— С чего бы такая забота о той, кого Вы даже дочерью не считаете, Рустам Довлатович?

Вижу, как начинают ходить желваки на скулах отчима. Он злится? На что, интересно? Уж если кому и стоит здесь злиться, так это мне. Может я и работаю в третьесортной кафешке, может и снимаю не самое лучшее жилье, но я все это делаю сама, и горжусь тем, что у меня получается, пусть не с шиком-блеском, но тем не менее, получается.

— Прекрати, — угрожающе произносит отчим. — Я не сказал ничего такого, что можно было бы назвать ложью. Ты мне не дочь, а падчерица. А в глазах закона мы вовсе друг другу никто и никем никогда не были. Это все, что я имел в виду, Яна. Тебе не на что обижаться. Ты мне не чужая, хотя родственных уз между нами нет. И мне сильно не нравится, что ты изматываешь себя из-за глупого упрямства.

— Я себя не изматываю! — почему-то чувствую желание защититься, пускай даже используя обманные аргументы.

— То есть, синяки под твоими глазами мне мерещатся? — мужчина поворачивает голову ко мне и выгибает темную бровь. Жар приливает к щекам под его пристальным взглядом. Конечно, внешний вид выдает мое состояние: усталость, недосып, переутомление. Не плясать же мне перед ним, чтобы доказать обратное.

— Я справляюсь, — бурчу и откидываюсь на спинку сиденья. — В любом случае, ваша помощь мне не нужна. Жить с вами или за ваш счет я не стану. Спасибо за щедрое предложение.

От одной мысли, что я буду жить с ним, меня бросает в дрожь. Не знаю, почему так. Ведь раньше он жил с нами. До развода с мамой. Она вставала пораньше, чтобы приготовить нам завтрак. Мы с отчимом спускались позже и вместе садились за стол. Я никогда не чувствовала себя непринужденно в его обществе, но и особого напряжения не ощущала. Мы даже болтали иногда, делились новостями. Ничего особенного. Помню лишь один странный случай, когда он рыкнул на меня, что я появилась в столовой в коротких пижамных шортах и полупрозрачной майке без лифчика. Я и не замечала, что майка просвечивает, пока он не сказал. Мне тогда стало жутко стыдно и неловко. Ведь несмотря на то, что он муж моей мамы, все же он — мужчина.

После того раза, отчим все реже спускался на завтрак. А когда мама заболела, завтраки начала готовить я. И он вовсе перестал приходить.

Сейчас возможность жизни с ним кажется мне какой-то дикостью. Есть в этом что-то неправильное, что я сама себе объяснить не могу. Просто в груди тревожно ноет, а внутренний голос яростно кричит мне "нет, не делай этого!"

Слышу тихий вздох отчима, возвращающий меня в реальность, а потом ощущаю прикосновение к своей ноге.

— Что вы делаете?! — подскакиваю на сидении так, будто меня током ударило.

Рука мужчины проскальзывает вперед и тянется к бардачку. Вторая рука остается на руле, взгляд лишь на миг отрывается от дороги, чтобы хлыстнуть по мне своей пугающей чернотой. Мой вопрос отчим оставляет без ответа.

Боже, он всего лишь хотел открыть бардачок и задел мою ногу, а я-то что себе придумала? И почему вообще дергаюсь? Как будто люди иногда не прикасаются друг к другу. Пытаюсь вспомнить, часто ли отчим касался меня раньше, и понимаю, что нет, не часто. Весь последний год он наоборот избегал необходимости лишний раз до меня дотронуться. Только когда утешал эта граница, которую он сам установил между нами, стиралась.

Открыв бардачок, мужчина достает оттуда небольшую коробку и небрежно бросает на переднюю панель.

— Что это? — спрашиваю, откашлявшись.

— Это тебе, — глухо отвечает он без пояснений.

Ладно. Очевидно, он ждет, что я сама открою коробку и посмотрю, что в ней. Надеюсь, там не деньги. Хотя, это было бы странно. Но, с другой стороны, подарков отчим мне никогда не делал, поэтому я даже представить не могу, что он туда положил и зачем.

Беру коробку и быстро распаковываю. На дне лежит новенький айфон последней модели.

— Твой смартфон давно пора сменить. Не хочешь брать деньги, прими хотя бы это.

Я поджимаю губы, на миг дотрагиваясь пальцами до экрана гаджета, но потом резко отдергиваю руку, закрываю коробку и кладу ее обратно на панель.

