— Нужен очень большой штат, — справедливо заметил Зубатов.

— А у нас хронически не хватает людей, — кивнул я. — Полиция подвергается реформе, и ее штат тоже подлежит увеличению. Военный министр протянул руку помощи — по весне состоится большой экзамен среди солдат, который пройдут сорок тысяч грамотных, особо толковых солдат и унтер-офицеров. Процедура затянется минимум до осени 1892 года. К этому времени нам надлежит успеть сформировать ядро новой спецслужбы, разработать учебную программу — хотя бы ее контуры — и выстроить училище мест на пятьсот, чтобы не так сильно распылять силы инструкторов. Работа — на десятилетия вперед, и поначалу сотрудников КИБ будет немного. Начнем с Москвы, потом расширим вас на Петербург, затем, когда все механизмы будут отлажены, распространим на всю территорию Империи.

Был такой Джон Эдгар Гувер, я о нем смотрел кино с ДиКаприо (Ему просто повезло! Хрен бы он вжился в мою нынешнюю роль — таланта не хватит!). Когда президенту Кулиджу понадобилась новая спецслужба, он нашел молодое дарование, выдал ему бюджета и полномочий, и Америка получила ФБР. Сам Гувер при этом просидел на должности почти полсотни лет и приобрел пугающее влияния — об этом я забывать не стану, регулярно меняя глав КИБ и остальных спецслужб. А сам Эдгар еще не родился, но, когда «всплывет», я буду готов взять его на карандашик.

— Будет ли дозволено привлечь силы школы филёров? — спросил Зубатов.

Московская школа филеров считается лучшей, и рулит ей старообрядец из простого сословия Евстратий Павлович Медников — Зубатов хочет подтянуть в помощь проверенного сослуживца.

— Буду рад, если Евстратий Павлович возглавит отдел наружного наблюдения и будет курировать обучение оперативных работников, — с улыбкой кивнул я. — При условии, что Охранное отделение не потеряет в качестве работы. Ныне она на высоком уровне, и это в том числе и ваша с Евстратием Павловичем заслуга. Сергей Михайлович, поможете молодым дарованиям? — обратился к дяде.

— Окажу всю возможную поддержку, — благожелательно кивнул тот. — Мы неплохо почистили Москву от подлецов, но, боюсь, это лишь малая их толика. Прижать к ногтю мошенников да революционеров и вовсе богоугодное дело. Мы возлагаем на вас большие надежды, Сергей Васильевич, — преподал мастер-класс по придавливанию взглядом.

Подскочив, Зубатов вытянулся во фрунт и проорал положенное.

Арнольд недовольно заворчал и на всякий случай отсел подальше — дрессировка идет хорошо, но работы еще много.

— Орёл! — похвалил я. — Присаживайтесь, Сергей Васильевич. Что вы принесли с собой? — кивнул на лежащую перед Зубатовым папочку.

— Николай Сергеевич донесение передать велели, о смущениях в умах и бунташных настроениях студентов.

Полагаю, начальник отделения тут не при чем, просто положено делиться с ним заслугами. О студентах и линии поведения с ними — общаться, просить разойтись и не мешать жить, не бить нагайками — мы с Сергеем Александровичем в числе прочего поговорить за эти дни успели, поэтому папочка отошла к дяде: я сегодня уеду, а он — останется. В обмен Зубатов получил от Остапа кипу бумаг и короткую записку: «Некоторую часть своих обязанностей Комитет должен уметь исполнять скрытно, за границей». Про это чем меньше людей знает, тем лучше, а заодно проверим Зубатова на умение соблюдать лояльность не дяде Сереже, а мне.

На этом мы с Великим князем попрощались с Сергеем Васильевичем и отправились переодеваться к важному мероприятию — до Москвы добрался старообрядческий крестный ход. Потом я буду встречать его в Петербурге, и планирую как-то привлечь к этому делу царя. Полулежа в кровати и при поддержке специальных конструкций, толкнуть речь минут на пять с балкона Гатчинского дворца он сможет — староверам всей страны такого внимания хватит с лихвой, учитывая, что это будет первый выход Императора к народу за долгие месяцы.

Количество участников Хода нестабильно. Из Владивостока вышли многие, прошли сколько смогли и сколько позволяли дела, а «ядро» отправилось дальше, увеличиваясь вблизи населенных пунктов — пройти с ними хоть немного дело богоугодное даже для традиционных христиан. Москва — большой город, в котором живет множество старообрядцев, и Красная площадь наполнилась народом целиком.

