Он, очевидно, не слышит, что я вошла, потому что никак не реагирует. Его голова опущена и вода из душа беспощадно хлещет его, стекает по спине, обводя красивые развитые мышцы. В душе нет пара. Значит, вода холодная… Ладони его упираются в стену. На костяшках правой руки я замечаю кровь, которую смывает вода. Взгляд фокусируется на дверце кабины. На ней тоже есть немного крови и длинная трещина, идущая от красного отпечатка.

Я нервно сглатываю и облизываю губы. Это он ударил. Отсюда грохот. И кровь.

Делаю шаг назад и берусь за ручку, чтобы закрыть дверь, пока отчим меня не заметил. Не хочу знать причину, по которой он решил размазать кулак об стенку, хоть и догадываюсь, что это как-то связано со мной.

Мужчина слегка поворачивает голову так, что я вижу его профиль.

Он сбрил бороду. Сама не замечаю, как начинаю снова его разглядывать, так и не выйдя в коридор и не закрыв дверь. На моей памяти он редко ходил без бороды. Я не привыкла видеть его таким. Капли воды на стекле мешают мне рассмотреть его более тщательно, но все же мне видно, что без нее Рустам Довлатович выглядит моложе. Не могу решить, как мне больше нравится, и ненавижу себя за то, что вообще об этом думаю.

Мое промедление, разумеется, приводит к соответствующим последствиям. Отчим все же оборачивается через плечо и замечает меня. Его глаза впиваются в мое лицо. Боже, как же это ужасно и странно наверное выглядит, что я стою тут на пороге ванной и пялюсь, как он моется! А ведь зашла я лишь потому, что услышала шум. Но он наверняка поймет все совсем иначе.

Нужно скорее уходить. Нужно заставить себя двигаться, но ноги словно примерзли к полу. Его взгляд меня нет отпускает, медленно скользит по моему лицу к губам, затем ниже, к груди и еще ниже. По вискам начинает шарахать сильнее, чем пять минут назад в комнате, легкие сжимаются, жар разливается в груди, а затем за секунду сменяется холодом и обратно.

"Яна…" — свое имя я не слышу. Я читаю его по губам Рустама Довлатовича.

Мужчина резко поворачивается полностью ко мне, и я не успеваю отвернуться, или хотя бы закрыть глаза. Взгляд непроизвольно падает на его широкую, покрытую темными влажными волосами грудь, стекает к крепкому животу и эрегированному члену. Вот теперь я зажмуриваюсь, отступаю назад, поскальзываюсь на влажном кафеле и ударяюсь плечом о косяк двери, отчаянно пытаясь ухватиться рукой за что-нибудь, чтобы не упасть на пол.

— Яна! — в этот раз слышу свое имя и затем легкое поскрипывание дверцы душевой.

Он что, собирается подойти ко мне? Нет… нет!

— Не подходи! — кричу, не открывая глаз, вываливаюсь в коридор, и начинаю бежать.

Глаза все еще закрыты, когда сильные пальцы сжимаются вокруг моего запястья и дергают. Я впечатываюсь в холодную мокрую грудь, но мне удается вырваться. В целях самообороны и безопасности, принимаю решение, что видеть, куда я бегу, все-таки лучше, чем не видеть, поэтому распахиваю веки и рвусь к лестнице. Бегу по ступеням вниз так, словно за мной гонится сам дьявол. Может, именно он в него и вселился?!