— Мой смартфон меня вполне устраивает.

— Яна…

— Его мы вместе с мамой выбирали. Он напоминает мне о том счастливом дне. И о ней.

Отчим сжимает пальцы на руле. Я вижу, как белеют костяшки на его руках, как вена бешено пульсирует на шее.

— Я не прошу тебя выкинуть твой смартфон. Ты можешь его оставить, если хочешь, просто прими мой подарок. Пусть он будет у тебя на всякий случай.

Мне ведь ничего не стоит действительно взять его, но почему-то я этого не делаю. Мое существо протестует, не желает принимать подарок, может, потому что я не хочу, чтобы у меня были какие-либо вещи, напоминающие об отчиме? Месяц-другой и, судя по тенденции наших отношений, которые ухудшаются с каждой новой встречей, мы перестанем общаться. И когда настанет тот самый день, когда он больше не позвонит мне и не приедет, я не желаю видеть рядом с собой абсолютно ничего, что может напомнить мне о нем и сделать больно.

— Рустам Довлатович, не стоило тратить на это деньги. Мой смартфон вполне хорошо работает. Вы наверняка увидели в прошлый раз разбитый экран. Я как раз собиралась сменить защитное стекло…

— Думаешь, я не знаю? — перебивает меня отчим.

Я нервно сглатываю, потому что не ожидаю резкой смены темы разговора. Плохое предчувствие разливается в груди кислотой. Мне особо нечего скрывать, но есть вещи, которые я просто не желаю обсуждать с ним. Вообще ни с кем.

— Не знаете что?

— Что ты общаешься с биологическим отцом. И что даешь ему деньги, которых у тебя и так нет.

Отчим выворачивает руль и съезжает с главной трассы. От неожиданного маневра меня клонит в его сторону, и, чтобы удержать равновесие, я хватаюсь за плечо мужчины. Сразу чувствую, как он напрягается под моей ладонью. Быстро возвращаюсь на место, вжавшись спиной в дверь, и бурчу глухое «Простите».

— Ремень пристегни, — его голос звучит низко и хрипло. Отчим на секунду прикрывает глаза, словно пытаясь взять себя в руки, потом снова их распахивает и слегка расслабляет пальцы на руле. Почему он так реагирует? Я ему настолько неприятна, что он даже близости моей вынести не может? Хотя, я ведь тоже дергаюсь от его прикосновений. Может, для него это так же непривычно и странно, как и для меня?

Дрожащими руками вытягиваю ремень и перебрасываю через себя. Значит, он как-то выяснил про мое общение с отцом. Следит за мной? И зачем ему это надо? Сам не хочет быть мне папой, но и при этом не хочет, чтобы я общалась с родным? Родной — это, конечно, громко сказано. Я вовсе не считаю биологического отца родным. С мамой они никогда вместе не жили. Она забеременела случайно и решила оставить ребенка. Так на свет появилась я. Он ее никак не поддерживал, и в детстве я не помню, что пыталась что-либо разузнать о нем. Вдвоем с мамой, а потом и с отчимом, я была вполне счастлива. О том, кто он и где живет, я узнала совершенно случайно. Мы столкнулись на улице в один из дней, когда я навещала маму в больнице. Он сам подошел и сказал, что я очень похожа на мать. И я бы, может, не стала с ним разговаривать, если бы не маленький мальчишка лет шести, которого он держал за руку. «У меня есть брат…» — подумала я тогда. Так и началось наше общение с отцом. Мама о нем не знала. Я не хотела ее тревожить или обижать. Он позволял мне видеться с братом сначала за карманные деньги, что я ему отдавала. Потом, когда мама умерла, и я начала работать, раз в месяц, получив зарплату, я стала отсчитывать немного наличных, чтобы отдать «отцу» и поиграть с Сашкой. Так и делаю до сих пор. Уж не знаю, как его жена согласилась родить ему ребенка, потому что, судя по ее виду и состоянию их жилья, живут они не особо хорошо. Но Сашка замечательный: добрый и открытый. Мороженое любит шоколадное, как и я. Он мой единственный родной человечек на свете. И я от него не откажусь. Рассказывать отчиму о настоящей причине общения с биологическим отцом, и почему даю ему деньги, я не собираюсь. Это личное, сокровенное, и с ним я не хочу этим делиться. Справлюсь сама.