Коллективный молебен прошел штатно, и мы с Сергеем Александровичем, толкнув короткую речь, погрузились в карету — путь предстоит далекий — и с «моторизованной» частью Хода отправились к Рогожскому — распечатывать тамошние алтари, исполняя волю Синода.

Прямо с поезда, помахав рукой и сказав пяток фраз встречающей толпе, я отправился в Мариинку. Идем почти всей семьей — с мамой, сестрами, братом и некоторым количеством приближенных особ. Для мамы это три статс-дамы и князь Барятинский со своей женой, для меня — князь Кочубей, тоже с супругой, и Сандро — взят с двойным умыслом: Ксюше приятно, а я смогу узнать родственничка чуть лучше и сделать выводы.

Здание театра — то же самое, что и в мои времена, но почти новое — тридцать лет назад всего открылось, носит имя императрицы Марии Александровны, которая приходится мне бабушкой. Для верхушки общества театр начинается не с гардероба — силами вышколенных слуг одежда словно сама появляется и исчезает в нужные моменты, а потому гардероб для нас не актуален. Временно не актуальны и секретные ходы, по которым, ежели не идти наперекор регламенту, положено попадать в Императорскую ложу. Не я решил потусоваться в фойе, показывая сливкам Петербурга какая у нас большая и дружная семья — это заслуга Дагмары, но я не против: чем больше знакомых рож и инфы о них, тем проще мне будет работать — рожи-то ух непростые, это ж первый мой поход сюда в новом статусе, и билеты просто так купить невозможно. Добавляет перчинки и тот факт, что сегодня — крайний спектакль перед закрытием где-то на полгода: фойе и лестницы в здании тесные, имеется и ряд других претензий — все это будет перестраиваться и расширяться под руководством Виктора Александровича Шрётера, который был рекомендован мне для строительства ТЮЗа, и во время рабочей встречи поделился затруднениями с Мариинкой. Будет работать в два раза больше — мне надо и то, и другое.

В Императорской ложе было ожидаемо хорошо — уютный полумрак, удобные кресла, потолок над нами порадовал росписью, а я питал осторожную надежду на хорошо проведенный вечер — мой опыт посещения провинциальных театров и даже московского Большого навел на простую, но лично для меня грустную мысль: всё в этом мире развивается, и театральное искусство — не исключение. Выборка моя состоит в основном из спектаклей, и к ним у меня вопросов нет — нужно быть полнейшим бездарем, чтобы похерить «Ревизора» и соразмерные ему по мощности вещи. Балет за моими плечами всего один — смотрел в Большом и остался недоволен, что, впрочем, привычно скрыл. Надежды подпитывают слухи о том, что хореограф, мол, в Большом нынче слабый, а нормального найти ему на смену не могут.

Столичным балетом рулит Мариус Иванович Петипа — мы с ним в фойе немного поговорили — и мнение об его талантах у всех без исключения самое лестное. Балет в целом сейчас проходит стадию становления академической школы — считай, принимает свою каноничную форму, которая сохранится и до моих времен. Большевики, при всем обилии к ним вопросов, театр понимали, ценили и смогли не только сохранить наработки предшественников, но и развить его.

Свет выключился, на сцене добавилось огней, зал затих, и пошла «Спящая красавица» Чайковского.

Что ж, нужно смотреть правде в глаза — московский балетмейстер может и не очень, но Петипа не шибко-то далеко от него ушел. Проблема, на мой придирчивый взгляд, в кадрах: толковая балерина или ее коллега-мужчина, если перед ними поставить выбор, конечно же предпочтет столицу. Но кое-что исправить одними личными умениями невозможно. Я — не фанат избыточного эротизма, но платья на дамах слишком длинные, и это мешает рассматривать движения. На последних, если что, балет целиком и завязан — это же танцы. Имелись вопросы и к комплекции балерин — диеты и методика тренировок тоже будут развиваться, и размеры дам порою мешали легкости и пластике — а это тоже критически важно для балета. Дочери и внучки нынешних балерин, если родители захотят девочкам такой жестокой судьбы, будут балеринами совсем другого уровня. Добавить сюда конкуренцию в виде широкой сети кружков и профильных студий, и за тридцать-сорок лет вот такой «Спящей красавицы» увидеть будет невозможно даже в глухой провинции.